Плащ и шпага - Ашар Амеде. Страница 55

— Это было бы мне дороже всего, если бы, когда я добьюсь этого, не оставалось бы ещё другого, что мне ещё дороже.

— Что же это такое?

— Ваш гнев не поразит меня, если осмелюсь признаться?

— Прошу вас.

— Раз так, графиня, то я больше всего дорожу желанным случаем броситься к ногам той, которая дает мне возможность выполнить долг благодарности!

— У вас такие основательные доводы в пользу графа де Колиньи, что я начинаю находить его честолюбие совершенно законным… Я решаюсь поговорить с королем.

— Когда же, графиня?

— Да сегодня же вечером, может быть.

— Тогда наше дело выиграно, — сказал он, опускаясь на колени.

Олимпия встала и сделала ему знак уйти.

— Я отсылаю вас не потому, что рассердилась, но вы меня взволновали рассказами о войне, любви и славе… Мне нужно остаться одной, подумать. Мы скоро снова увидимся. Надеюсь, вы окажетесь достойны моего участия.

Югэ поклонился и вышел. Вечером, разговаривая с Брискеттой, Олимпия сказала:

— Он умен, этот граф де Монтестрюк… Он пойдет далеко!

— Надеюсь, что какой-нибудь добрый ангел ему в этом поможет.

— Добрый ангел или благодетельная фея.

— Я именно это и хотела сказать.

В этот самый день, около полуночи, когда Югэ, окончив свою службу в Лувре, возвратился в отель Колиньи, Коклико подбежал к нему, вздохнул, как будто уставши от ожидания, и сказал:

— Граф! Там кто-то вас давно ожидает.

— Кто такой?

— Кузен… Нет, кузина дьявола… Посмотрите сами.

Монтестрюк взглянул в ту сторону, куда указывал Коклико, и увидел у подъезда черный силуэт женщины, закутанной в широкий плащ с капюшоном на голове. Он сделал шаг к ней, она сделала два шага и, положив легкую руку ему на плечо, спросила:

— Хочешь идти со мной?

— Куда?

— Если бы я могла сказать это, то сказала бы с первого слова.

Коклико потянул Югэ за рукав, нагнулся к его уху и прошептал:

— Граф, вспомните, умоляю вас, маленького слугу, который совсем недавно завел вас в засаду.

— Одно и то же не случается два раза подряд, — ответил Югэ.

— В тот же день, может быть, и не случается, — проворчал Коклико, — но через несколько недель может случиться!

— Если ты боишься, то оставайся, — продолжала женщина, — если влюблен, то пойдем.

— Идем! — отвечал Югэ, с минуту уже внимательно наблюдавший за незнакомкой.

Схватив Югэ за руку, она повернула за угол улицы, подошла к карете, возле которой стоял лакей, сделала знак, подножка опустилась, одним прыжком она вскочила в карету и пригласила Югэ сесть рядом.

Пошел скорей! — крикнула она.

Кучер стегнул лошадей и карета исчезла из глаз испуганного Коклико, который собирался бежать за своим господином.

— Он, может, и останется цел в этот раз, — прошептал честный слуга, но я умру, если так пойдет дальше!

Пока он готовился провести бессонную ночь, карета с Монтестрюком и незнакомкой неслась по лабиринту парижских улиц. Гасконца занимали, казалось, мысли менее печальные. Вдруг он охватил рукой тонкий стан таинственной незнакомки и спросил весело:

— А в самом деле, куда это ты везешь меня, душечка, Брискетта?

— Ах! Ты меня узнал!

— Разве иначе я позволил бы себя похитить?

Говоря это, он откинул капюшон, закутывавший голову шалуньи, и звонко поцеловал её.

— Дело не во мне, — сказала она, возвращая ему поцелуй, — это ты крадешь у одной знатной дамы, которая на тебя рассердилась бы, узнав, что мы с тобой целуемся.

— А! Разве в самом деле, графиня де Суассон…

— Ничего не знаю, кроме того, что у графини есть очень важная для тебя новость, и что она хочет передать её только тебе самому. Она полагает, что заслужит этим твою вечную благодарность. Кажется даже, что передавая мне это, она сделала особое ударение на последнем слове.

— Я и буду ей благодарен, Брискетта. Но, ради Бога, дай мне совет… Особа, пользующаяся вниманием короля, — особа не обыкновенная, ты её хорошо знаешь. Что я должен делать и как говорить с ней, когда мы останемся с глазу на глаз?

— Делай и говори, как со мной… Видишь ли, в каждой женщине сидит Брискетта.

Карета остановилась у длинной стены на пустынной улице. Брискетта выскочила из кареты и постучала особенным образом в узкую калитку, выкрашенную под цвет стены и закрытую до половины плющом. Калитка тихо отворилась и Брискетта бросилась, ведя за собой Югэ, в сад, в глубине которого виднелся в темноте маленький домик, окруженный высокими деревьями. Брискетта смело пошла по усыпанной мелким песком дорожке, все извилины которой были ей хорошо знакомы.

Они подошли к скромному павильону, в котором, казалось, никто не жил. Снаружи он был безмолвен и мрачен, ни малейшего света не было заметно в щелках ставен.

— Э! — прошептал Югэ, — вот и таинственный дворец!

— Скажи лучше — замок спящей красавицы, только красавица теперь не спит, — возразила Брискетта глухим голосом.

Она вложила маленький ключик в замок, дверь повернулась на петлях бесшумно, и Югэ вошел в помещение, пол которого был покрыт толстым ковром. Здесь было ещё темнее, чем в саду. Югэ послушно следовал за Брискеттой, которая уверенно ступала в этой темноте. она подняла портьеру, поднялась без малейшего шума по лестнице, остановилась перед узенькой дверью и толкнула её. Тонкий, как золотая стрела, луч света прорезывал темноту в комнате, в которую вступил Югэ.

— Ступай прямо на свет, — шепнула ему на ухо Брискетта. — Тебе под руку попадется дверная ручка, отворяй — и желаю тебе успеха.

Она исчезла, а Югэ пошел прямо к двери. Легкий душистый запах и приятная теплота охватили его. Он нашел ручку и отворил дверь. Целый поток света хлынул ему навстречу.

Он вошел в круглую комнату, обтянутую шелковой материей. Огни больших подсвечников отражались в венецианских зеркалах. В изящном камине трещал огонь, на доске стояли дорогие часы, на крышке которых сидел Амур с приложенным к губам пальцем. В этом благоуханном приюте никого не было.

Удивленный и взволнованный, Югэ оглянулся кругом. Вдруг незаметная в складках китайского атласа дверь скользнула в драпировку и графиня де Суассон появилась перед его очарованными глазами.

Руки её были полуобнажены, волосы раскинуты буклями по плечам, шея тоже обнажена. Щегольской наряд ещё больше увеличивал её пленительную красоту. Божество вступило в свой храм.

— Поблагодарите ли вы меня за то, что я сдержала слово? — спросила она, подняв на Югэ блестящие глаза.

— Я уже благодарю вас, графиня, и за то, что вы явились мне в этом очаровательном уединении, — ответил Монтестрюк, преклонив колено.

— Ну! — продолжала она, нагнувшись к нему, король сделал выбор: он назначил графа де Колиньи. Вы получили то, чего желали больше всего, но остается ещё другое.

Олимпия пошатнулась, будто ослабев от овладевшего ею волнения.

Югэ привстал и охватил её руками, чтобы поддержать.

— Чем могу я доказать вам мою благодарность? — воскликнул он.

— Полюбите меня! — вздохнула она.

Тонкий стан её согнулся, как тростник, все помутилось в глазах Югэ: он видел одну лучезарную улыбку Олимпии. Вызванный им было образ Орфизы проскользнул и исчез и, вспомнив её девиз, он прошептал между двумя поцелуями:

— Per fas et nefas!

Слабый свет падал на розовые шелковые обои, когда Олимпия сказала улыбаясь Югэ, что пора расстаться. Ему не хотелось ещё уходить.

— Солнце нас выдаст, погубит нас, — сказала она.

— Когда же я вас опять увижу? — спросил он, отрываясь с трудом от объятий, которые его уже не удерживали.

— Если захочет ваше сердце, то от вас зависит, чтобы этот бант из жемчуга, бывший на мне вчера вечером, а теперь лежащий на полу, рядом с туфлей, опять появился у меня в волосах. вы его уронили, вы же его и поднимете и подадите мне. Он будет знаком нашего союза. Посмотрите на него хорошенько и когда опять увидите, вспомните Олимпию и павильон.

Пока ещё не совсем рассвело, Брискетта провела Югэ осторожно через темные сени и безмолвный сад. Шаги их едва слышались на мягком песке дорожек, когда они медленно прокрадывались к скрытой в стене калитке.