Человек без свойств (Книга 1) - Музиль Роберт. Страница 95

— Ваше сиятельство! Это же, хотя звучит оно не совсем так, поистине демократическая мысль!

— Ну, аристократическая, может быть, тоже, хотя люди моего сословия не понимают меня. Старик Генненштейн и Тюркгейм-старший ответили мне, что из всего этого выйдет одно безобразие. Давайте, значит, действовать осторожно. Не станем замахиваться на большое. Будьте приветливы с людьми, которые к нам приходят.

Поэтому в последующие дни Ульрих никому не отказывал в приеме. Один посетитель долго рассказывал ему о собирании марок. Во-первых, оно сближает народы; во-вторых, удовлетворяет желание собственности и славы, каковое, нельзя отрицать, составляет основу общества; в-третьих, оно требует не только знаний, но прямо-таки художественных решений. Ульрих поглядел на просителя, вид у того был унылый и бедноватый; но он, казалось, уловил скрытый в этом взгляде вопрос, ибо возразил, что марки представляют собой и выгодный товар, этого нельзя недооценивать, тут бывают миллионные обороты; на большие филателистические биржи съезжаются торговцы и коллекционеры со всех концов земли. Можно разбогатеть. Но он лично идеалист; он завершает особую коллекцию, которая в настоящее время ни у кого интереса не вызывает. Он хочет только, чтобы в юбилейном году была открыта большая выставка марок, где он уж постарался бы привлечь внимание к своей особой области!

Вслед за ним пришел другой и рассказал следующее. Когда он идет по улице, — но еще больше это волнует, когда едешь на трамвае, — он уже много лет считает линии, образующие большие латинские буквы на вывесках магазинов (А, например, состоит из трех, М — из четырех линий) и делит их число на количество букв. До сих пор средний результат все время был два с половиной; но цифра эта, конечно, отнюдь не обязательна, она может на каждой новой улице измениться. Поэтому отклонения от нее внушают большую тревогу, а совпадения с ней — большую радость, что походит на эффект очищения, приписываемый трагедии. Если же, с другой стороны, считать сами буквы, то, как Ульрих может убедиться, делимость на три — это редкая удача, отчего большинство надписей оставляет прямо-таки чувство неудовлетворенности, которое отчетливо замечаешь; исключением тут оказываются те, которые состоят из множественных, то есть четырехлинейпых букв, например WEM — они при всех обстоятельствах наполняют тебя совершенно особым счастьем. Что же из этого следует, спросил посетитель. Не что иное, как необходимость, чтобы министерство здравоохранения издало предписание, которое поощряло бы при обозначении фирм выбор четырехлинейных букв и всячески препятствовало бы применению однолинейных, как О, S, I, С, ибо они навевают грусть своей бесплодностью!

Ульрих поглядел на этого посетителя, держась на некотором от него расстоянии; но тот, в сущности, не производил впечатления душевнобольного, это был явно принадлежащий к «порядочному обществу» человек лет тридцати с приветливым и смышленым выражением липа. Он спокойно объяснял дальше, что устный счет есть способность, необходимая в любой профессии, что облекать учение в форму игры требует современная педагогика, что статистика уже часто обнаруживала глубокие связи задолго до того, как появлялось их объяснение, что общеизвестен великий вред, приносимый книжным образованием, и что, наконец, великое волнение, в которое его опыты приводили всякого, кто решался их повторить, говорит само за себя. Если бы министерство здравоохранения воспользовалось его открытием, то этому примеру вскоре последовали бы другие государства, и юбилейный год мог бы стать благословением для человечества.

Всем таким людям Ульрих советовал:

— Учредите союз; времени у вас на это еще почти четыре года, и если вам это удастся, его сиятельство, конечно, употребит в вашу пользу все свое влияние!

Но у большинства уже имелся союз, и тогда дело обстояло иначе. Оно решалось относительно просто, если какой-нибудь футбольный клуб ходатайствовал, чтобы его правому крайнему присвоили звание профессора, засвидетельствовав тем самым важность новейшей физической культуры; ибо тут можно было все-таки пообещать содействие. Но дело оказывалось трудным в таких случаях, как нижеследующий, когда пришлось принять одного субъекта лет пятидесяти, представившегося обер-официалом некоей канцелярии; лоб его светился мученичеством, и он заявил, что, являясь основателем и председателем стенографического союза «Эль», позволит себе обратить внимание секретаря великой патриотической акции на одноименную систему скорописи.

Система скорописи «Эль», — сказал он, — изобретение австрийское, чем, пожалуй, в достаточной мере и объясняется тот факт, что она не получает распространения и поддержки. Он позволит себе спросить господина секретаря, знает ли тот стенографию; господин секретарь отвечал отрицательно, и поэтому ему были объяснены духовные преимущества скорописи. Экономия времени, экономия умственной энергии; представляет ли он себе, какая масса умственных сил ежедневно тратится на все это финтифлюшки, длинноты, неточности, на сбивающие с толку повторения сходных элементов, на загромождения действительно что-то выражающих и значащих компонентов письма орнаментально-пустыми и произвольными, чисто личными?.. К своему изумлению, Ульрих познакомился с человеком, который преследовал невинное, казалось бы, обыденное письмо с лютой ненавистью. С точки зрения экономии умственного труда скоропись была вопросом жизни развивающегося под знаком спешки человечества. Но и с точки зрения нравственности вопрос «краткость или долгота» оказывался решающим. По-ослиному длинноухое письмо, как его, пользуясь горьким выражением обер-официала, справедливо можно назвать за бессмысленные завитки, склоняет к неточности, произволу, расточительности и безалаберному времяпрепровождению, тогда как скоропись — это школа точности, сильной воли и мужественности. Скоропись учит делать то, что необходимо, и не заниматься ненужным, никчемным. Не думает ли господин секретарь, что в этом есть какая-то практическая мораль, имеющая величайшее значение, особенно для австрийца? Но к проблеме этой можно подойти и с эстетической стороны. Разве растянутость не по праву считается безобразной? Разве не объявляли уже великие классики выражение наибольшей целесообразности существенным компонентом прекрасного? Но и с точки зрения социальной гигиены, продолжал обер-официал, чрезвычайно важно сократить время согбенного сидения за письменными столами. Только после того как проблема скорописи была, к изумлению Ульриха, разобрана в этой же манере и со стороны других наук, его посетитель стал объяснять ему бесконечное превосходство системы «Эль» над всеми другими системами. Он показал ему, что со всех изложенных точек зрения всякая другая стенографическая система — это надругательство над идеей скорописи. А затем он развернул перед ним историю своих страданий. Существовали более старые, более могущественные системы, успевшие уже связать себя со всевозможными материальными интересами. Коммерческие училища преподавали систему Фогельбауха и оказывали сопротивление любому новшеству, в чем к ним, по закону косности, конечно, присоединялось купечество. Газеты, которые на объявлениях коммерческих училищ зарабатывают, понятно, кучу денег, глухи к каким бы то ни было предложениям реформаторского характера. А министерство просвещения? Это просто издевательство! — сказал господин Эль. Пять лет назад, когда постановили ввести в средней школе обязательное преподавание стенографии, была создана комиссия по определению рекомендуемой системы, и, конечно, в комиссии этой оказались представители коммерческих училищ, купечества, парламентских стенографов, которые неразрывно связаны с газетными репортерами, и больше никто! Ясно, что принята будет система Фогельбауха. Стенографический союз «Эль» предостерегал от этого преступного обращения с национальным богатством и выражал протест! Но представителей союза даже не принимают уже в министерстве!

О таких делах Ульрих докладывал его сиятельству.

— Эль? — спросил граф Лейнсдорф. — И он чиновник? — Его сиятельство долго тер себе нос, но ни к какому решению не пришел. — Может быть, вам следовало бы поговорить с надворным советником, которому он подчинен, — не водится ли за ним…— сказал он через некоторое время, но, находясь в творческом настроении, отменил это указание. — Нет, вот что, давайте-ка лучше составим акт. Пускай они выскажутся! — И он добавил несколько доверительных фраз, чтобы Ульрих понял ход его мысли. — Ведь во всех этих делах никогда неизвестно, — сказал он, — не вздор ли это. Но знаете, доктор, чтото важное возникает обычно как раз тогда, когда чему-то придаешь важность! Я снова убеждаюсь в этом на примере доктора Арнгейма, за которым гоняются газеты. Газеты могли бы ведь заняться и чем-нибудь другим. Но коль скоро они гоняются за доктором Арнгеймом, доктор Арнгейм становится важен. Вы говорите, у Эля есть союз? Это, конечно, тоже ничего не доказывает. Но с другой стороны, как известно, надо идти в ногу со временем; и если много людей выступает за что-то, то можно с довольно большой уверенностью сказать, что из этого что-то выйдет!