Бес шума и пыли - Мякшин Антон. Страница 4

— Что делать-то? Это Ефимка, Еропкин приятель, поднял дружков своих!

— Бежать! — крикнул я, прыгая к реке. — Что еще делать-то?

Гаврила тяжело бухал ножищами рядом со мной. Дубину свою нес, прижимая к груди, как младенца.

— Смолы у меня мало, — бубнил он на бегу. — Десяток переплюю, а на большее снарядов не хватит… С четырьмя десятками верховых как сладишь?

Я на бормотание дыхания не тратил..И так было понятно, что полсотни вооруженных до зубов опричников — это многовато. Даже для такого беса, как я. Ну одного зашвырну в небо, ну другого… А остальные в это время что — спокойно дожидаться своей очереди будут?.. Да и на конях они. Пешего человека швырять не так сложно, а попробуй всадника! Кони-то у них ухоженные, откормленные, тяжелые… Лягаются еще небось…

— На броде… — громко выкрикнул Гаврила, — застрянем! Там воды выше колена, и на лошадях они нас враз…

Мы спрыгнули с невысокого — примерно метр — обрыва на песчаный берег. Гаврила ринулся было к реке, но я успел схватить его за рукав.

— Под обрыв! — хрипнул я.

— Поймают! Сразу не казнят, посреди народа замучают!

— Под обрыв, говорю!

— Дак они ж…

Гаврила был, наверное, потяжелее откормленного жеребца с всадником на хребте. Пришлось напрячь все силы, чтобы втолкнуть его под обрыв. Массивная туша врезалась в вертикальный срез почвы, сверху моего клиента тут же накрыл волной обрушившийся песок.

— Поймают! — вякнул напоследок Гаврила и утробно заурчал, видимо комплектуя во рту снаряд для первого выстрела. — Так просто не дамся! — невнятно добавил он.

Паутины здесь хватало. Поспешно, но осторожно я сорвал несколько ниточек, повернулся лицом к барахтавшемуся в песке Гавриле и сдул паутинки с ладони, мысленно проговорив необходимые слова. Потом метнулся в тень укрытия, пришлепнул пальцем рот Гаврилы и шепотом приказал:

— Заткнись!

Он замолчал и без моего приказания, заметив, что окружающий мир начал ощутимо меняться. Взметнувшийся и тут же стихший ветер мгновенно выдул из чудесного пейзажа яркие краски, оставив лишь тусклые полутона. Звуки скукожились, как ветхие испуганные листья осени на огне. Дробный топот лошадиных копыт превратился в далекий-далекий перестук водяных капель. Речка замедлила свое движение, потом словно совсем остановилась, застыв серым льдом.

— Батюшки-светы! — ахнул Гаврила, поднося сложенные щепотью пальцы ко лбу.

Я едва успел щелкнуть его по руке:

— Щас тебе перекрещусь, орясина! Хочешь, чтобы чары ослабли?

— Бесовское наваждение… — простонал клиент. — Как же это?..

— Вот так. Тренируемся помаленьку. Это тебе не в ворон плевать.

Перед нами замаячили темно-серые силуэты. Едва слышные голоса доносились до нас словно сквозь толстенное ватное одеяло.

— Опричники, — шепотом определил Гаврила. — Нас ищут…

— Пускай поищут, — разрешил я, доставая сигареты. — Паутинка часа два нас надежно прикрывать будет.

— Они нас не увидят, что ли?

— Нет. Если ты, конечно, резких движений делать не станешь.

— Не стану, — торопливо пообещал Гаврила. — А говорить можно?

— Можно, но тихо.

— Лепо-ота!.. — хрипло протянул воеводин сын. — Научишь меня?

— А кто только что возмущался — «бесовское наваждение»?! Сиди уж… Кстати, раз мы здесь застряли, расскажи-ка о своей проблеме. Всё равно к Заманихе твоей не скоро попадем.

— А?

— Зачем, говорю, вызвал меня? — Гаврила вдруг потупился.

— Чего молчишь? Говори…

В паутинке только и остается, что говорить. По сторонам-то смотреть больно неинтересно — одни серые разводы, как манная каша, по стеклу размазанная…

Вместо того чтобы объяснить суть своей просьбы, клиент залился розовой краской и замычал что-то неразборчивое… Ну понятно с ним всё. Мог бы я и раньше догадаться. Какие у этого увальня возможны еще проблемы, кроме любовных? Очень распространенный тип заданий! Пожалуй, самый распространенный. Процентов шестьдесят, а то и семьдесят моих клиентов — жертвы любовных страстей!.. Выполнять такие задания легче легкого; карьеру на них делать — как домик из кубиков складывать. Ведь плата за любые бесовские услуги одна: подписавший договор после окончания срока земного своего существования переходит под покровительство нашего ведомства… Вот и приходится мотаться по планете то там, то сям — готовить кадры… И не мне одному, конечно. Много нас. Имя нам, как известно, легион, а то и больше. Не было бы на Земле любви — ад терзала бы адская безработица! Точно говорю — как младший оперативный сотрудник отдела кадров!

— Амурные делишки? — выпустив первую струю табачного дыма, осведомился я.

— А?

— Красну девицу присмотрел, говорю?

— Присмотрел, — выдохнул Гаврила. — Ох девица… Уста сахарные, речи медовые…

— Ладно, ладно, — прервал я его. — Знаем. Глаза — рафинад, брови — фруктовая помадка, уши — сливовый мармелад. Не человек, а кондитерская лавка!.. Ты мне конкретные цели ставь. Хотя дай-ка сам догадаюсь… Ты ее желаешь, а она тебя нет?

— Желаю! А она — нет!

— И я должен ее охмурить. Правильно?

— Неправильно, — нахмурился Гаврила. — Охмурять не надо. Пусть она меня по-настоящему полюбит, без всяких там… штучек… Тем более что один охмуряла у нее уже есть.

— Соперник? Это здорово!

Честное слово, я обрадовался, что задание будет не таким рутинным и неинтересным, как подумалось сначала.

— Соперник… — В горле моего клиента заклокотал зарождающийся плевок. — Ух, я бы его!.. Только он воин опытный. И умные слова говорить умеет. И все его почитают. А я… Оксана говорит — молод еще.

— И часто ты с ней общаешься, с Оксаной?

— Один раз у колодца подкараулил. Из дома браслет червонного золота стащил, который от матери остался. Грех на душу взял… Сердце Оксане раскрыл, а она посмеялась. И отец потом уши надрал…

— За браслет?

— Ага. И за колодец.

— А с колодцем-то что случилось?

— Плюнул с досады… — вздохнул Гаврила. — Откуда я знал, что он завалится? Всё Колуново теперь в соседнее село за водой ходит.

— Понятно, — сказал я. — Теперь хотя бы прояснилось, в каком именно веке родилась известная русская пословица.

— Какая? — поинтересовался Гаврила.

— Не важно. Давай с твоим делом сначала разберемся. Итак, Оксана… Откуда она и кто вообще такая? Только не заводи про сахарные уста, а по делу говори.

— Оксана — девица, — сообщил Гаврила. — Дочка сестры вдовицы Параши.

— Параша… извини за выражение, кто такая?

— Купец Силантий был тут у нас… О позапрошлом годе лихоманка его в могилу свела. Вдовица его осталась. Живет в имении… За деревенькой, за буграми, потом через овраг идти… Недалеко… У Параши сестрица в Москве померла. Перед смертью прислала сиротку Оксану к единственной родне на приживание.

— Ясно… Теперь о сопернике.

— Ну что о нем сказывать? Если б ты, Адик, немного пожил в здешних местах — хоть один денек, — сам бы всё узнал. Георгий — богатырь, каких земля русская еще не видывала. Не так давно вернулся отдыхать после подвигов ратных. Басурман в восточных степях бил. Самого Ахмета Медного Лба пленил.

— Что еще за Ахмет?

— Известный воин басурманский! Георгий давно за ним гонялся. Победил даже как-то раз, голову ему разбил шестопером. Думал — конец пришел душегубу. Ан нет. Басурманские колдуны Ахмету взамен разбитой кости вставили медную заплату, и начал Ахмет почище прежнего бедокурить. Города в одиночку брал — во как! Разбежится, медным лбом ухнет в ворота — те в щепки! Никакого тарана не надо! А дальше ужо просто… Но богатырю удалось-таки сего Ахметку стреножить. Хотя и с трудом. Раны Георгий получил кровавые.

— Надо думать, от ран кровавых он довольно скоро оклемался, если за девицами уже бегать начал… И как далеко их отношения зашли? Я имею в виду Оксану с Георгием?

— Отношения-то… Видел я их вместе два раза или три. Георгий в гости ко вдовице повадился. А уж там-то… Известно, что творится.

— Хочешь сказать, что девица Оксана, возможно, уже вовсе не девица? — спросил я и сразу об этом пожалел: Гаврила взревел так, что паутина, колыхнувшись, едва не слетела в реку. Опричники, всё еще копошившиеся на берегу, встревожились — это прекрасно было видно через изрядно поредевшие паутинные нити… Адовы пылающие глубины! Нас ведь сейчас обнаружат!