Новый Орлеан - Мэтьюз Клейтон Хартли. Страница 40

— Парад начинается здесь и продвигается вот так.

А здесь, в этих кварталах на Кенел-стрит, установлены телекамеры. Вот где-то здесь они и устроят свою демонстрацию, Спорю на что угодно.

Новым местом жительства Эбон выбрал модный мотель на шоссе Шеф-Мантер. Во время масленицы номера там нарасхват, и заказывать их необходимо заблаговременно. Так что Эбону, чтобы вселиться в мотель, пришлось кое-где поднажать. Игра стоила свеч, поскольку он знал, что полиции и в голову не придет искать его в столь дорогостоящем заведении.

Сейчас он сидел у себя в номере возле двуспальной кровати, не обращая внимания на окружающую его пластиковую имитацию римского великолепия.

По обе стороны от него устроились Эмбер и Грин, все трое внимательно рассматривали расстеленную на кровати карту города.

Эбон никому ни словом не обмолвился о точном месте проведения лежачей демонстрации, даже Эмбер и Грин до сей поры оставались в неведении. Эбон давно уже подозревал, что новоорлеанская полиция внедрила одного-другого стукача в его Лигу. Это было логично. Лично он был бы разочарован, если полицейские этого не сделали. Наличие стукачей в его организации придавало ей значимость и свидетельствовало о том, что полиция считает ее достаточно опасной.

Эбон ткнул в карту длинным пальцем:

— Вот здесь, в этом квартале на Кенел-стрит. Сюда и будем подтягиваться.

— Времени у нас маловато, — усомнился Эмбер.

— Нам хватит. Те, кого мы отобрали, готовы?

— Ага, конечно. Собрались у штаб-квартиры Лиги и ждут твоего приказа двигаться к месту. Тридцать человек, как ты распорядился.

— Слушай, Эбон, до сих пор не могу понять, зачем нам тащить с собой баб долбанных. Они будут только путаться под ногами, когда начнется потасовка, — вмешался Грин.

— Тысячу раз уже объяснял. — В голосе Эбона послышались раздраженные нотки. — Как это будет выглядеть, если у нас соберутся одни только мужики? Рожи клейстерные подумают, что женщины наши сплошь трусихи, что они нас не поддерживают. Кроме того… — на лице его расплылась широкая улыбка, — сейчас ведь эпоха движения за равные права женщин. Вот наши тетки и хотят участвовать в демонстрации наравне с мужиками. Я даже подумывал затащить на нее детей…

— Детей! — потрясение повторил Эмбер.

— Детей. Но передумал. Если начнется заваруха, а она начнется, как пить дать, они могут запаниковать и все нам испортят. Теперь, Эмбер… — продолжал Эбон деловитым тоном, — люди знают, чего от них ждут, что им делать, когда поступит приказ начинать?

— Знают. Им надо будет встать в три цепи, человек по десять в каждой, и ждать, когда приблизится первая платформа. Тогда они укладываются на асфальт перед нею в три ряда с интервалом между ними примерно в двадцать футов.

— Ладно. Во главе парада будет находиться цепь полицейских, некоторые из них могут быть конные.

На этот раз их, возможно, будет больше, чем обычно, — из-за угрозы покушения на Мартина. Насколько мне известно, он будет стоять на третьей платформе от головы шествия. Запомни — в первом ряду одни только мужики. Первому «ряду придется туго. Они и глазом моргнуть не успеют, как по ним пройдутся копыта лошадей или каблуки легавых. Но что бы ни случилось, второй и третий ряды должны держаться.

— Им будет нелегко, — предупредил Эмбер. — Лежать себе спокойно и смотреть, как топчут наших братьев…

— Придется, — отрезал Эбон. — Я лично проинструктировал каждого из них. Обошел больше сотни братьев и сестер и сам отобрал эту тридцатку.

— Все равно не понимаю, почему мне запрещено вмешиваться, — запальчиво заявил Грин. — Ума не приложу, как я смогу стоять в стороне и смотреть, как льется кровь наших, вместо того чтобы отделать какого-нибудь легавого до полусмерти.

Эбон одним стремительным движением взметнулся на ноги и отвесил Грину оплеуху тыльной стороной ладони. Тот опрокинулся спиной на кровать, глаза его расширились в изумлении, потом в ярости сузились.

— За что, Эбон? Думаешь, я от тебя все стерплю?

— От меня еще и не то стерпишь, — заверил его Эбон. — Всю дорогу приходится тебя одергивать, и мне это уже надоело. — Эбон стоял, широко расставив ноги, от него исходила нескрываемая угроза, как от свернувшейся в кольцо гремучей змеи. — В Лиге я царь и бог. Я всем командую. Так было и гак будет всегда. И ты либо подчиняешься, либо пошел вон!

Сейчас же! Тебе понятно?

Несколько мгновений Грин сверлил его злобным взглядом, потом отвел глаза и покорно пробормотал:

— Как скажешь, Эбон. Ты командир.

Эбон переключил свое внимание на Эмбера:

— Отправляйся в штаб-квартиру, Эмбер, и скажи нашим людям, чтобы по одному, по двое подтягивались к месту демонстрации. Покажи, где им занимать позиции. Первая платформа будет в этом квартале сразу после двенадцати, плюс-минус несколько минут. Если какая-нибудь из платформ сломается, весь парад может задержаться. Скажи всем нашим, чтобы не нервничали. Кто ждет, тог… и так далее, сам знаешь. Мы столько уже ждали, что несколько минут ничего не изменят… — Эбон сделал эффектную паузу и с чувством провозгласил:

— Ибо сегодня наш день, день наших братьев, нашей крови!

— Может, и не только в переносном смысле, — мрачно заметил Эмбер, направляясь к двери.

Грин проводил его взглядом. Его глаза еще горели злым огоньком перенесенной обиды и унижения.

С язвительной ухмылкой он поинтересовался:

— А ты, командир, где будешь, когда все начнется? Ты ведь нам так и не сказал. Собираешься сидеть здесь и любоваться тем, что белые станут показывать по телевизору?

Волна ярости обдала Эбона, словно жар из печки. Угрожающим шепотом он произнес — Не цепляйся ко мне, Грин… Я тебя предупреждал…

Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок. От Грина придется избавиться, это совершенно ясно. Парень слишком неуправляем, а это может поставить под угрозу будущее всей Лиги. Но на данный момент он нужен. Эти мысли промелькнули в голове у Эбона в считанные мгновения.

— Но я скажу тебе, где я буду Я буду там, рядом с парадом. Ты можешь меня и не увидеть, но я буду там и буду присматривать. И если ты сегодня испортишь мне все дело, то к вечеру я оторву тебе яйца.

Ты меня понял?

Глава 16

Мама Селестайн, колдунья вуду, пришла к Эстелл Эндоу в десять. Она курила тонкую черную сигару, в руках у нее была накрытая полотенцем корзина. Невысокого роста худенькая колдунья была вся в белом: белое платье почти до щиколоток, волосы спрятаны под белой же косынкой. Кожа, напротив, столь черная, что казалась чуть ли не синей.

Крошечное личико все в морщинах, и только пронзительные темные глаза горели жизнью. Эстелл затруднилась бы угадать ее возраст. Колдунье могло быть и пятьдесят, и все семьдесят.

— Я Мама Селестайн, — величественно объявила она. — Хотишь узнать свой судьба?

— Будущее, Мама Селестайн, — робко попросила ее Эстелл. — Точнее, будущее моего мужа.

Мама Селестайн поставила корзину на пол, из нее послышалось громкое кудахтанье, и Эстелл инстинктивно откатила кресло подальше Мама Селестайн протянула руку. Несколько секунд Эстелл недоуменно таращилась на раскрытую ладонь, потом до нее дошло. Она торопливо сунула колдунье несколько смятых банкнот, все, что сумела скопить за несколько последних месяцев.

Мама Селестайн тщательно пересчитала деньги, шевеля при этом губами и тщательно изучая и разглаживая каждую бумажку. Наконец она удовлетворенно кивнула головой и спрятала банкноты где-то в складках своего платья.

— Рука, давать свой рука, — распорядилась она.

Эстелл вытянула руку, и колдунья принялась внимательно рассматривать ее ладонь.

— Вижу линяя проклятия. На твоя жизнь висит проклятие.

Эстелл почувствовала, как ее охватывает холодный озноб.

— Линия проклятия? Но что это значит?

Вопрос ее Мама Селестайн пропустила мимо ушей и потребовала:

— А твоя муж, фото, фото твоя муж есть?