Волшебная сила любви - Мэтьюз Патриция. Страница 52

Никогда еще в жизни Арману не было так трудно. Шагавший рядом с ним костлявый Рэт Карпентер из Теннесси усмехнулся:

– Уверен, в этих местах еще ни разу не ступала нога белого человека. Крепкий Орешек – он такой: всегда стремится вести армию тем путем, где до него еще никто не ходил.

Арман этому охотно верил. Здесь не было никакого намека на дорогу или даже тропу – сплошной непроходимый лес и болота. Аллигаторы буквально хватали солдат за ноги, тучами клубились насекомые, среди которых преобладали москиты, делающие ночной сон практически невозможным.

Генерал выжимал из своих людей все соки и себя при этом тоже не жалел. Расстояние до деревни они покрыли за восемь дней. В пути им дважды пришлось столкнуться с группами индейцев, тогда Арман и сделал свои первые боевые выстрелы. Эти короткие стычки не долго задерживали продвижение войск.

В деревне их ждало большое разочарование: она была пуста. Билли Кривоногий со своими людьми ушел в болота. В эту же ночь на лагерь американцев случайно натолкнулись, видимо заблудившись, два англичанина. Их немедленно взяли в плен. Один из них оказался известным авантюристом, лейтенантом королевского колониального флота Робертом Амбристером, второй, которого звали Питер Кук, был неизвестен.

Однако именно среди вещей Кука было обнаружено письмо Александра Арбатнота своему другу Билли Кривоногому, в котором он предупреждал вождя о нападении главных сил генерала Джэксона.

Прочитав это письмо, генерал пришел в бешенство. Теперь было ясно, почему этот тяжелейший поход оказался напрасным. Джэксон немедленно повернул назад, в Сент-Маркс. На сей раз, чтобы достичь его, потребовалось всего пять дней. Генералу не терпелось предать суду Арбатнота и Амбристера.

Причина спешки стала понятна Арману на второй день похода. Она шагали по непролазной грязи, с трудом вытаскивая ноги, утопающие в ней по лодыжки.

– Не понимаю, почему Джэксон так торопится. Мы же все равно с индейцами разминулись, – проворчал он, отгоняя москитов.

– Генералу не терпится увидеть, как на шеи этих двух пленников, которых мы с собой ведем, и на этого скотину, что сидит в Сент-Марксе, наденут веревки, – отозвался солдат из Теннесси и, запрокинув голову, издал неприятный звук, похожий на смех. Арману он больше напомнил рев осла.

– А за что, собственно, вешать лейтенанта Амбристера? Ведь он человек военный.

– Военный, говоришь? – фыркнул Карпентер. – Нет, приятель, в первую очередь он наш враг..

– Но он военный, такой же как и мы, – возразил Арман. – Значит, ты считаешь, что если мы вдруг попадем в плен и нас повесят, это будет правильно?

– Мы сражаемся за свою страну, а этот парень – за деньги. Вот и вся разница. Я слышал, что о нем рассказывают. Говорят, он воевал при Ватерлоо против Наполеона, затем отправился на Восток и был отстранен от командования. Почему – не знаю. Приплыл сюда и присоединился к капитану Вудбайну. По моему мнению, причина всех здешних заварух – этот капитан Вудбайн. В его интересах держать индейцев все время в состоянии войны. Он надеется, что они не пустят нас во Флориду. А этот парень Амбристер – его правая рука.

– Ну хорошо, а Арбатнот? Ведь он даже не военный. Он торговец, и к тому же старый человек.

– Не забывай, еще шпион и подстрекатель, а таких генерал ненавидит больше всего. Не беспокойся, Крепкий Орешек сделает так, чтобы они болтались на веревках. – И снова последовал взрыв смеха, похожий на ослиный рев.

– Но вначале должен быть суд, – сказал Арман. – Может, их признают невиновными.

– Ты говоришь, их признают невиновными? – Карпентер уставился на него, вытаращив глаза. Его внезапно посетило подозрение. – Похоже на то, приятель, что ты сочувствуешь нашим врагам. Лучше бы генералу этих твоих слов не слышать. У тебя, кажется, французское имя, и фамилия тоже какая-то странная – Молино. Может, тебе лучше воевать на другой стороне?

Ничего не ответив, Арман сделал вид, что не может вытащить ногу из трясины, и под этим предлогом отстал. Зачем, спрашивается, надо было вступать в спор с этим парнем? Противный тип. Солдат хороший, но человек грубый и неграмотный. Генерал Джэксон, конечно, личность, но и у великих людей есть свои недостатки.

Сразу же по возвращении в Сент-Маркс генерал Джэксон предал Амбристера и Арбатнота военному суду, состоящему из тринадцати офицеров.

Против Арбатнота были выдвинуты очень серьезные обвинения, подкрепленные свидетельствами большого количества людей, включая и захваченного вместе с Амбристером Питера Кука, которому взамен на чистосердечное признание было гарантировано помилование. Суду были представлены также документы: личные письма шотландца, в которых он обращался к английскому губернатору в Нассау за помощью войсками и оружием для Билли Кривоногого, а также к английскому министру в Вашингтоне и губернатору Гаваны, которых он умолял помочь индейцам. Были другие подобные документы.

Будучи рядовым солдатом, Арман не мог присутствовать на процессе, который проходил в старой крепости, тем не менее ему стало известно все, что там говорилось.

Арбатнот вел себя достойно, но большую часть выдвинутых против него обвинений опровергнуть не смог. В заключительном слове он выразил надежду на помилование, сказав, что рассчитывает на «милосердие своих судей». Его признали виновным и приговорили к повешению.

Часом спустя перед судом предстал Роберт Амбристер. Это был незаурядный человек, опытный солдат, речистый, обладавший огромным обаянием человек. Даже за то короткое время, что он был узником в лагере Джэксона, ему удалось завоевать симпатию многих офицеров. Перед военным судом он выступил с проникновенной речью и также просил о милосердии. Просьбу о помиловании вначале отклонили.

Для того чтобы приговор военного суда вступил в силу, необходимо было, чтобы за него проголосовало не менее двух третей списка. Так оно вначале и случилось – за смертный приговор проголосовало ровно две трети членов суда. Амбристер был признан виновным и приговорен к расстрелу, но затем один из членов суда изменил свое решение. В результате приговор гласил: пятьдесят ударов плетью и год тюрьмы.

Когда бумаги подали на подпись Эндрю Джэксону, он утвердил только приговор Арбатноту. Что же касается Амбристера, то его Джэксон просто приказал расстрелять.

Экзекуция была проведена утром двадцать девятого апреля, когда войска готовились к маршу в форт Гадсден.

Услышав залп мушкетов, означавший смерть Роберта Амбристера, Арман вздрогнул; сзади же раздался знакомый смех, похожий на ослиный рев. Он обернулся и увидел Рэта Карпентера, который, ухмыляясь, смотрел на него.

– Что, французик, неприятно? – произнес теннессиец глумливым голосом. – Разве я тебе не говорил, что у нашего генерала шпионы получат по заслугам? Для твоей нежной души такое пережить, конечно, трудно. Если тебе не по себе из-за казни двух мерзавцев, этих кастратов, то ты вообще зря здесь ошиваешься.

Это было уже слишком. Сразу же дали о себе знать и раздирающее его на части отчаяние от потери Ребекки, и невероятная усталость от двух походов, и казнь этих двух людей, которых он считал невиновными. Но в настоящее бешенство – это он понял позднее – его привело слово «кастраты», которое напомнило ему о Жаке.

Он отложил в сторону свой мушкет и сделал два шага к теннессийцу.

– Все, Карпентер! – произнес он хрипло. – С меня достаточно!

– Достаточно? – насмешливо проговорил тот. – Да что ты говоришь? И что же ты решил предпринять, французик?

Арман подался вперед. Глаза Рэта расширились, он поднял свой мушкет и замахнулся им, как дубиной. Арман увернулся и поймал обеими руками ствол мушкета. Удар, очень сильный, пришелся на ладони, но Арман сумел выдернуть мушкет из рук теннессийца и отбросил его в сторону.

В этот момент Рэт успел его ударить по голове двумя кулаками, сложенными вместе. Арман покачнулся, в голове загудело. Он почти потерял равновесие, но все же устоял на ногах и в этот момент встретил второй удар. Рэт был выше его сантиметров на десять – пятнадцать, и руки у него были длиннее, но Арман – проворнее. Он пропустил еще два довольно чувствительных удара по корпусу, от нескольких увернулся и затем нанес свой первый удар, который пришелся теннессийцу в челюсть. Тот отлетел назад.