Бес шума и пыли - Мякшин Антон. Страница 47

— Нам бы согреться, — пробурчал детина. — Я ноги промочил, и она вся мокрая… Почему мы по воде-то бежали? Ручей всего два шага в ширину — нет, нужно было ноги мочить!

— Со следа сбивали преследователей, — объяснил я. — Чтобы дольше искали… Ты мне лучше скажи: зачем девку уволок? Совсем, что ли, с ума спятил? И так всё племя переполошили, как эпидемия атипичной пневмонии — Китай, так ты еще и заложника взял, изверг этакий!

Мы одновременно посмотрели на девушку из рода пиу-пиу, неподвижно лежавшую в густой траве. Дикарка находилась в глубоком обмороке; о том, что скачки на Гаврилиной спине не выбили окончательно из нее дух и она всё еще жива, можно было догадаться по слегка подрагивавшим векам и чуть приподнимавшейся при слабых вдохах-выдохах груди. Слегка прикрытая разодранной кожаной рубашкой грудь лежавшей без сознания девушки была такая, что я бы лично поостерегся делать искусственное дыхание: имея дело с этакими формами, и не заметишь, как увлечешься и процедура оживления плавно перерастет в нечто совершенно иное… «Не дэвушка, а пэрсик!» — как сказал бы один из моих недавних клиентов, продавший душу за торговую точку на Измайловском рынке. Кстати, чем-то на Оксану похожая. По крайней мере, привлекательна не меньше…

— Она не заложник! — возмутился воеводин сын. — Я испугался просто, что стопчут ее… Она же в ихних разборках участия не принимала. Просто шла через поселок, когда всё началось…

— Откуда ты знаешь? — спросил я, с трудом отводя глаза в сторону. — Видел, как там всё было?.. Жены за мужей вступились, дочери за отцов… Полномасштабная племенная месиловка.

Я не удержался и скользнул искоса взглядом по дикарке — от груди и ниже… Зря, между прочим, индейские женщины носят штаны вместо юбки. Штаны, конечно, удобнее, но юбка… сами понимаете… К тому же на таких очаровательных ножках короткая юбочка с разрезом до середины бедра смотрелась бы гораздо лучше порванных на коленях кожаных легинсов.

— Нет у нее ни отца, ни матери, — сказал Гаврила, который и сам старательно рассматривал собственные колени. — У нее из родни только дед один остался. И тот сейчас отсутствует…

— Внучка жреца! — догадался я. Гаврила вздохнул и почесал в затылке.

— Она самая. Хорошая девка. Прибрежной Галькой зовут. Уважительная, не то что этот поганец Хитрый Скунс. Как ухаживала за мной! На ноги меня, можно сказать, поставила отварами из трав. А я уж думал — дуба дам из-за обжорства своего.

Я стремительно поднялся. Чары девичьей юной красоты мгновенно иссякли, как лоскуток серебряной паутинки сдуло порывом ветра.

— Ополоумел? — заорал я на Гаврилу. — Нашел кого похищать! Какую-нибудь другую девку уволок бы — только не эту!

— А что? — опешил детина.

— А то! Старикан Небесная Чаша всю местность носом перероет в диаметре тыщи километров, чтобы ненаглядную свою единственную внучку вернуть! Неужели не понятно? Он уже, наверное, шурует где-нибудь поблизости с отрядом вооруженных до зубов воинов! Лучше бы мы вовсе не убегали, а привязали друг друга к жертвенным столбам и огонь под столбами разожгли — сэкономили бы время и силы. Да нас через пять минут найдут!

— Не кричи, Адик! — опомнился Гаврила. — Никого я не уволакивал. Я ее спас, понимаешь? Разве не видел, что там творилось? Все вели себя так, словно бес в них вселился… э-э, то есть… извини… будто рассудком тронулись! Дедушка мне еще и спасибо скажет! Если бы не я, ее бы уже в живых не было!

— Она и сейчас, между нами говоря, почти мертвая, — заметил я.

— Дышит! — парировал Гаврила. — Просто в чувство надо привести.

— Вот и займись этим. Твоя добыча, не моя…

Детина густо покраснел. Он встал с травы, отряхнул портки, шумно сглотнул и робко прикоснулся пальцем к запястью девушки. Тут же отдернул руку и отскочил на шаг, умоляюще глядя на меня.

— Отвернуться? — спросил я.

— Что ты?! Я… это… Прикрыть бы ее чем-нибудь.

— Полуметровым слоем дерна! И травой закидать, чтобы с близкого расстояния видно не было! Мол, не видели мы никакой Гальки и понятия не имеем о том, куда она подевалась… Кто ей одежду так разодрал? Интересно, что Небесная Чаша подумает, когда сюда заявится со своими головорезами?

— Скажешь тоже… — проворчал Гаврила. — Нет, ну правда… Воды бы плеснуть на нее, так нет ни глотка… Давай костер разведем — может, согреется и придет в себя…

— Значит, так, — принялся я инструктировать. — Правую и левую ладони кладешь ей на грудь. Совершаешь надавливания и пощипывания. Губами плотно прижимаешься к ее губам…

— Хватит! — оборвал меня детина, весь красный и потный, словно после получасового сеанса секса по телефону. — Всё-таки поганый вы народ — бесы! У меня же ничего такого в мыслях нет… почти. А ты — про губы и про грудь сразу!

— А в чем дело? — удивился я. — Про технику искусственного дыхания никогда не слышал? Как у вас, например, людей в чувство приводят, если они сознание теряют?

— Не знаю, — покрутил головой Гаврила. — На моей памяти никто никогда сознание не терял. Только Микола-шорник однажды, когда яблоки из батюшкиного сада воровал, головой вниз с забора свалился, но ему никто губы в губы не это… Сторож Евсей портки спустил, крапивой ожег одно место — Микола тут же подскочил и без портков убег!.. Да ежели б наши парни про… искусное дыхание знали, сами бы девок по голове дубинами глушили, чтобы потом посоромничать!

— А еще на бесов наговариваешь! — хмыкнул я. — Ладно, пусти меня. Сейчас я ее… Можешь отвернуться — полагается пострадавшему всё до пояса расстегнуть.

Я шагнул вперед, но Гаврила, неожиданно нахмурившись, загородил мне путь.

— Ты чего?

— А ничего! — буркнул он. — Стыда никакого не допущу!

— Ну, тогда сам с ней возись! — обозлился я. — Больно надо!..

Не драться же мне с ним! Я демонстративно стал смотреть в сторону, скрестив на груди руки. Воеводин сын долго пыхтел, топтался вокруг бесчувственной девушки, вставал на колени, ползал, тихонько свистел в ухо, хлопал в ладоши, один раз попытался осуществить мои инструкции, но, дотронувшись до девичьей грудки, от смущения едва не расплакался и наконец сдался.

— Я отвернусь, — сказал он, трогая меня за плечо. — Ты уж постарайся, Адик… А то она и правда… как неживая лежит.

— Постараться? Ладно. Ты ищи крапиву, а я буду снимать с нее…

— Нет, не так! — замахал Гаврила руками.

— Хорошо. Снимай штаны ты, а крапиву я поищу.

— Не валяй дурака, пожалуйста! — воскликнул детина.

— Это ты мне говоришь?! Я тебе уже полчаса толкую о том, что надо сваливать отсюда как можно дальше, а вот ты как раз валяешь дурака! Ну что с ней сделается? Здоровый человек, дитя природы… К тому же она — неуязвима, как и все пиу-пиу. Перепугалась немного, помяли ее в свалке… Очухается и пойдет домой. Дедушка-жрец внучку пожалеет. А нас он жалеть не будет! Даже представить себе страшно, что он с нами сотворит, когда настигнет! Мы, конечно, будем сражаться, как десяток львов, но полторы сотни воинов нам не одолеть! Небесная Чаша, кстати, мог уже и из других селений подтянуть сотню-другую бойцов на поиски любимой внучки!

Гаврила молитвенно сложил руки. Я вздохнул и опустился перед распростертым телом.

М-да… От девушки пахло лесными ягодами. Теплое дыхание вырывалось из припухшего ротика. Груди покачивались, как морские сонные волны… Был бы на моем месте другой бес — Франциск, скажем, или Филимон тот же, — рассусоливать не стали бы. Послали б Гаврилу разыскивать ближайшую аптеку, где отпускают без рецепта нашатырный спирт, а сами в это время… Даже грубиян Флинт, увидев перед собой столь обольстительную особу, не рявкнул бы свое привычное: «Встать! Р-руки по швам!» — а высказался бы гораздо нежнее. Например, так: «Вольно!»

Начинать, что ли?.. А самой Прибрежной Гальке каково будет? Открывает она глаза и видит припавшего к ее губам… Нет, не прекрасного принца на белом мустанге, а самого настоящего беса с рогами, хвостом и копытами!

В общем, пожалел я невинную девушку. Воспользовавшись тем, что Гаврила добросовестно отвернулся, я довольно чувствительно ущипнул Прибрежную Гальку за ладонь.