Рок-н-ролл под Кремлем - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 65
– Очень приятно. Юрий.
– Это бабушка, Анна Матвеевна…
Назвать бабушку старушкой ни у кого бы язык не повернулся. Да и слово «бабушка» ей не шло: просто дама постарше, в темном неброском платье и с собранными в узел на затылке волосами. Но лицо морщинистое, видно, не признает кремы, лосьоны и косметологов, а круглые старомодные очки усугубляют впечатление. И смотрит она не только строго, но и оценивающе. Снова шаг вперед, поклон, протянутый букет.
– Очень приятно. Юрий.
– Это тетя Ираида, – указала Шурочка на женщину, прекрасно чувствующую литературный текст.
В отличие от всех остальных, тетя улыбалась. Выглядела она соответственно имени: вытянутое лицо, лошадиные зубы, растрепанные рыжие волосы. Нервные пальцы вертели незажженную папироску.
– Очень, очень приятно… – Юра в очередной раз коснулся подбородком груди и вручил последний букет.
– А это папа, Петр Петрович…
Папе можно было с одинаковым успехом дать и сорок пять лет, и шестьдесят. В первом случае он должен был сильно пить, а во втором – просто прожить бурную жизнь. Он поднялся навстречу – седой, высокий, слегка сутулый, и, пристально глядя на Юру, протянул руку.
– И вовсе он не папа, – возразила мама. – Наш папа был Александр, я назвала Шурочку в его честь. Только он сгинул где-то в Мордовии. Но Шурочка – Александра Александровна, а не Александра Петровна! Когда Петр появился, Шурочке уже было…
– Мама! – сердито воскликнула девушка. – Что ты прямо с порога…
– А что? Молодой человек пришел в семью. Пусть принимает все так, как есть!
Юра крепко пожал папе-не папе руку, ловко сбросил с плеча и передал многообещающе звякающий рюкзачок:
– Не знаю… Старался, чтобы на любой вкус. Водка, коньяк и шампанское.
Папа-не папа повеселел.
– Сейчас я все быстренько в холодильник… А ты, Шура, давай, пошустри насчет закуски…
Глядя на себя со стороны, Юра испытывал удовлетворение: не растерялся, чувствует себя уверенно и спокойно, все выходит четко и вроде само собой. На практическом занятии в Академии по теме «Знакомство» он бы получил «пятерку». Преподавательница прикладного этикета Беатриса Карловна Дорн осталась бы им довольна.
– И я, конечно, подготовила отрицательную рецензию! – продолжала рассказ тетя Ираида. – Что тут поднялось!
«Надо вести себя так, будто ты пришел к хорошим знакомым, – просто и естественно. Выбери предлог и перехвати инициативу, – учила манерная, пендитная немка. – Переключи разговор на себя, окажись в центре внимания, и твой социальный статус в группе сразу повысится…»
Юра улыбнулся присутствующим и непринужденно осмотрелся.
– Какая-то интересная раскраска стен, – заинтересованно произнес он и, подойдя, потрогал рукой. На пальцах осталась синяя пыль. – Никогда не встречал такую…
– Обычная побелка и золотой накат, – пояснила бабушка. – Были такие валики с узорами, их окунали в краску, а потом катали по стенам. Но это было давно. Уже лет сорок ремонт не делали…
Действительно: стены потрескались, на высоком потолке – желтые следы протечек, а в одном месте потолок обвалился, обнажив темные квадраты дранки.
– Да, с потолками в пять метров ремонтироваться не просто, – вмешалась Ираида, закуривая. – Проще эту квартиру продать, а новую купить…
Юра впервые услышал о столь странном методе. Новая квартира тоже ведь обветшает, значит, ее тоже продавать? И потом, меняя «убитое» жилье на отремонтированное, обязательно теряешь комнаты или метры. Пару раз переехал, а потом иди в подвал или на чердак? Но тема разговора не должна быть неприятной для хозяев, поэтому он продолжал осматриваться в поисках более приятного предмета для беседы.
Между окнами висели удивительные часы – старинные, на толстой цепи, как карманный «Брегет» у покойного деда.
– О-о-о, сразу видно, это антикварная вещь…
Юра вежливо засмотрелся на отблескивающий перламутром циферблат, замысловатые резные стрелки, римские цифры…
– Они были в ремонте, – заметив его интерес, воскликнула бабушка, с удовольствием нюхая цветы. – Они как раз были в ремонте…
Вошедшая в комнату Шурочка резко шагнула к бабушке, выхватила из ее рук букет, хорошенько тряхнув при этом за руку:
– Стол почти готов! Где большая ваза, я все цветы поставлю в воду!
– А вы понимаете в антиквариате? – спросила Ираида с некоторой язвинкой в голосе. Очевидно, ей не понравилось, что он переключил внимание на себя. – Ах да, вы же, кажется, работаете в архиве? И сколько сейчас зарабатывает архивариус?
Папа-не папа вернулся на свое место. Он выглядел оживленным и даже помолодевшим. Юра замялся:
– Это зависит от дела, которое… – Он спохватился. – Оклад нормальный. А премия зависит от важности… открытия.
– Надеюсь, ученая степень у вас уже есть? – ненавязчиво поинтересовалась Елизавета Михайловна.
– Ираида, Лиза, это неприлично! – строго укорила бабушка.
– Почему? – длиннолицая Ираида выпустила облако дыма. – Материальные возможности потенциального Шурочкиного жениха не должны быть для нас секретом.
– Во всяком случае, на коньяк у него хватает! – потер руки Петр Петрович.
Польщенный поддержкой, Юра скромно потупился.
– Ну, это же не «Хеннесси»…
– Не что? – не поняла Елизавета Михайловна. Ираида тоже недоуменно подняла брови.
– «Хеннесси» – это французский коньяк, – пояснил Юра. – Но он очень дорогой. Мне не по карману.
– Пока не по карману, молодой человек, – поднял палец папа-не папа. – Пока! Когда я, наконец, защищу свою диссертацию, я обязательно выпью «Хеннесси»! И вы, юноша, рано или поздно разбогатеете и будете пить это французское пойло стаканами!
«Вряд ли, – подумал Юра. – На нашей службе можно разбогатеть лишь предательством. И потом, кто пьет коньяк стаканами? Только свиньи…»
Образ Беатрисы Карловны замахал двумя руками. Но Юра и сам понимал, что ничего подобного вслух произносить нельзя, он выбрал учтивый и вдумчивый вопрос, который должен был поднять его рейтинг еще на несколько пунктов.
– А какова тема вашей диссертации?
– М-м-м… – Петр Петрович поморщился, как от зубной боли. Елизавета Михайловна желчно усмехнулась.
– М-м-м-м…
Он напрягся, то ли вспоминая, то ли придумывая, и, наконец, выпрямив спину, слил фразу, будто воду из бачка: «Конструктивистский модернизм второго тысячелетия как компенсационное проявление внутренней несвободы советской интеллигенции»…
Юра задумался. Надо сказать что-то умное, но он не мог разобраться в нагромождении терминов. Только одно бросалось в глаза…
– А каким образом во втором тысячелетии оказалась советская интеллигенция? И какая у нее несвобода?
– Мне нравятся его вопросы, – тонко улыбнулась Анна Матвеевна.
Папа-не папа замер, вытаращив глаза. Но только на миг:
– Молодец, юноша, вы зрите в корень. Когда я начинал работу, там шла речь о модернизме шестидесятых годов. Но время обгоняло мою диссертацию, приходилось уточнять название – модернизм семидесятых, восьмидесятых, девяностых… Про второе тысячелетие я придумал только сейчас. И сел в лужу…
– Ты это делаешь постоянно, – сказала в сторону Елизавета Михайловна. – Как мне это надоело!
– Придется переработать название, – не обратив внимания на реплику супруги, продолжал Петр Петрович. – Но это не так-то просто, ибо многое предстоит осмыслить заново… Да… За это стоит выпить!
– А как же сам текст? – удивился Юра. – Его ведь тоже придется перерабатывать?
– Самого текста нет, – резко бросила Елизавета Михайловна. – Петр, перестань морочить людям голову!
– Не согласен, – возразил папа-не папа. – Текст есть, только он в моей голове. Я уже и так кандидат наук, и мне не нужны никакие подтверждения! Близкие люди должны меня понимать! Но если дело пойдет на принцип, то я выйду на защиту! Да, выйду!
Голос его дрогнул, как будто он пообещал взойти на Голгофу.
Елизавета Михайловна встала:
– Там уже, наверное, все готово… Пойдемте мыть руки…