Рассказы - Мягков Алексей Николаевич. Страница 1
Алексей Мягков
Рассказы
Мягков Алексей Николаевич. Родился в 1952 г. в Ленинграде в семье офицера флота. Детство провел в Порккалла-Удд (советская база в Финляндии). Детский сад там заменялся приглядом старшины-сверхсрочника трезвого поведения и доброго нрава. Людей делил на моряков и женщин. При возвращении в Ленинград был удивлен тем, что мужчины не носят формы.
После окончания ЛВИМУ имени адмирала С. О. Макарова попал в Гидрографическую службу ВМФ. Начались дальние походы по всем океанам и морям, продолжительностью от 3 до 9 месяцев. Их было примерно 25. Условия плаваний, в сравнении со службой моряков боевого флота, считает курортными, несмотря на все глупости и трудности.
Писать начал сравнительно поздно и первые рассказы прочитал В. В. Конецкому. Викторыч был человеком резким, но доброжелательным. Он сказал так: «Все, что я услышал — полная чушь! Но писать вы можете и будете, если поймете, о чем нужно писать». Кается, что так и не понял. Много лет участвует в работе Литературного объединения при Доме ученых. Печатался в периодических изданиях, альманахах, выпустил книгу «7 футов над килем». Принят в Клуб русских писателей Нью-Йорка. Живет в С.-Петербурге.
ДЕТСКАЯ БОЛЕЗНЬ ЛЕВИЗНЫ
(из цикла «Под жестяным флагом»)
Флаги кораблей и судов изготавливаются из шерстяной ткани, которая называется флагдук. Ткань легкая, свободно реет, вздымается и полощется на морском ветру. Через пару недель полоскания появляется бахрома. Флаг подшивают, но ветер продолжает его трепать, выдергивая по нитке. Опять подшивают. И так, покуда на мачте не оказывается короткий обрубок.
Флаг гидрографических судов ВМФ представляет собой синее прямоугольное полотнище, в левом верхнем углу помещено изображение военно-морского флага, а справа — маяк в белом круге. В процессе истрепывания и подшивания символика постепенно исчезает. Иностранные корабли и самолеты начинают иронично интересоваться национальной принадлежностью судна. Боцману приказывают изобразить родной флаг на листе жести. Изделие выходит долговечным, одна беда — дребезжит на ветру, раздражает.
— Расскажи свежий анекдот про Чапаева! — улыбнулся парень.
Вас бы такая просьба удивила? Ну а я слегка обалдел. Потому как дело происходило на одном из Островов, и передо мной стоял темнокожий боец в камуфляжной униформе без внятных знаков различия.
— Мулат, — подумал я. — Или креол? Забыл, чем они отличаются. Уже не черный, но еще не белый. Переходное звено.
План похода не предусматривал посещения этих Островов. Однако, поступил приказ уйти с основного планшета и тщательно перепахать новый квадрат. Эхолоты барахлили, сигналы радионавигационной системы принимались на пределе дальности, а плотная облачность не позволяла определяться по светилам. Об этих заморочках было честно доложено береговому руководству. Ответ был изумителен по лаконизму — «Продолжать невзирая». И мы продолжили хождение паралельными галсами, смирившись с тем, что весь материал пойдет в корзину.
Опершись локтями на планшир, я рассказал первый пришедший на ум анекдот.
Парень долго, заливисто хохотал, притопывая высоким шнурованным ботинком по бетону причала.
— Промером занимаетесь? — спросил он, отсмеявшись. — Погода, наверное, не баловала?
— Хорошо по-русски говоришь, — похвалил я.
— Так в Ленинграде учился, — объяснил он, — в рыбной мореходке. На Каменном острове. Зовут меня Серран, можно Серега.
— Ну-у! — обрадовался я. — Слушай, а ты Генку Астапова не знаешь?
— Корешами были! — удивился Серран.
— Мой одноклассник по школе, — я почувствовал невольную симпатию к веселому креолу. — А Скелета помнишь?
— Еще бы! — Серега показал белоснежные зубы. — Сколько мы с ним... Жив он?
— Жив, — успокоил я. — В милиции служит. А Генка уже старпомом плавает. Слушай, а что у вас тут делается?
— Месяц как освободились от колониальной зависимости, — кисло сообщил Серран. — Сбросили, так сказать, иго.
Об этом мы узнали еще в море. Однажды утром радист принес на мостик извещение о том, что Острова получили волю и тут же объявили о введении двухсотмильных территориальных вод.
— Может, ошибка? — предположил старпом, — Наверное, имеется в виду экономическая зона.
— Тут ясно сказано — терводы, — штурман ткнул пальцем в бланк. — И мы как раз находимся в этих самых терводах, — он вопросительно посмотрел на командира.
Но старший лейтенант Бодунов никак не отреагировал. Продолжал глядеть вперед, покачиваясь на длинных ногах.
— Это же надо! — злился старпом. — У США двенадцать миль и ничего, хватает, не жалуются! А эти...
— Есть несколько государств, объявивших двухсотмильные терводы, — напомнил штурман, — Бразилия, Уругвай, Перу...
— И кто-нибудь признал это? — Бодунов полуобернулся.
— Никто не признал, — хихикнул штурман.
— И правильно, — одобрил командир.
— Посягательство на принцип свободы открытого моря, — продолжал горячиться умный старпом. — Такие авторитеты международного морского права, как Гроций и Коломбос...
— Они Гроция не читали, — успокоил его командир. — Я, кстати, тоже. А ты бы, старпом, не Гроция штудировал, а ... — но так и не сказал, что же именно следует штудировать.
— Территориальные воды, — не выдержал молчавший до того замполит Сурепко, — это водное пространство, на которое распространяется суверенитет государства и которое государство способно эффективно контролировать!
— Господи! — застонал Бодунов. — Чтобы на одном пароходе собралось столько эрудитов? Ну, кто еще чего скажет?
— В терводах запрещен не только морской промысел, но и гидрографические работы, — осторожно напомнил я. — Может, вырубить к черту эхолоты, один черт они ничего не пишут, и сослаться на суверенитет?
— А по земле погулять хочешь? — строго спросил начальник промерной партии. — Нам же заход обещали. Соображать надо, а не только кроссворды разгадывать!
— Так! — заключил Бодунов. — Живем, как жили. И прошу прекратить дискуссию, вы на ГКП, а не в Гайд-Парке.
— И как происходило освобождение, — спросил я креола, — воевали, партизанили?
— Какая тут может быть партизанщина, — удивился он, показав на совершенно лысые красные холмы, — это же не Брянские леса. Просто приехали мы сюда и объявили местным, что они теперь свободны. Они не возражали.
— И все? — удивился я.
— Ну, еще памятники старого режима с постаментов сбросили.
— Мешали?
— Детская болезнь левизны, — объяснил освободитель, — вот и болеем.
— Слушай, — спросил я, — а чего это у вас в городе все магазины закрыты, водопровод не работает, света нет?
— Говорю же, погорячились маленько, — крякнул Серега. — Когда памятники скинули, стали думать, что бы еще такое революционное произвести? Ну и выгнали всех белых, как прямых потомков завоевателей.
— Понятно, — кивнул я, — а это — врачи, инженеры, учителя...
— Ну, да! — поморщился креол. — Я же говорю, погорячились. Сейчас мы их назад зовем, а они не хотят.
— Может, вам опять попроситься под колониальное иго? — пошутил я.
— Не возьмут, — креол шутки не понял, — раньше надо было думать.
— А ты сам чем теперь занимаешься? — я решил переменить тему.
— Служу в военно-морском флоте, — Серега ткнул пальцем в какой-то значок на лацкане рубашки.
— И кто ты по должности?
— Да понимаешь, — креол явно смутился, — я, как бы это сказать, главнокомандующий военно-морскими силами Островов. Только, если знакомых встретишь, ты про это не рассказывай, скажи, плавает Серега, и все.
«Вот ведь, какой скромный главком, — подумал я. — Однако, похоже, и он к этим двухсотмильным терводам ручку приложил».
— Служба спокойная, — продолжал Серран, — не то, что на рыболовецких судах.
— Черт! — опомнился я. — Ты извини, нужно же о твоем визите командиру доложить!