Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему - Ашар Амеде. Страница 10

— Понятно. А если их будет две?

— Значит, все отменяется.

— Какого черта! А как же сто золотых экю?.. У моих людей отличный аппетит и жуткая жажда…

— Обещанная сумма все равно будет ваша. Вы получите свои сто экю.

— Вы говорите как царь Соломон, мудрейший из мудрых…

— Но если ты увидишь в окне три свечи, добавь по кружке вина своим людям и дай двойную порцию фуража лошадям: это означает, что выступление намечено назавтра. Идет?

— Как скажете, ваша милость.

— А! Вот что еще! Я не люблю, когда зря бренчат шпагами. Если похищение удастся — не затевайте никакой драки, и если не будет сопротивления — никакой стрельбы!

Недовольная гримаса появилась на лице капитана:

— Вы портите все удовольствие, господин граф… Мы что: мы в Моравии сжигаем монастыри, в Пфальце — деревни, в Венгрии — замки, и это греет и забавляет солдата…

— Таково мое условие — избегать лишних неприятностей… Один раз и ты мог бы отступить от своих правил? Не так ли?

— Ради вас, ваша светлость, я готов взять грех на душу. Ладно, мы не станем ничего жечь…

— А вообще-то, кто знает как будут разворачиваться события… Есть здесь один дворянин, задиристый, как молодой петушок… У него, разумеется, есть слуги, друзья… Если он возьмется за шпагу, возможно, что опасной стычки не миновать.

— Тем лучше! Будем драться!

— Тебе придется захватить замок и обезоружить дворню. Мои люди будут конвоировать девушку.

— После того, как мы похитим ее?

— Разумеется. Кстати, позаботьтесь о том, чтобы сохранить её невинность.

— А потом?

— Потом, капитан Якобус, тебе будет позволено пропивать и проедать твои сто золотых экю. Пусть твои люди от души повеселятся.

— Конечно. Приятно, граф, что вы это понимаете. А теперь давайте позаботимся о будущих покойниках.

— Что ты имеешь в виду?

— Я прошу по десять экю за каждого из них. Будут вдовы и сироты, господин граф. Особенно вдовы — они всегда рыдают — и не только от горя, но и от страха остаться в нищете… Надо им помочь!.. И кроме того, покойник — для меня означает ещё и то, что в моей команде стало одним солдатом меньше.

— Ты получишь по десять экю за каждого погибшего бойца.

— За такую цену, господин граф, вся команда целиком ваша. Исключая меня, конечно.

Г-н де Паппенхейм пожал руку собеседнику, и капитан Якобус удалился в сопровождении оруженосца, несущего факел.

И уже вдогонку капитану граф сказал:

— Вы оба вошли через куртинную лестницу. Выходите через караульную дверь — излишняя осторожность не повредит.

В следующее мгновение капитан Якобус и оруженосец исчезли в черном проеме винтовой лестницы.

Арман-Луи тем временем продолжал наблюдение за замком. Однако едва заметная дверь у подножия разрушенной стены больше не открывалась, и не было ни малейшего признака какого-либо движения рядом с ней. Но в светящемся все ещё окне графа, казалось беспрестанно метались две черные тени. Внезапно свет погас. Арман-Луи замер, мысленно подсчитывая количество ступеней, которые должны были пройти неизвестные визитеры графа де Паппенхейма от его комнаты до того места у полузасыпанного защитного рва, где с минуты на минуту он рассчитывал их увидеть. По времени он уже дважды мысленно сам прошел по лестнице. Но у выхода так никто и не появился.

С той стороны башни замка, где недавно светилось окно г-на де Паппенхейма, был мрак.

— Как странно! — прошептал Арман-Луи.

Он собирался было выйти из своего укрытия, как вдруг ему показалось, будто за купами высоких деревьев он различил звук треснувшей сухой ветки, на которую кто-то наступил; этот звук был знаком Арману-Луи, привыкшему бродить по лесам не только днем, но и под светом звезд, когда чувства улавливают все звуки. Он прислушался: такой же звук, только дальше, раздался снова.

«Ах, негодяи! — подумал он. — Они вышли через караульную дверь!»

Арман-Луи стремглав помчался туда, к концу тропинки, по которой должны были идти неизвестные. Он дошел уже до опушки с высокими деревьями, когда в ночи вдруг раздался конный топот, и почти тотчас рядом с ним пронесся всадник, темный и легкий, как дух тьмы. Юный дворянин всматривался во мрак ещё какое-то время, тщетно пытаясь найти глазами загадочного наездника в котором, сколь ни стремителен тот был, он все же успел узнать оруженосца графа де Паппенхейма.

Арман-Луи протянул руку в направлении, куда проследовал темный всадник.

— Иди, беги, мчись! — сказал он. — Но я все равно узнаю твою тайну!

И твердым шагом он отправился обратно в Гранд-Фортель. Утром Арман-Луи бросился спешно разыскивать г-на де Шофонтена.

— Ты прав, — сказал он ему. — Граф что-то затеял.

И он коротко рассказал ему то, чему был свидетелем накануне.

— Надо посоветоваться, — сразу отозвался Рено. — Видишь, как приключение, на которое я возлагал столько надежд, обнаруживает свои тайны. Этим нельзя пренебречь! Каркефу, приятель, выскажи и ты свое мнение по этому поводу.

Каркефу глубоко вздохнул.

— Я уже чувствую запах зеленого леса и слышу треск ломаемых веток, — сказал он. — Я прошу, чтобы меня упрятали куда подальше, где бы никакая сломленная ветка не смогла меня достать.

— Каркефу, дорогой мой, — снова обратился к нему Рено. — Ты мог бы оказать нам неоценимую услугу: ты ведь знаком с оруженосцем Паппенхейма! Если ты будешь упорствовать и откажешь нам, я вынужден буду просить тебя об этом, но толь ко уже при помощи ветки, специально для тебя отломленной от ствола этой молодой березы.

— Понял, — сказал Каркефу. — Мы должны бежать навстречу опасности? Бежим! Быстро!

— Каркефу, друг, ты ангел!

— Да, господин маркиз, только тощий ангел. Оруженосца, о котором вы говорите, я знаю. Он носит огромную рапиру, от которой у меня начинается нервная дрожь, когда я вижу её. Однажды я расположил его к себе тем, что показал кабачок, где подают слабое анжуйское вино, которое он очень уважает.

— Какой приятный оруженосец! А заглядывает ли он хоть иногда в этот кабачок после того случая, когда ты столь любезно указал ему туда дорогу?

— Хоть иногда? Зачем вы его обижаете?! Да он ходит теперь туда каждый день, к тому же дважды: утром, чтобы освежить мозги, а вечером — чтобы снять усталость.

— Надо, чтобы ты помог нам устроить засаду по соседству с этим самым слабым анжуйским, к которому твой друг оруженосец испытывает столь нежное чувство привязанности.

— Господа! Я далек от мысли, что нам это не удастся. Я попробовал тогда немного этого вина, которое подает матушка Фризотта, эдакая кумушка с пылающим взором. Когда-то я даже был к ней неравнодушен… Кстати сказать, кабачок стоит на опушке леса, у пустынной дороги, и как раз в такое время, как сейчас, оруженосец мэтр Ганс любит наведаться туда, что бы пообщаться с кувшинами матушки Фризотты… А потому, мне кажется, пора! Следуйте за мной! Я знаю, что поблизости от кабачка есть кое-какие темные закуточки, где можно будет поджидать оруженосца, отдыхая. Когда её величество Фризотта выйдет из своего заведения куда-нибудь в погребок, я потребую позволения первым допросить его — тогда я отомстил бы ему за страх, который он не раз внушал мне своей начищенной до блеска рапирой.

— Принимаю твой план, — согласился Рено.

Каркефу встал. Г-н де ла Герш последовал его примеру, и они втроем отправились в путь. Уже через час Арман-Луи, Рено и Каркефу добрались до кабачка матушки Фризотты, оттуда доносилось пение.

— Мерзавец! — сказал Каркефу. — Он уже там! Он не подождал меня!

Друзья обменялись недоуменными взглядами.

— А если, вместо того, чтобы томиться здесь в холоде и скуке, мы все же войдем внутрь? — предложил Арман-Луи.

— Да, пожалуй, — согласился Рено.

— Господа, как мы уже договорились, я вхожу первым, предупредил Каркефу. — Но если меня убьют — прошу: помолитесь за мою душу.

Прямо у двери кабачка Каркефу столкнулся с матушкой Фризоттой, смазливой пухленькой брюнеткой, которая приветливо улыбалась. Он игриво поцеловал её в обе щеки.