Рок-н-ролл под Кремлем - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 36
– Я рад. Честное слово, – искренне ответил Юра. – Но надо решить серьезный вопрос…
– Какой? – встрепенулся Профессор, отодвигая пустую тарелку.
– Что будем брать на десерт?
Они расхохотались оба, одновременно. Профессор промокнул салфеткой выступившие от смеха слезы, покрутил головой и сказал:
– Вы знаете, когда мне утром позвонили из Управления и сообщили о том, что вы приедете… Вы знаете, я… Я так…
Он снова приложил салфетку к глазам. Но то были уже другие слезы.
Юра растерялся.
Профессор быстро скомкал салфетку и зажал ее в кулаке.
– Я хочу что-нибудь со взбитыми сливками, – сказал он. – И два эклера с собой.
– Пять с собой, – предложил Юра. – Их красиво упакуют в коробку.
– Может быть, и пять, – ответил Профессор. – Потому что я, кажется, придумал, как вам помочь.
Его пергаментное лицо помолодело, он озорно подмигнул Юре:
– Вы думаете, я вот так ел деликатесы – и все? Я – думал!
Юра Евсеев не удержался и пристукнул ладонью по столу от восторга. Значит, с рестораном он попал в точку! Уловил движение души, потрафил ему – и человек раскрылся! Все как учит оперативная психология…
– Да, Юрий Петрович. Зачем вам мои тусовки? Я дружил только с артистами… художниками, очень тесный круг, клан, можно сказать. А были люди, которые шныряли везде: среди тех и среди этих. Их не любили, – Профессор потряс седой головой. – Их боялись. Иных уже нет. Многие уехали, когда это стало возможным. Но один – точно тут. Генандр!
Юра не понял.
– Как?!
– Страшная кликуха, верно? Она состоит из первых слогов имени и отчества, я вам уже говорил: Геннадий… Андреевич…
После каждого слова Профессор делал многозначительную паузу, словно конферансье на детском новогоднем вечере, когда детишкам предстоит угадать сказочный персонаж, который начинается на «дед», а заканчивается на «мороз».
– Геннадий Андреевич… Полосухин!
Профессор с победным видом посмотрел на Юру.
– Полосухин! Художник. Тогда ему было… самое большое двадцать два. Этакий… жиголо нарасхват. Проститут.
Юра покачал головой.
– Ну а как еще сказать? – удивился Профессор. – Именно проститут. Вынюхивал и знал все тайное, знал, у кого сколько паспортов, сколько хат, кто где башляет и сколько имеет… И где прячет. Генандр, Юрий Петрович. Вот кто вам нужен.
– Спасибо, Иван Семенович, вы мне очень помогли, – Евсеев, как опытный комитетчик закончил разговор магической формулой благодарного дружелюбия. – Вот моя визитная карточка, если еще что-то вспомнится, не сочтите за труд позвонить…
Принимая картонный прямоугольник, Профессор неожиданно ухватил Евсеева за руку и придержал. Желтые высохшие пальцы неожиданно оказались горячими.
– Я не боюсь труда, – осмотревшись в очередной раз, зашептал он. – И я вполне могу продолжать конфиденциальное сотрудничество! Конечно, возможности у меня уже не те, но в таком деле главное желание… И опыт! Например, я бы мог работать в санаториях, где отдыхают VIP-персоны, разрабатывать лиц, допущенных к государственным секретам… Могу содержать конспиративную квартиру… Скажите своему руководству – я готов выполнить любое задание! Вы скажете? Обещайте мне!
Контрразведчик мягко высвободился.
– Конечно скажу, Иван Семенович. Обязательно. Даже не сомневайтесь. Только…
Евсеев осекся, но это насторожило собеседника.
– Что «только»? Что?!
Черты лица бывшего агента разгладились еще больше, чем при воспоминании о прелестях Ниночки Архиповой, и глаза зажглись ярче, как будто со старой лампочки вытерли пыль.
– Зачем это вам? Вы прожили насыщенную жизнь, достигли почтенного возраста, самое время расслабиться и отдыхать, тем более что Контора о вас заботится…
Иван Семенович, подписавший тысячи донесений псевдонимом «Профессор», прижал руки к груди, как будто собрался молиться.
– Я привык, мне нужен азарт, адреналин в крови! И потом, бывший сотрудник – это одно, а действующий – совсем другое… Премии – месячные, квартальные, годовые, да и продукты всегда подкидывали. Да и в ресторан, опять же, попадешь, вот как сейчас. Разве это лишнее?
– Нет, конечно, – кивнул Евсеев. – Я обязательно передам все начальнику отдела. До свидания.
– До скорого свидания, – с надеждой в голосе сказал Профессор.
Как только Юра Евсеев вошел в прихожую, огромный черный ньюфаундленд вылетел навстречу и прыгнул на грудь, так что он потерял равновесие и гулко ударился о дверь. Выглянувшая за собакой Клавдия Ивановна напряженно втянула носом воздух и недовольно поджала губы:
– Ты что, пьяный?!
Спиртное в семье Евсеевых было под запретом. Не то чтобы сухой закон, но беспричинное употребление не одобрялось, как верный путь к алкоголизму, деградации и краху карьеры.
Юра помрачнел.
– Ну почему обязательно «пьяный»? Пришлось выпить немного. По работе требовалось…
– Что ж это за работа такая? – Мать уперла руки в бока. – Отец всю жизнь проработал, до подполковника дослужился, а никто от него пьянки не требовал! Разве что когда награды, звания да праздники! А если в будний день с работы пьяным приходить, то что тогда получится? Ты же на ногах не стоишь!
– Мама, ну перестань! Мне ж не шестнадцать лет, в конце концов!
– Да уж помню, как ты в шестнадцать начинал!
Клавдия Ивановна в сердцах махнула рукой и ушла на кухню. Но ее сменила тяжелая артиллерия: из глубины квартиры с уверенностью крупнокалиберной самоходки выдвинулся голый по пояс Петр Данилович в домашних трениках. Оценив обстановку, отец набычился и выдвинул нижнюю челюсть. С таким выражением лица он, наверное, арестовывал карателей. И когда Юра в первый и последний раз напился, он тоже смотрел исподлобья, как сейчас.
– Что за шум? По какому поводу в рабочее время на грудь принимаем?
Юра бросил короткий взгляд: не слышит ли мать и, понизив голос, пояснил:
– Встречался с агентом, для разговора пришлось выпить…
– А-а-а… – Лицо отца приняло обычное выражение. – Тогда другое дело. Это причина уважительная… Мать, отбой! – зычно крикнул он, повернув голову – Полная реабилитация!
Юра уже снял туфли и нацепил тапочки, обнял отца, ощутив еще крепкое тело спортсмена, хлопнул по холке Цезаря, чтоб не крутился под ногами:
– Видишь, собак, из-за тебя страдаю! Вон мать старые грехи вспомнила…
Цезарь ощутил укоризну в голосе и, поджав хвост, побежал в кухню. Мужчины прошли в гостиную, уселись на потертый диван.
– Слышь, па, сколько я могу потратить на оперативные расходы?
Отец криво усмехнулся неведомо чему.
– А успехи хоть есть?
Юра пожал плечами.
– Не знаю. Человек вначале вообще ничего не помнил. Я заметил, что ему обстановку сменить надо, праздник почувствовать! Чтобы не по необходимости вспоминать, а от души, как по оперативной психологии…
Петр Данилович усмехнулся еще раз.
– Он выпил, расслабился и назвал фамилию… Чего ты смеешься?
– Да нет, ничего… Просто то, чему учат, это все, конечно, правильно. Только…
– Что?
– Только не всегда верно. Часто ученые премудрости с жизнью мало совпадают. Вот и сейчас… Эта твоя фамилия, она дает конечный результат? – Отец подался вперед и испытующе разглядывал Юру.
– Да нет, – окрыленность у Юрия стала проходить. – Через нее можно выйти на того, кого я ищу…
– А можно и не выйти? – Петр Данилович смотрел на него, как на несмышленыша.
– Ну да… Можно и не выйти, конечно…
– И сколько ты потратил на такой замечательный результат?
– Двести долларов…
– Сколько?! – Отец явно собирался улыбнуться, но услышав цифру, подскочил как ужаленный.
– Ну, немного меньше… Может, сто восемьдесят…
– Так, – Петр Данилович взял себя в руки и заговорил размеренно и спокойно, будто давал инструктаж: – Забудь про служебные расходы. Это расходы на собственную глупость. Или на удовольствие: поел, выпил, посидел в хорошей компании…
– Какое удовольствие: я съел салатик и пять креветок… Нет, шесть! А пить приходилось на равных, это верно. Но я не для себя, для дела… Он был… Он был очень давно голоден, этот старик! Он скучал по чему-то яркому, что отвлекает от серых будней… Для него сегодня вышел целый праздник!