Властелин мира - Мютцельбург Адольф. Страница 36

— Откровенны — как бывает откровенен королевский прокурор! — учтиво сказал незнакомец, переходя на непринужденный тон. — Ну что же! Мне известно, какого рода разъяснений вы ждете. Я сам просил моего друга Морреля дать их вам.

— В самом деле? — обрадованно воскликнул Фран-Карре. — Так что же вы медлите, господин капитан?

— Я по-прежнему отказываюсь давать показания, — упорствовал Моррель, который все это время был внимательным, но безмолвным слушателем. — От меня вы этого имени не узнаете — ни в коем случае!

— Какое упрямство! — вскричал королевский прокурор и обратился к незнакомцу: — Тогда положите конец делу, сударь, и назовите мне этого человека в Лондоне, потому что не знать его вы не можете!

— Откровенный вопрос предполагает и откровенный ответ, — улыбнулся неизвестный. — Но в данном случае я, увы, не могу вам его дать. Я не вправе ни опекать господина Морреля, ни действовать вместо него без его согласия. А поскольку я не имею чести быть обвиняемым, я, вероятно, и не обязан отвечать на ваши вопросы.

— Мы напрасно теряем время! — невольно заметил Фран-Карре. — Вы, правда, пока еще не обвиняемый, сударь, но в самое ближайшее время станете им.

— Я? С чего вы взяли? — воскликнул незнакомец. — Ваша уверенность просто пугает.

— Оставим шутки, — уже строже сказал королевский прокурор. — Во-первых, вы виновны в том, что подкупили надзирателя, во-вторых, есть подозрение, что вы — участник Булонского дела.

— Это правда? Какое ужасное подозрение! — вскричал незнакомец. — А вы все еще даже не знаете, кто я.

— Не знаю, но узнаю, прежде чем вы покинете это здание, — невозмутимо пообещал Фран-Карре, в котором теперь заговорило оскорбленное служебное достоинство. — Извольте же сообщить ваше имя!

— Так сразу? — спросил неизвестный. — Это предполагает продолжительное знакомство, которым я еще не удостоил даже своего друга Морреля. Я думаю, мы немного повременим.

— Сударь, вы забываете, с кем говорите! — с обидой воскликнул королевский прокурор. — Или вы назовете мне свое имя немедленно, или отправитесь со мной в другую камеру. Но предупреждаю: вы покинете это здание не раньше, чем власти установят вашу личность!

— Ну, если уж этого не избежать… — улыбнулся незнакомец. — Как добрый француз, я чту закон!

Он наклонился к королевскому прокурору и прошептал на ухо свое имя.

Тот вздрогнул, словно от удара электрическим током.

Неизвестный же как ни в чем не бывало отошел от него. Фран-Карре проводил его взглядом, выражавшим одновременно и недоверие, и робость. Когда он увидел спокойную осанку и гордое лицо незнакомца, на котором играла тонкая улыбка, робость одержала верх. Прокурор был слишком искушенным человеком и имел достаточно поводов знакомиться с людьми различного ранга, чтобы понять, что неизвестный не солгал. Он молча поклонился, на что незнакомец в свою очередь ответил молчаливым же поклоном. Прокурор отвел глаза и погрузился в глубокое раздумье.

Он услышал имя, известное всему Парижу, — имя человека, в равной мере выделявшегося знатным происхождением, богатством и ученостью, человека, который, правда, не был политическим деятелем, не занимал никакой должности, но, может быть, именно в силу этих обстоятельств был особенно влиятелен. И этот человек оказался другом Морреля, а скорее всего, и другом графа Монте-Кристо и — так по крайней мере можно было предполагать — приверженцем Наполеона. Если такая личность будет втянута в процесс, значение этого судебного разбирательства возрастет еще больше. В последнее время с огромным трудом удалось немного приглушить интерес публики к Булонскому делу. Но стоит только привлечь этого человека к суду как тайного сторонника Луи Наполеона, угасший было интерес публики неминуемо вспыхнет с новой силой. А в тайне его участие не сохранить — болтунов в Париже хватает. Короче говоря, Фран-Карре попал в незавидное положение. С одной стороны, у правительства Франции были все основания выразить ему признательность за то, что он установил причастность к делу этого человека, но, с другой стороны, его могли и упрекнуть за излишнее рвение. Во всяком случае, сделанное открытие следовало скрывать самым тщательным образом.

Королевский прокурор настолько предался своим мыслям, что совершенно забыл о присутствии посторонних и медленно, задумчиво расхаживал из угла в угол. Наконец он, видимо, принял решение.

— Сударь, — сказал он, — вы говорили, что капитан Моррель не знает вашего имени?

— Да, это правда, — уверенно ответил незнакомец.

— А вам бы не хотелось, чтобы он узнал его теперь? — спросил Фран-Карре.

— Вообще говоря, это не имеет значения, — заметил неизвестный. — Правда, мне хотелось бы, чтобы господин Моррель услышал то, что я собирался ему сообщить, из моих собственных уст.

— Согласен, только позволю себе просить вас побеседовать со мной в другом помещении. Разговор будет весьма непродолжительным. Не беспокойтесь, я не намерен обременять вас!

— Я убежден в этом, — ответил незнакомец с учтивостью светского человека. — Но не позволите ли мне прежде продолжить прерванный разговор с господином Моррелем без свидетелей?

— Это невозможно, совершенно невозможно! — с сожалением воскликнул Фран-Карре. — Знай я заранее, что встречу здесь вас, сознаюсь, я, может быть, и не помешал бы вашей беседе. Но теперь у меня не хватает смелости столь явно нарушить свой служебный долг. Итак, если вы не возражаете, мы с вами уйдем отсюда вместе.

— Я готов. — Неизвестный повернулся к капитану.

— Постойте! Вы слышите эти голоса, эти крики? — удивленно вскричал вдруг королевский прокурор. — Что там происходит?

Он вскочил, и почти одновременно с ним в замешательстве вскочили Моррель и незнакомец. До них в самом деле донесся неясный шум, в котором можно было различить пронзительные крики. Камера, скупо освещенная фонарем, наполнилась ярким красноватым светом. Прокурор поспешил к двери.

В этот миг дверь распахнулась, и в камере сделалось еще светлее.

— Спасайтесь, господин королевский прокурор! — с перекошенным от страха лицом кричал надзиратель. — В переднем флигеле пожар!

Фран-Карре сжался от испуга. Однако он слыл мужественным человеком. Он схватил надзирателя за руку и крепко сжал ее.

— Спокойно, спокойно, мой друг! — пробормотал он. — Огонь потушат. Я не слишком хорошо знаком со всеми закоулками этого здания. Какие выходы ведут на улицу? Покажите их нам, но не забывайте о своей службе. Не открывайте камер, пока не прибудет достаточно солдат.

— Из этого флигеля всего один выход, — ответил, дрожа всем телом, надзиратель, — он ведет через лестницу в тот флигель, где возник пожар. Лестница тоже или горит, или вот-вот займется.

— Пожалуй, все еще обойдется, — сказал королевский прокурор. — Пойдемте со мной. Уж мы найдем выход!

Эти слова были обращены к незнакомцу. Между тем зарево пожара разрасталось с ужасающей быстротой. В камеру долетали отчаянные вопли заключенных. Моррель побледнел.

— А я, выходит, должен остаться здесь и сгореть заживо, господин королевский прокурор? — с горечью спросил он.

— Ей-Богу, опасность не так велика, и мне не остается ничего другого, как успокоить людей. Они слишком легко теряют голову в подобных случаях. Огонь непременно укротят. Пойдемте, сударь! — не задумываясь о судьбе Морреля, обратился Фран-Карре к незнакомцу.

— Э, нет, такому не бывать! — ответил тот. — Неужели вы полагаете, что я брошу моего молодого друга?

— Делайте что хотите! — вскричал королевский прокурор. — Опасность угрожает всем нам. Пусть каждый заботится о собственном спасении! Надзиратель, не открывайте камер до прибытия вооруженной охраны!

По узкому коридору прокурор направился к лестнице. Опасность и в самом деле существовала. Треск дерева, пожираемого пламенем, усилился. Воздух сделался горячим и душным. Многие заключенные, содержавшиеся в заднем флигеле тюрьмы, вероятно, проснулись и как сумасшедшие принялись колотить в двери камер. Из переднего флигеля доносился дикий рев, на фоне которого порой слышались отчаянные крики: «Откройте двери! Мы задыхаемся! На помощь!»