Полюби меня снова - Мэйджер Энн. Страница 2

Улыбка не сразу исчезла с ее лица – так бывало всегда, когда она думала об Эдэме. Для своего возраста он был довольно высокого роста и с каждым днем становился все больше похож на отца. После месяца, проведенного в бассейне и на пляже в Галвестоне, Эдэм загорел и теперь чем-то напоминал индейца, а его иссиня-черные волосы выгорели на висках и стали каштановыми. Вчера Дайана была особенно горда им. Эдэм в новой, с иголочки, форме выглядел точно маленький солдат. Когда она уходила, оставляя его в такую жарищу в не совсем уютном лагере, хотя и в зелени, на берегу озера Конроу к северу от Хьюстона, он долго махал ей на прощание рукой. Она решила, что он самый красивый из всех мальчиков. Дайана уезжала последней, несмотря на то что хотелось поскорее сесть в свою машину с кондиционером и отбыть наконец в цивилизованную жизнь со всеми удобствами. Но она уже знала, что будет скучать по Эдэму и постоянно думать, как он там.

Мысли Дайаны вернулись к тому высокому и статному мужчине, чье неожиданное и нежданное появление растревожило ее.

Зачем он здесь? – задавала она себе в отчаянии один и тот же вопрос. Конечно, если бы он только знал, что и она будет в этом клубе, то никогда бы не пришел! На протяжении трех лет оба прилагали титанические усилия, чтобы случайно где-нибудь не встретиться.

Вечер был душный, один из тех, какие обычно бывают в жарком июле – ни ветерка, ни легкого дуновения. Скользящая легкая ткань черного вечернего платья изящно подчеркивала изгибы ее стройного тела и медовую смуглость кожи.

Далеко внизу распластался Хьюстон. С крыши восемнадцатиэтажного небоскреба он был как на ладони. Красивый город! Особенно в сумерках. Вот и сейчас он пылал вечерними огнями и обдавал обжигающим дыханием, неистовый в своей дерзости и отчасти наглости. Она не смотрела вниз, но, даже если бы и кинула взгляд, вряд ли смогла бы что-либо разглядеть, потому что глаза ее были, полны слез. Мысли ее снова и снова возвращались туда, где находился тот мужчина, ее муж, и к потрясению, которое она испытала, встретив его здесь после трехлетнего перерыва.

Дайана была красивая женщина. Не красотка, нет!.. Что-то было в ней такое, что всегда привлекало всеобщее внимание. Когда она появлялась в обществе, взгляды немедленно приковывались к ней. Однако, когда ей об этом говорили, она расценивала сказанное как комплимент, а не факт, и смеялась. Ее бархатистый, мягкий смех был таким же бесхитростным, как и ее обволакивающая женственность.

Высокого роста – слишком высокого, как считала она сама, – тонкая в кости и грациозная, Дайана заметно отличалась статью от своих родственников, коренастых и склонных к полноте. Любые наряды, даже джинсы с блузкой, выглядели на ее худощавой и гибкой фигуре элегантно, да что там – просто грандиозно. Она могла бы стать первоклассной манекенщицей, если бы только захотела сделать карьеру в этой области. Однако верх над внешностью одержали ее художественные таланты: она весьма преуспела, окончив колледж со специализацией по дизайну интерьера.

У Дайаны были хорошие волосы. Черные, густые, шелковистые, они падали крутыми волнами, рассыпались по плечам. Блестящие темные пряди, обрамляющие лицо, оттеняли кожу цвета густых сливок. А большие синие глаза на продолговатом лице делали ее похожей на молодую трепетную лань. Полные и чуть влажные губы говорили о чувственности. Врожденное чувство стиля придавало ей утонченный шарм. Вокруг Дайаны постоянно ощущалась аура, присущая слабому полу: мягкость, теплота, хрупкость и незащищенность, что вызывало в мужчинах, очарованных ею, стремление немедленно опекать ее и неизвестно от кого защищать. Сегодня, казалось бы, в простом, а потому необыкновенно элегантном платье, искусно подчеркивающем ее сексапильность и поэтому откровенном, она была еще и соблазнительно манящей… Вне всякого сомнения.

Волна охлажденного кондиционерами воздуха и дребезжание открывшейся стеклянной двери застали ее врасплох: она вздрогнула. Неистовые звуки бит-музыки громыхнули и затихли, как только дверь, клацнув, плотно закрылась. Уловив знакомый запах мужского одеколона, она обернулась.

– А-а-а, Брюс… – Дайана выдавила улыбку, чтобы снять напряжение, и дотронулась до его руки. Под легкой тканью рукава его шелкового пиджака палевого цвета она ощутила исходившую от Брюса надежность и, хотя вряд ли это сейчас могло помочь ей обрести уверенность, слегка прильнула к нему.

– А я уже заскучал без тебя, моя красавица, – сказал он, и в его низком голосе прозвучали нотки, подтверждающие сказанное.

Его седые волосы серебрились в мягкой подсветке террасы. И мешки под глазами были почти незаметны. Должно быть, лет двадцать назад он был красив, подумала она. Да и сейчас, в свои шестьдесят, он все еще был необыкновенно привлекателен.

Брюс был свой человек, свойский, если угодно. В свое время он тоже приобрел квартиру на правах частной собственности – или, как принято говорить теперь, владел кондоминиумом. Они оказались соседями и встретились два года назад в бассейне при доме. С тех пор стали друзьями-приятелями, и ни она, ни он ничего другого от установившихся отношений не хотели. У него был внук, Робби, ровесник ее Эдэма. Летом он тоже гостил у дедушки. Мальчики подружились. Вчетвером они совершали увлекательные прогулки. В минувшую субботу, после обеда, все вместе отправились в парк «Астроуорлд» и посетили знаменитый на всю округу «Техасский циклотрон», где мальчишки получили море удовольствия, катаясь вместе со взрослыми на «русских горках».

Приятельские отношения Дайаны и Брюса вызывали завистливые пересуды в их доме, в нервном обществе одиноких и не первой молодости дам, но эти мелочи их не волновали. Напротив. У Брюса злые языки кумушек вызывали лишь добродушный смех. «Я просто чертовски горд, что имею честь быть при тебе, моя красавица, и ради этого согласен на любую трепку», – сказал он как-то, и в его серых глазах запрыгали веселые чертики, когда он глянул на нее, лежавшую в бикини – двух ярких полосочках на загорелом теле – рядом с ним у края бассейна, в то время как одна довольно симпатичная вдовушка, надоедавшая ему своими приглашениями заглянуть на чашечку кофе, бросала на них гневные взгляды. . Брюс был вдовец, за несколько лет до знакомства с Дайаной женился скоропалительно второй раз. Его новая мадам вышла за него исключительно по причине его миллионов, и теперь он, вновь обретя свободу, вел себя предельно осторожно, если дело касалось женщин. «Ты чересчур осмотрителен», – подкалывала его частенько Дайана. На что он, как правило, отвечал: «Не более, чем ты, моя красавица».

Она не возражала. Все вокруг знали, что мужской пол в ее жизни занимает достойное место, проще говоря – никакое. Брюс поддразнивал ее при каждом удобном случае: мол, мужчины только поэтому и проявляют к ней повышенный интерес. «Ты представляешь собой райский уголок в мире, переполненном отчаявшимися разведенными женщинами, истосковавшимися по мужскому обществу», – добавлял он – и был недалек от истины. Дайана, как обычно, лишь усмехалась.

Ее совершенно не заботило, считают ее мужчины привлекательной или, наоборот, холодной. Вполне вероятно, когда-то это имело для нее значение, но те времена давно миновали. Кроме того, официально их брак с Россом не был расторгнут. Еще до того, как они стали жить отдельно друг от друга, он как-то сказал, что в случае, если ей понадобится развод, он возьмет вину на себя. Это был заключительный аккорд его тактичности, своего рода уступка ее гордой натуре. Однако она этим благородным жестом так и не воспользовалась.

Низкий голос Брюса вернул ее к действительности:

– После того немыслимого шума-гама пекло на этой раскаленной террасе – в радость. – Он вздохнул с заметным облегчением, обозревая панораму небоскребов и отмечая каждый новый, четко очерченный на горизонте.

– Музыки… не шума-гама, – сказала она тихо, и едва заметная улыбка дрогнула в уголках ее губ.

– И вот это грохотанье ваше невежественное поколение осмеливается называть музыкой? Уму непостижимо! Когда я слышу эту дьявольскую какофонию или смотрю на молодежь, беснующуюся под нее часами, – начинаю сознавать, что я просто ископаемая древность, глубокий старик, если угодно.