Домой, во Тьму - Мякшин Антон. Страница 6

Ударил еще выстрел. Пуля расщепила первую перекладину лестницы. Николас встал на вторую. Стоя одной ногой на лестнице, другой оттолкнулся от стены. Внизу изумленно охнули.

Он пролетел над головами стражников.

Лестница, ударившись о стену соседнего дома, разломилась надвое. Николас покатился по крыше, вскочил, сразу переходя на бег, и перепрыгнул с крыши на крышу через узкую улочку, потом еще через улочку…

Остановился он тогда, когда криков стражников уже не было слышно.

Небо уже светлело. Николас встал у высокого глухого каменного забора с грядой острых пик на верхушке и огляделся.

Никого.

Только, мелко покачиваясь, семенил по пустынной улице нищий, кривой, как клюка, на которую он опирался. Лохмотья свисали с его тела, словно перья больной птицы. Николас присел у забора, дожидаясь, пока нищий скроется с глаз, но тот шел все медленнее и медленнее и, поравнявшись с Николасом, остановился совсем.

– Бог подаст, – сказал Николас.

Нищий не отходил.

– Чего тебе?

– У паломника Жана найдется монетка для больного старика? – проскрипел нищий.

Николас поднялся.

– Об этом можешь спросить у самого Жана. Я не работаю на посылках у паломников.

Нищий раздвинул мокрые губы и похихикал, давая понять, что оценил шутку.

– Видать, ты сильно насолил Гюйсте, если он послал тебя на работу в столь ранний час, – проговорил Николас и посмотрел нищему прямо в глаза.

Старик погасил ухмылку и дернул перекошенными плечами:

– Волк просил передать, что у него кое-что есть для тебя, – глухо сказал он.

– Что?

– Вот это…

Нищий высунул из-под лохмотьев сложенную щепотью ладонь и молча указал ею на узкое кольцо, отливающее тяжелым черно-синим цветом на безымянном пальце Николаса. При этом второй рукой старик торопливо перекрестился. А потом, не оглядываясь, заковылял к перекрестку.

Когда он скрылся из виду, Николас чуть присел, взмахнул руками – и бросил свое тело вверх. Приземлился он по ту сторону стены.

Глава 2

Вход в ее спальню охраняли два бронзовых грифона. Прикрыв за собою дверь, Николас на мгновение закрыл глаза и глубоко вдохнул теплый и пыльный воздух.

Со стен беззубо скалились жреческие маски утенгофских язычников. Решетку окна обвивали медные змеи – их чешуйки тусклым блеском отражали пламя шести свечей. Николас улыбнулся: бронзовый сатир все с той же страстью, что и два года назад, обнимал бронзовое дерево – разве что застывшие его чресла еще сильнее позеленила окись.

Колеса колесницы прочно увязли в мраморных напольных плитах. Рогатый возница-демон взметал изогнутый хлыст над пустотой. Николас, проходя к окну, провел ладонью по его черному телу – мореное дерево отозвалось тихим шелестом. Шелковый полог неслышно отлетел в сторону, и из темного нутра колесницы Катлина спросила:

– Вас подвезти куда-нибудь?

Он задул свечи, приоткрыл одну из ставней. Синеватый утренний свет вытеснил из комнаты пыльную темноту. Катлина потянулась на постели, провела рукой по голове – черные волосы пролились на плечи и простыню.

– О тебе давно не было ничего слышно, – сказала она.

Николас вынул из-за пазухи сверток, развернул его, бросил нож в огненный зев камина.

– Значит, и спрашивать не стоит, – проследив за его движениями, продолжила она. – Сегодня весь Верпен узнает… Хочешь чего-нибудь выпить?

– Хочу, – сказал он.

Катлина подняла с изголовья серебряный колокольчик. Николас повернулся к каменной гаргулье над камином, сунул руку в разверстую пасть и сжал пальцы на стальном языке. Резко дернул. Натужно заскрежетав, нижняя челюсть каменной твари опустилась еще ниже. Николас с усилием выкатил на каминную полку небольшую металлическую шкатулку, поднял крышку.

Как всегда, у него сильнее забилось сердце. Он снял с безымянного пальца кольцо – с тяжелым стуком оно упало в шкатулку. Теперь на бархатном дне лежали четыре предмета, выкованные из сине-черного эльваррума: полый сферический цилиндр (когда-то он исполнял роль каркаса подзорной трубы), ширококрылая бабочка (была брошью, пока Николас не сплавил с нее оловянный крючок), маленький подсвечник на четырех лапках (за этим подсвечником пришлось пробираться в осажденный Братством Красной Свободы Острихт) и кольцо.

Николас положил обе ладони в шкатулку, кожей ощущая холодные гладкие грани. Цилиндр. Бабочка. Подсвечник. Кольцо.

Хлопнула дверь. Старик Питер, шаркая подагрическими ногами, внес в спальню обернутую в пергамент бутылку, поставил на прикроватный столик, неуклюже поклонился Николасу и повернулся, чтобы уйти. На его спине выше седого затылка торчал острый, как плавник, горб. Пожалуй, сейчас никто, кроме Николаса и Катлины, не знал, что вовсе это не горб на спине Питера, а третья рука, высохшая и недвижная, навсегда окостеневшая в крутом локтевом сгибе. Питер был рожден уродом, а заканчивал свою жизнь экспонатом в обширной коллекции диковинных вещей Катлины.

– А у меня тоже есть кое-что новое, – похвастала она, поднимаясь с постели и накидывая на круглые плечи сорочку. – Посмотри…

Николас обернулся.

Катлина держала в руках белый череп. Вытянутая огромная морда, стертые почти до основания желтые зубы, два рога – один, маленький, чуть ниже пустых глазниц, другой – много больше – выше носовых отверстий.

– Это из Лакнии, – сказала Катлина. – Голова огнедышащего дракона. Торговец говорил, что его кости, перемолотые в муку, делают стариков молодыми.

– Это носорог, – произнес Николас, закрывая шкатулку.

– Что?

– Зверь с Черного континента. Не расстраивайся. Свирепостью носороги ничем не отличаются от драконов.

Катлина помолчала, поджимая губы. Пламя гудело в камине.

– О, – проговорила она наконец, опускаясь в постель. – Нико не верит в драконов…

– Нико верит в носорогов. Потому что видел их своими глазами.

– Нико не верит в драконов, – откидываясь на подушки, повторила Катлина. – Зато Нико верит в Потемье. Хотя никогда не видел Потемья. Нико странный…

– Перестань, – попросил Николас.

Он приблизился к ней.

– Никогда не видел Потемья! – нараспев проговорила Катлина. – Но верит в него, бедненький странный Нико…

«Не надо было затеваться с этим чертовым черепом, – подумал он. – Дракон так дракон…»

Она вытянула белую ногу и подушечками пальцев мазнула его по бедру:

– Говорят, что женщины-демоницы из Потемья прекраснее человеческих настолько, насколько изумруд прекраснее соломенного кирпича.

Он развязывал шнурки на куртке. Два верхних поддались легко, а остальные пришлось порвать.

– Говорят, что потемники – непревзойденные воины. И лучшие из них – эльвары. Они обладают силой буйвола, ловкостью змеи и чутьем волка… Владеют искусством магии, раны их затягиваются сами собой, и само их тело – смертельное оружие…

Николас скинул куртку, опустил руки к ремню штанов. Под его смуглой кожей задвигались мускулы – тонкие, прочные и мощные, как стальные змеи. Катлина замолчала, сузив заблестевшие глаза. На локтях Николаса серели короткие и изогнутые костяные клинки, один из клинков был чуть запачкан подсохшей кровью. Он наклонился, чтобы стащить штаны. Такие же клинки, только намного меньше, тянулись вдоль по его позвоночнику – от основания черепа к пояснице.

Штаны полетели в сторону. Николас минуту стоял перед Катлиной совсем голый – и человек, и не человек. Утренний ветерок трепал занавесь на окне, в комнате становилось то светлее, то темнее. Костяные клинки на теле Николаса хищно поблескивали.

– О, – совсем тихо сказала Катлина, скользнув по нему глазами сверху вниз, – в сказках про Потемье никогда не говорится о том, какие эльвары любовники. И совершенно зря…

Николас нырнул в нутро колесницы и задвинул за собою шелковый полог.

– Господи, я думала, что уже никогда… – прошептала она совсем другим голосом. И закрыла глаза.

…Через четверть часа они откупорили бутылку.