Защита Лужина - Набоков Владимир Владимирович. Страница 38

Примечания

Впервые – «Современные записки», Париж, № 40–42, 1929, 1930. Отд. изд. – Берлин, 1930. Воспроизведено репринтным способом – Анн Арбор, 1979. Печатается по этому изданию.

В третьем сиринском романе с неприкрытой откровенностью выразилась сила, уже угадываемая в «Машеньке» и «Короле, даме, валете», строящая жизнь человека помимо его воли – та «потусторонность», которую Вера Набокова определяла как набоковскую, «главную тему», отсылая к двум его стихотворениям: «Слава» (1942) и «Влюбленность» (1973). В первом Набоков называет потусторонность «тайной», «которую носит в душе и выдать которую не может… Этой тайне он был причастен много лет, почти не сознавая ее…» (Вера Набокова. Предисловие к сборнику «Стихи». Анн Арбор, 1979). Последнее набоковское стихотворение – «Влюбленность», где в заключительной строфе говорится о потусторонности, «приотворившейся в темноте». «Приотворить», зримо явить ее в сцеплении обыденных событий, – задача «Защиты Лужина». Многозначителен и финал романа, где вечность-потусторонность, шепотом говорившая с героем всю его жизнь и полускрыто игравшая с ним, вдруг «угодливо и неумолимо раскинулась перед ним» во всем ее «ледяном» ужасе.

…пусти марионеток… – один из центральных мотивов, реализующих определяющую тему несвободы, зависимости. Муляжи, статуи, куклы в дальнейшем тесно окружают Лужина – навсегда застывшие или готовые задвигаться по первому приказанию; их глазами на человека глядит его судьба, пародийно утрированная. Безумие, а потом гибель Лужина, – расплата за то, что эту судьбу он смутно почувствовал и попытался ее переломить.

Тропинка, минут десять поюлив в лесу… – Этот обманчивый путь «домой» герой станет искать в полубреду после рокового матча с Турати. До мельчайших деталей как будто повторяющиеся приметы родного пейзажа окажутся мнимыми, потонут в незнакомом, чужом. Символическая тропинка, петляющая по символическому лесу, повторится, как сквозной образ и в «Подвиге».

…вундеркинд в белой рубашонке до пят… – расхожий образ маленького Моцарта; он не раз возникнет в мечтах отца героя. И будущей жене Лужин кажется «почему-то похожим на музыканта». В преддверии матча с Турати он, уже не мальчик и не вундеркинд, появится в ночной рубашке на балконе, словно пародийно воплощая грезы отца. Набоков полемизирует с тривиальными, «основанными на комиксах» – по его выражению – представлениями о жизни и судьбе художника. Параллели с Моцартом – и в триумфальных гастролях по Европе «русского мальчика», и в дальнейшем охлаждении публики к «бывшему вундеркинду», и в истории женитьбы (Констанца Вебер также стала женой Моцарта против желания матери). Отца наставника при «вундеркинде» в лужинском варианте подменяет расчетливый антрепренер Валентинов; романтическую страсть моцартовской Констанцы – рассудочное стремление набоковской героини быть нужной, а моцартовский счастливый брак оборачивается в романе механическим сожительством. Вместо великого «Реквиема» – неоконченная шахматная партия, безумие, самоубийство. Узнаваемые реалии пародийно переворачиваются, но одновременно судьбе художника «возвращается» трагичность. Позднее Набоков устанавливал внутреннее родство шахмат и музыки и даже находил ей «странный заменитель» в шахматных задачах (Vladimir Nabokov, Strong Opinions, – New York, 1973, p. 35).

… учитель словесности… недурной лирический поэт, выпустивший сборник подражаний Анакреону. – Здесь прототипом послужил Владимир Васильевич Гиппиус (1876–1941), директор Тенишевского училища, где учился Набоков. О сложности их отношений рассказано в «Других берегах». В.В. Гиппиус – один из зачинателей русского символизма; выступал под псевдонимами Вл. Бестужев и Вл. Нелединский. Центральная тема его меланхолических «Песен» (1897), на которые, возможно, намекает Набоков, – отношения Небесного Жениха и Его Невесты. Позднее в сборниках Гиппиуса «Ночь в звездах» (1915) и «Томление духа» (1916) уже господствует страсть, эротический экстаз. Бог является то в мужской ипостаси, то в женской, как Вечная Женственность. Любовь к Богу переживается крайне плотски, что и дало основание Набокову приписать Гиппиусу «подражания Анакреону», имя которого ассоциируется с воспеванием плотских радостей, в том числе любовных. Набоковская ирония в том, что адресат страстных признаний реального Гиппиуса-Бестужева – Бог. О себе Набоков писал: «Остаюсь я безбожником с вольной душой…» (стихотворение «Слава»).

Девочка сидела… и перелистывала, ища картин, приложение к «Ниве».«Нива» – иллюстрированный еженедельный журнал, выходивший в Петербурге в 1870–1918 гг. С 1894 г. выпускались ежемесячные литературные приложения к журналу, содержащие, кроме беллетристики, научно-популярные и критические статьи, а главное – отдел шахмат. «Нива» еще мелькнет в повествовании как «вымерший иллюстрированный журнал»: на месте девочки «окажется» сам герой, но искать он будет «шахматы», а «картины» пропускать.

…мимо копии с купающейся Фрины… – Фрина – Древнегреческая гетера, натурщица великих художников Праксителя и Апеллеса (IV в. до н.э.). Знаменитая статуя Афродиты Книдской – «портрет» Фрины, как и лучшее произведение Апеллеса – выходящая из моря Афродита. Красота Фрины была так совершенна, что, когда ее обвиняли в безбожии, защитник, оратор Гисперид, исчерпав все аргументы (обвинение было слишком основательным), показал судьям Фрину обнаженной. Потрясенные, они оправдали ее. Совершенная красота для Набокова – вне религиозных, нравственных и любых других ограничений, единственная возможность действительной свободы. Воплощенная в историческом лице, красота становится контрастным фоном для ошибочных попыток освободиться от предопределения через единичный решительный акт, «ход», «подвиг». В «Подвиге» древнегреческую Фрину функционально заменяет английская леди Гамильтон.

…Латам… прокатит… на… «Антуанете»… Вуазен летает… – Латам, Губерт (1883–1912) – французский авиатор, с 1909 г. – пилот знаменитого моноплана «Антуанетта»; 7 января 1910 г. неудачно пытался преодолеть Ла-Манш. Братья Вуазен – Габриэль (1880–1973) и Шарль (1882–1912; погиб в автокатастрофе) – французские инженеры и промышленники, первые во Франции наладили производство самолетов. Шарль Вуазен (видимо, о нем идет речь) – также один из первых французских пилотов (с 30 марта 1907 г.). С аэропланом связывается у Набокова стремление человека к освобождению. В стихотворении «Аэроплан» (1926 г.) «кроткий слепой» (естественная у Набокова метафора человеческой судьбы) с надеждой вслушивается в «неземной» звук мотора. В ретроспекциях «Других берегов» возникают и Роберт Пири, достигший Северного полюса, и Луи Берио, перелетевший Ла-Манш, то есть совершивший то, что не удалось Латаму. Выбор имен летчиков связан с их сверхзадачами. Подобно гибели Лужина и Мартына, неудача Латама и ранняя смерть Вуазена учитывались автором в его трагической символике.

…между стихотворением Коринфского… – Коринфский, Аполлон Аполлонович (1868–1937) – поэт, переводчик, журналист, автор исторических рассказов и очерков. Называл себя «певцом природы и старины», «очарованным стариною». В стилизованных под различные фольклорные жанры стихотворениях он воссоздавал народные сказанья, поверья, обычаи, воспевал героев былин и легенд, а также русскую природу.

Чигорин советует брать пешку… – Чигорин, Михаил Иванович (1850–1908) – шахматист и теоретик, один из главных претендентов на первенство мира по шахматам (1889–1895), редактор-издатель петербургских журналов «Шахматный листок» (1876–1881), где дал «краткий курс дебютов», и «Шахматный вестник» (1891–1897); вел шахматные отделы в еженедельнике «Всемирная иллюстрация» (1881–1890) и газете «Новое время» (1890–1907).

…в этой… Финляндии… дача знаменитого писателя, где он и умер… – Речь идет о Леониде Николаевиче Андрееве (1871–1919).

Мать… называвшая самое себя бой-бабой или казаком… – Персонажи Набокова обычно литературны, сознательно калькируют литературные образцы. Так же, как лужинская невеста примеривает образ «тургеневской девушки», ее мать – толстовской Марии Дмитриевны Ахросимовой. Комизм – в противоречивой контаминации: «знаменитая… откровенной простотой обращения», «ужасный драгун» Ахросимова звала «казаком» Наташу Ростову (см., напр., «Война и мир», т. 1, ч. 1, гл. XV).