Магнификат - Мэй Джулиан. Страница 62

— И не говори! Но… Знаешь, становится грустно… Может быть, я ужасная эгоистка и совсем не обращаю внимания на наших правнуков. Надо бы чаще рассказывать им о традициях семьи. Омоложение как-то сбивает счет лет, а ведь на самом деле я совсем древняя старуха. Иной раз оторопь берет, когда вспоминаю, сколько же у нас правнуков.

— Благодари небеса, — засмеялся муж.

— Нет, я серьезно… В этом нет ничего смешного. Раньше родители всегда были во главе семьи. С этим мы и живем — за всех хлопочем, обо всех заботимся. Омолаживаемся, а мысли все равно те же: как там да что там с детьми, внуками. А нужны ли мы им? Можем ли разобраться с их новыми заботами? Помнишь, как ты решительно отказался продолжать руководить Метапсихическим департаментом? Я еще укоряла тебя: ты же полон сил, тебе нет замены… Я была не права, Дени. Прошел наш срок, и пусть наши дети возьмут на себя ответственность за все, что происходит в семье. И на работе тоже.

Муж обнял ее за плечи.

— Конечно, омоложение порождает много проблем. Тем более в нашей семье, где все члены практически бессмертны. Но я думаю, что время все расставит по своим местам. Не беспокойся, Галактическому Содружеству не угрожает опасность геронтократии [81] как то творится у лилмиков.

Она прижалась к нему — приятно было ощущать знакомое теплое плечо. Тут ее взгляд упал на маленькую искусственную елочку, стоявшую в углу.

— Я не хочу жить вечно, Дени. Это неестественно. Молодежь может мечтать о бессмертии, но нам, старикам, это уже не к лицу. Знаешь, иногда меня охватывает такая усталость. Безмерная, могильная, видеть никого и ничего не хочется. Так бы закрыла глаза и больше никогда бы не открывала.

— Понимаю, милая. Неожиданно она резко спросила:

— Думаешь, оппозиционеры взяли курс на восстание? Он искренне ответил:

— Молю Бога, Люсиль, чтобы до этого не дошло.

— Но ты что, не замечаешь, что Катрин готова хоть завтра призвать к гражданскому неповиновению? Этак мы можем всех потерять. Сначала Адриен, потом Севи и, наконец, Кэт…

Дени вздохнул.

— Она призналась мне чуть больше месяца назад. Точнее, объявила о своем решении. Это все из-за Марка.

— Как раз выбор Марка меня совсем не шокировал. Но Кэт! Всегда такая здравомыслящая, такая отзывчивая… Когда она сообщила мне, что встала на сторону мятежников, я не сдержалась. Теперь мне стыдно за то, что я ей наговорила. И все-таки!.. Неужели она не понимает, что оппозиционеры всерьез решились применить силу? Я помню войны, которые велись на Земле еще до Вторжения. Я не вынесу, если это повторится. Они не понимают, с чем они играют. Может, ты сможешь убедить, их?

Дени почувствовал, как расстроилась жена, но чем он мог ее утешить?..

— Ты думаешь, это поможет? Даже если я начну играть более заметную роль в стане тех, кто предан Содружеству?

— Ты же веришь в Единство, — мягко сказала Люсиль. — Ты же сам уверял меня, что оно необходимо. Что оно ни в коем случае не посягает на нашу индивидуальность, как ут верждают мятежники. Ты же самый большой авторитет в наших областях науки, твои книги определенно помогут прояснить суть дела. Тем более если ты стал членом Консилиума, ты просто обязан встать против таких, как Анна Гаврыс, или Оуэн Бланшар, или Хироси Кодама. И Марк…

— Ну, с Марком вопрос сложный. — Лицо Дени посуровело. — Выбрав его в руководители, мятежники еще не знают, с кем они имеют дело — то ли с ангелом, то ли с дьяволом. Я, впрочем, тоже.

— Ты можешь объявить об этом на дебатах в Консилиуме. Ты сам знаешь, что можешь. Обязан! Как ни прикидывай, все равно выходит, что Единство строится на альтруистической, добровольной основе. И все это Марк готов взорвать исключительно из собственных эгоистических соображений и ненависти к отцу.

— Люсиль, я никогда не был борцом…

— Это вовсе не борьба! Это моральный долг!.. Встать и сказать, что ты думаешь, — больше ничего. Я же помню, как ты вел себя на Белой горе в ту злополучную ночь. Ты можешь повторить это.

Он потряс головой:

— Сейчас совсем другая ситуация.

— Лилмик поддержит тебя. Они же понимают, как ты нужен Консилиуму. И Дэви Макгрегор все время настаивает, чтобы ты не стоял в стороне сложив руки. Я знаю, как ты ценишь свою независимость, дорогой, но не забывай, что ты тоже гражданин.

Он молча поцеловал ее в щеку.

Дорогая, ты хорошо меня знаешь. Дэви и ты — не вы первые, кто обвиняет меня в малодушии. Есть существо, которое тоже долгое время призывает меня. Все вы правы. Я признаю, что вы правы. Нам сюда! Je te souhaite un joyeux Noel. [82]

— Так это, значит, он?

— Да. Лилмик опять обратился ко мне с подобной просьбой.

— Mersi, mersi, mon amour [83]. — В ее глазах неожиданно блеснули слезы. — Mon amour seul et unique [84]

Он помог надеть ей шубу, сам надел кашемировое пальто.

— Я забыла сказать тебе, Мари просила нас остаться на ночь, — сказала Люсиль. — Она уже приготовила нашу старую спальню и все, что нужно. Я ответила, что мы не прочь, если тебе понравится эта идея. Действительно, зачем все время ездить? Завтра там соберутся дети и внуки…

— Это даже интересно, — согласился Дени, — заснуть в кровати, на которой не спал столько лет. В окошко можно видеть, как падают снежинки. Давай так и сделаем. Я дей ствительно очень рад, что на ферме наконец снова живут члены нашей семьи. Знаешь, как я расстроился, когда был вынужден покинуть ее?

— Ты никогда не говорил об этом. Я всю жизнь считала, что ты был рад уехать оттуда.

— Ну конечно, я тогда не придавал этому значения. Все равно приятно вернуться туда, где прошло детство. Жаль, что Поль отказался поселиться на ферме.

— Но это было невозможно — кто бы помогал ему? Сам знаешь… Я не представляю, как один человек способен справляться с тем объемом работы, который достался Полю. О какой нормальной семейной жизни в этом случае можно говорить? Будь доволен, что у всех остальных наших детей хорошие семьи.

— Но не такие, как у нас — Он вновь обнял ее. Люсиль прошептала его имя, и они поцеловались. Тяжелые зимние одежды не могли помешать оперантам такого уровня испытать сладость слияния. Без всякого намека на телесные движения они испытали радость обладания. Им хватило для этого мгновения — потом они отстранились друг от друга и вышли на крыльцо, где Люсиль подождала, пока Дени закроет входную дверь на ключ.

Снегопад между тем усилился. Снежные хлопья покрупнели, стали падать гуще; холода не ощущалось — напротив, в воздухе была разлита необыкновенная, первозданная свежесть, какая-то волнующая бодрость. На улице был проложен только один тротуар — вдоль противоположного ряда домов. Там, посыпаемые снегом — Божьим причастием? — к церкви шли жители. Редкие, молчаливые…

— Какая прекрасная ночь, — прошептала Люсиль. — Как по заказу…

Дени что-то пробормотал в знак согласия и взял жену под руку. Так они и пошли, поглядывая на уличные фонари, украшенные яркими гирляндами разноцветных лампочек, на окна, где посверкивали маленькие наряженные елочки, огоньки которых были чуть притушены сдвинутыми шторами.

Церковь выплыла из-за угла — как бы шагнула вперед и заявила: вот она я, любуйтесь! Действительно, старинное здание из местного камня — нижняя часть отделана серым гра нитом — было очень красиво. С колокольни летел переливчатый звон. Колокола недавно заменили, и теперь, к удивлению Дени и Люсиль, кто-то исполнял на всю округу веселый гимн, написанный когда-то Генри Уодсвортом Лонгфелло. Помогал колоколам хор, голоса доносились из распахнутых дверей Божьего дома.

Люсиль сказала: Сколько прожила никогда не слышала чтобы эту песню исполняли на Рождество. Может времена поменялись и теперь ей наступил срок?

Дени ответил: Выходит так. Гимн был написан в середине XIX века как раз перед началом Гражданской войны. Значит, что-то и теперь витает в воздухе. Надо же как повернулось…