Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему - Ашар Амеде. Страница 40

— Беглый огонь! И курс на берег! — крикнул свой приказ кальвинист.

Четыре каронады выстрелили четырьмя ядрами в пирата, и голландец, уносимый ветром, устремился к берегу.

Морской прилив бушевал на белой от пены линии подводных скал. Уже слышен был шум прибоя, накатывающегося на рифы.

Энергичным жестом капитан указал г-ну де ла Герш на корсара и на берег.

— Вот огонь, вот вода! — сказал он. — Помолитесь! Не протянет ли нам Бог руку помощи!

Ядра все время преследовали голландца, разрывая его паруса, громя такелаж и разнося в клочья обшивку. Несколько зарядов картечи угодили в борт. Каронады отвечали выстрел за выстрелом. Голландец спасался бегством.

В этот момент черная линия рифов была лишь в нескольких кабельтовых от корабля. Каждый накат волны то скрывал их под водой, то обнажал их страшные зубчатые края.

Все члены экипажа понимали намерения капитана, и никто не роптал.

— На колени! — вскрикнул Давид Жоан громовым голосом. На палубе все стали на колени. — Смерть близка! Призовем же Бога! — сказал он.

Все головы склонились в молитве. Железный вихрь смел вместе с обрывками пеньки и деревянными обломками несколько изуродованных тел. Давид Жоан обхватил руками свою седую голову.

— Думает ли кто-нибудь из вас о том, чтобы сдаться? — спросил он.

Никто не ответил.

Огромная волна захлестнула сбоку раковину потерявшего управление судна и быстро понесла его к берегу в пенный водоворот рифов. Море вдруг стало белым под форштевнем корабля.

— Всемилостивый Бог! Прими детей своих! — сказал капитан.

Пират, пораженный увиденным, приостановил свою бешеную гонку.

Нарастающий прилив приподнял голландское судно, больше не управляемое, и с неистовой силой швырнул его на рифы. От первого удара киля о морское дно содрогнулся весь корпус корабля.

Экипаж голландца вскочил на ноги. Но ещё более страшная волна, подхватив корабль, толкнула его на подводные скалы.

— Свободные или мертвые! — крикнул Давид Жоан. И корабль погрузился в пенный водоворот волн.

В тот момент, когда первые ядра пирата громили борта голландца, Арман-Луи сунул кошелек с золотом за пояс и спрятал письмо кардинала де Ришелье и кольцо графа Вазаборга в кожаный кисет, подвешенный к его шее. Как только палуба голландца раскололась под ногами, он бросился в море.

Образ Адриен пронесся перед его глазами, и стремительно налетевшая волна накрыла его.

Когда Арман-Луи снова всплыл на поверхность, он увидел вокруг лишь разбросанные обломки корабля и нескольких матросов, сражающихся с морем.

Кусок реи качался на поверхности воды в пределах досягаемости; он схватился за него. Подталкиваемый волнами, плещущими одна за другой и накрывавшими его своими пенными гребнями, и всякий раз выныривая из них с силой и ловкостью, которые ничто не могло побороть, он вскоре попал на более спокойный поток и был прибит к берегу. Из последних сил он выбрался из волн и в полуобморочном состоянии упал на песок.

Вот таким образом он оказался на шведской земле, — как потерпевший кораблекрушение, спасаясь от погони.

Открыв глаза, Арман-Луи в первую очередь коснулся руками своей шеи и убедился, что кожаный кисет с депешей на месте, затем он поспешно ощупал пояс — кошелек также никуда не пропал. И на пальце по-прежнему сверкало кольцо, подаренное Адриен.

— Ну вот, теперь я снова могу сражаться! — проговорил он.

Теперь он посмотрел в сторону горизонта; вдали на всех парусах уносилось пиратское судно — как хищная птица, взмахнув крылами, устремляется в свое гнездо. Неподалеку лежал выброшенный на рифы остров голландского корабля, который продолжали крушить неутомимые атаки морских волн, превращая его в груду обломков. Вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь шумом накатывающихся на песок волн, и, кажется, единственным уцелевшим живым существом здесь был он сам, переживший это трагическое кораблекрушение.

Арман-Луи встал, осмотрел побережье и увидел двух матросов, выброшенных волной на берег. Он окликнул их, но только хриплые крики чаек ответили ему.

Он сделал ещё несколько шагов вдоль берега. Между двух скал он нашел тело капитана; лицо старого моряка было обращено к небу, сердце не билось.

— Бедный Давид! — прошептал г-н де ла Герш.

Он вырыл в песке глубокую яму и опустил туда три тела.

Водрузив на их могилу крест, сделанный из обломков обшивки, он удалился, качаясь от усталости.

Дорога, на которую он вышел, привела его по расщелине крутого обрывистого берега в приличного вида кабачок, где он снял комнату и поужинал.

Голодному и усталому, ужин показался ему превосходным, а постель мягкой. Потрескивание дров в печке, у которой сушилась его промокшая в соленой воде одежда, нежно ласкало слух. Он закрыл глаза и поплыл в страну сновидений…

Когда г-н де ла Герш встал, солнце уже заглядывало в окно и золотой лентой пересекало комнату. Бриз играл листьями деревьев, и многочисленные стаи диких птиц описывали стремительные круги в голубой лазури неба.

Арман-Луи открыл окно, свежий воздух ударил ему в грудь. Отдых вернул гибкость его членам и тепло телу. Взгляд его устремился вдоль по равнине и унес его по длинной зеленой череде лугов, рощ и свежих долин к замку Сент-Вест, где его ждала Адриен…

Вернувшись мыслями к действительности, с которой нельзя было не считаться, г-н де ла Герш поспешно закончил одеваться и спустился вниз.

В большой зале кабачка готовилась еда, на чистой плите жарился гусь, по бокам его лежали две утки, а вокруг столов сидели завсегдатаи, опустошающие пивные кружки.

Красотка — трактирщица с оголенными выше локтей руками, нарядная и расторопная, прислуживала посетителям в зале.

Сев за свободный столик, Арман-Луи заказал себе завтрак.

Почти прямо напротив него, в углу залы, он увидел крепкого человека, сухого и обветренного, как корень самшита. Он был одет в плащ из буйволовой кожи с широкими рукавами и был занят тем, что разрывал на куски копченый говяжий язык. Шрам пересекал его лоб, щеку и терялся в седеющих усах. Рапира его была отстегнута, старая черная фетровая шляпа, украшенная ярко-красным пером, лежала перед ним на столе. Всякий раз, когда трактирщица оказывалась в пределах досягаемости его огромных ручищ, этот человек обхватывал её за талию и пытался поцеловать. Она его отталкивала, и он начинал все сначала.

Эта игра продолжалась вот уже несколько минут. Почему, глядя на эту трактирщицу, Арман-Луи думал о м-ль де Сувини, на которую та совсем не походила, он не знал, но что-то все время заставляло его мысленно возвращаться к этому дорогому существу, которое любил все больше… А в этот момент человек с ярко-красным пером на шляпе схватил трактирщицу за руку; та решительно высвободилась, — и человек со шрамом встал и притянул её к себе так грубо, что она вскрикнула.

— Эй, приятель! Довольно! — возмутился г-н де ла Герш.

Удивленный этим неожиданным требованием, человек выпустил молодую женщину из рук, и трактирщица, рассерженная и смущенная, отскочила от него.

Покинув свое место, г-н де ла Герш сделал два шага в сторону этого человека и проговорил:

— Если бы я очень хотел поцеловать красотку, вот как я бы взял её, дружище.

И со шляпой в руке, улыбкой на губах, точно король, приветствующий королеву, он подошел к трактирщице.

— Сударыня, — сказал он ей, — чужестранец, которого судьба изгнала из своей страны, просит вашего благоволения слегка прикоснуться своими губами к вашим щечкам цвета розы. Вы — первая женщина, которую он встречает в Швеции, и ваш поцелуй принесет ему счастье.

Каковы бы ни были обстоятельства, в которые случай ставит женщин, они любят обхождение. Раскрасневшаяся, с блестящими глазами, кокетливая и растроганная, она позволила рукам Армана-Луи обвиться вокруг её талии и подставила ему свои алые губы.

— Добро пожаловать в Швецию! — сказала она. — И пусть та, которую вы любите, сделает вас счастливым!

Ударом кулака человек в черной фетровой шляпе сплющил на столе оловянную кружку, из которой пил.