Сердце Бонивура - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич. Страница 35

— Ну, беда, Квашнин! — сказал один бетонщик. — Убьёт он тебя теперь.

— Ни черта не убьёт! — остывая, ответил Квашнин. — Убийцы завсегда трусы…

В этот вечер у Алёши собрался стачком. Слух о том, что Квашнин прогнал казака с поста, уже гулял по всему цеху. Виталий спросил:

— Что ты там натворил, Квашнин?

— Посадили на мою голову психа какого-то. Истерзал он меня!

Мастер рассказал о сегодняшнем случае. Юноша нахмурился и беспокойно спросил:

— Не говорил он, что за китаец?

— Нет.

Тоскливое предчувствие охватило Виталия. Беспокоило его, что убийство произошло у театра «Сто драконов», где работал Ли.

На совещание приехал и Михайлов.

— Ну, как дела? — обратился он к Виталию.

— У нас все готово!

— «Кажется» или «готово»? — с усмешкой посмотрел на Виталия председатель.

Усмехнулся и Виталий, в этой шутке почуявший благожелательность Михайлова.

Собрание опять открыл Антоний Иванович. Он сказал:

— Товарищи! Хочет с вами поговорить дядя Коля.

Кличка Михайлова была известна всем, поэтому рабочие сразу осознали, что это собрание должно быть очень значительным. Михайлов оглядел всех и сказал:

— Что ж, товарищи! Вы начинаете забастовку. Это сильное, испытанное оружие в руках рабочего класса. Надо только твёрдо знать, за что его поднимаешь. На этот раз мы должны бастовать долго, чтобы сорвать подготовку белых к наступлению. Готовится в Чаньчуне международная конференция. Обсуждаться будут важные вопросы: о судьбе Дальневосточной республики, о Северном Сахалине, об интервенции… Японцы и белые хотят заставить наших делегатов быть покладистее, а потому открывают военные действия. Надо эту попытку сорвать и ещё раз доказать, что рабочий класс идёт вместе с коммунистами, за ДВР…

Федя Соколов буркнул:

— За сине-красный флаг будем бороться?

Михайлов заметил:

— Сине-красный нам хорошую службу сослужил. Так вот, товарищи, вы начинаете забастовку. Надо продержаться месяц! За этот месяц подготовим всеобщую. Вы выступаете как передовая часть. Ответственность большая.

Среди собравшихся произошло движение. Антоний Иванович огласил требования:

— «Снятие караулов. Прибавка заработной платы. Уменьшение рабочего дня. Оплата времени забастовки».

Дядя Коля сказал негромко:

— Слов нет, товарищи, требования справедливые, под ними каждый подпишется… Только мне кажется, что мягковато мы требуем; вроде сил у нас не хватает пожестче с ними разговаривать. Так ли это? Нет, товарищи, не так!.. Силы у нас есть. Это даже сами меркуловцы и японцы понимают.

— Да как тут не понимать! — ухмыльнулся Федя Соколов, смеющимися глазами окинув собравшихся.

Антоний Иванович одёрнул Соколова:

— Не лезь поперёд батька в пекло!

Соколов смутился и согнал весёлость со своего лица.

Михайлов продолжал:

— Надо нам вести дело начистоту, товарищи, не боясь выставлять политические требования, чтобы вся эта сволочь понимала, что нас полумеры не устроят… Вы знаете, что наряду с «красным буфером», который был создан по мысли Владимира Ильича, они создали свой «чёрный буфер». Давайте разберёмся, что это такое. В результате «красного буфера» мы создали коалиционное правительство, в которое входили представители нескольких партий, в том числе и эсеры. А основным ядром в этом правительстве и в Народном собрании, избранном за конным путём, были большевики. Почему большевики? Почему не эсеры, не прочие трепачи? Да потому, что большевикам народ верит, за ними идёт, большевики получили абсолютное большинство голосов на выборах в местное учредительное собрание. Большевики оказались ведущей силой в правительстве. Меньшевики, а вместе с ними и интервенты, надеялись изнутри взорвать «красный буфер», потянув его вправо, поставить на службу капиталистам. Это сорвалось! Тогда они силой захватили власть в Приморье. А чтобы была видимость какого-то «русского правительства», они состряпали съезд «несосов» — несоциалистических элементов, иными словами — купцов, спекулянтов, подрядчиков, фабрикантов, дельцов всяких мастей — «чёрный буфер». Это «правительство» состоит из наших злейших врагов. Нельзя об этом забывать! Надо везде говорить, что мы этих спекулянтов-»правителей», во-первых, насквозь видим, а во-вторых, никогда не признаем за ними права распоряжаться ни нами, ни достоянием нашего государства.

— Почему мы сразу не потребуем восстановления власти Советов, а говорим о Дальневосточной республике? — продолжал Михайлов. — Всему своё время, товарищи! Вот интервентов вышибем, землю свою очистим от белых, япошек и прочих, а тогда и будем просить избранное нами правительство о вхождении ДВР в состав Советской России. Кто и что может разделить нас с нашими братьями в Советской России? Ведь Ленин — наш вождь, всенародно признанный и любимый нами… Поэтому я и предлагаю дополнения к вашим требованиям: первое — восстановить власть Народного собрания Дальневосточной республики; второе — арестовать и судить преступников против народа, генералов-палачей и министров-спекулянтов, пособников интервенции. Вот тогда и будет ясно, что мы ведём борьбу, не изолированную от общей борьбы рабочего класса за власть Советов!

Антоний Иванович сказал:

— Ну что, товарищи, повторять надо ли? Все слышали, что дядя Коля сказывал? Тогда давайте голосовать. Кто «за»?

…Михайлов поднялся.

— Ну, всего доброго, товарищи!

К нему потянулись руки. Он крепко пожимал их. Руку Виталия он задержал в своей и тихо спросил:

— Ну, как на новом месте?

— Хорошо! — ответил Виталий. — Ребята боевые! Да что говорить — первореченцы!

Михайлов похлопал юношу по плечу.

— Смотри не загордись! На людей смотри, у них учись, не бойся советоваться, опыт копи. Впереди ещё много работы, а я не намерен оставлять тебя без дела… Да и к себе присматривайся: есть у тебя стремление иной раз «фейерверки» запускать… По себе знаю, что это никому не нужно, сам был такой же горячий…

Таня, как всегда, дежурила на улице с гитарой в руках.

Увидев её, Михайлов ласково сказал:

— До свидания, страж революции!.. Это ты, что ли, девчат организовала насчёт листовок?

— Она, она! — ответил Виталий.

— Билеты ещё не выдали?

— Нет ещё.

— Что же это вы? — укоризненно сказал Михайлов Виталию. — Люди работают, партийное дело делают.

Таня не выдержала. С силой взяв аккорд на гитаре, она кивнула Виталию.

— Ага! — И затем Михайлову: — Мы уже давно готовы, а товарищ Антонов все: «поработайте» да «поработайте». А Алёшка, брат мой, так тот вообще девчат ни во что не считает!

На улице уже было темно, но Виталий мог бы поручиться за то, что Таня, обрадованная словами Михайлова, при восклицании «ага» показала ему, Виталию, язык. «Ох, девчонка!» — подумал он и улыбнулся.

Не было ещё и пяти часов утра, когда у вагона Пужняков раздался какой-то крик. Тонкий, начинающийся на низкой ноте и вдруг сразу переходящий на невыносимые для слуха верха, он способен был и мёртвого поднять из могилы. Таня и Виталий проснулись от этого крика сразу. Крик повторился. Виталий не мог сообразить, что это такое; щуря слипающиеся глаза, он вслушивался в крик, что нёсся из-за стены.

— Кто это? — спросил Виталий, протирая глаза, готовясь встать.

— Да лежите вы… Огородник это.

Тут и Виталий разобрал, что человек за вагоном кричит: «Реди-и-и-сы-ка! Па-а-мидора-а-а!» Кричал огородник, предлагая свой товар, пока с овощей не сошла ещё роса.

Таня выскочила за дверь.

Виталию слышно было, как она заговорила с китайцем-продавцом:

— Ну, ходя, чего ты так кричишь, бесстыжие твои глаза? Сколько раз говорила: коли принесёшь чего, так постучи в стенку, выйду, возьму!

Китаец что-то ответил. Таня рассмеялась и опять заговорила с огородником.

— Да откуда ты знаешь, чучело огородное? — спрашивала она встревоженно.