Дитя Всех святых. Перстень с волком - Намьяс Жан-Франсуа. Страница 34

Он утратил чувство времени и все еще был поглощен своими мыслями, когда в келье появился монах со свечой в руке. Франсуа, до этого пребывавший в полной темноте, словно очнулся.

— Пора, сын мой. Святой отец здесь.

Внезапно Франсуа вспомнил о полуночной мессе.

— Святой отец? Так который сейчас час?

— Повечерие давно уже пробили.

Франсуа последовал за монахом в своих доспехах с портупеей, украшенной папским гербом. Выйдя из кельи, он бросил взгляд в сторону кладбища и могилы Жана, но ночная тьма была такой густой, что слабый свет свечи не в силах был рассеять ее.

***

Простой народ не был допущен в монастырскую церковь к полуночной мессе: не хватало места. Возле алтаря стояли Клемент VII и два кардинала, которые должны были помогать ему. Франсуа узнал кардинала камерария и кардинала великого исповедника. В первых рядах заняли места другие кардиналы, затем епископы, аббаты и другие высшие церковные чины, сзади — монахи картезианского ордена и рыцари папской гвардии, в числе которых был и Франсуа. Наконец, в самой глубине церкви разместились светские особы из Авиньона, знатные дворяне и дамы.

На колокольне пробили два удара утрени, и месса началась.

Лишь кратким взглядом Франсуа окинул убранство церкви. Всего несколько мгновений он помедлил у могилы Иннокентия VI — надгробного памятника в виде лежащей справа от алтаря беломраморной фигуры. Когда голос Папы начал произносить первые слова мессы, Франсуа закрыл глаза.

Он вспоминал сейчас другую полуночную мессу, отслуженную ровно тридцать лет назад. Это было в Англии, в поместье Хертфорд. Он тогда был слеп, но Ариетта стояла рядом, и время от времени он чувствовал ее руку в своей. Да, в ту минуту он был счастлив! И это было такое счастье, какого Франсуа желал Жану в раю, где — он был в этом уверен — тот сейчас находился.

Но сам он, Франсуа де Вивре!.. Месса продолжалась, а он все не открывал глаз. В этой теперешней своей слепоте он обрел отнюдь не мир и покой, но сумерки с их тайнами и страхами. В конце службы, как положено после рождественской мессы, святейший отец начал петь De profundis, поминая всех умерших от чумы.

Выводя слова погребального песнопения, Франсуа думал не о брате, которому предназначалась эта молитва, но о себе самом. «Из бездны». Да, это именно он, Франсуа де Вивре, взывает к Спасителю из бездны, безнадежно моля о помощи. Никогда еще не чувствовал он себя таким потерянным, как в эту ночь, даже когда рыл могилу для своей матери. Кто мог бы его услышать, кто мог бы ему помочь, если не сам Господь?

Франсуа открыл глаза. De profundis закончился. Папа и кардиналы один за другим покидали церковь. Именно тогда Франсуа и принял решение остаться в монастыре Валь-де-Бенедиксьон. Он обещал Жану перенести его останки в Париж — после того, как получит знак. Здесь он мог бы, в ожидании этого знака, пожить монашеской жизнью. Если возможно, даже в келье брата.

Впрочем, что оставалось ему делать еще? Вернуться к своим? Он хотел этого меньше, чем когда-либо… По прибытии в Авиньон Франсуа послал письмо в Вивре. В ответ он получил краткую записку от Луи, в довольно холодных выражениях приветствующего возвращение отца. Сын сообщал, что у него все в порядке, что Изабелла живет в Моллене и также находится в полном здравии, но детей у нее еще нет. Нет, в самом деле, никто его там не ждал.

Выйдя из церкви, Франсуа захотел снова увидеть келью брата. Вступив в крытую галерею, он заметил свет и, приблизившись, разглядел великого исповедника, молящегося на могиле своего крестника в окружении слуг с факелами. Франсуа встал позади него, дожидаясь окончания молитвы. Наконец кардинал обернулся и узнал его.

— Наберитесь мужества, сын мой. В эту минуту он среди избранных Господом, даже если он и не верил.

— Возможно, он уверовал, ваше преосвященство. В последнее мгновение для него блеснул луч надежды.

Франсуа передал кардиналу рассказ священника, затем поведал ему о своем желании занять бывшую келью брата. Крестный отец Жана задумчиво покачал головой.

— Вообще-то это невозможно. Эти кельи предназначены для монахов, причем самых достойных.

— Вы не могли бы походатайствовать? Я прошу вас, ваше преосвященство!

— Могу. Настоятель, без сомнения, не откажет мне в этой просьбе. Много монахов умерли во время чумы, и кельи пустуют. К тому же память о вашем брате для них священна. Да поможет вам Бог, сын мой.

Франсуа вошел в келью Жана. Там не было никакого освещения, и он долго оставался в темноте. Через какое-то время три монаха принесли ему свечу, молитвенник, монашеское одеяние, кувшин с водой, кусок хлеба, ночную вазу и безмолвно удалились. Таково было правило жизни картезианского монаха. Крестный Жана выполнил его просьбу. Начиналось его добровольное одиночество.

Он избавился от своих доспехов. На широком поясе он носил книгу Жана, тщательно спрятанную согласно его наставлениям. Теперь надлежало прятать ее снова. Помогая себе мечом, Франсуа поднял одну из плит, вырыл ямку в земле, положил туда мешочек из черной кожи, а также пакетик с белым порошком и как можно тщательнее закрыл тайник плитой. Облачившись в монашеское одеяние, он при колеблющемся свете свечи опустился на колени перед распятием.

Внезапно Франсуа почувствовал себя совершенно раздавленным и обессиленным. Что мог он делать здесь? Размышлять? Но для него не было ничего хуже размышлений. Это молчаливое уединение с самим собой, это нагромождение беспорядочных мыслей, которым он не мог сопротивляться, приводило его в ужас. Франсуа вспомнил о ночи перед посвящением в рыцари. Если бы дядя Ангерран не подсказал ему тему для раздумий, ему пришлось бы пережить один из тяжелейших моментов своей жизни. И вот такой момент настал. Он находился здесь, чтобы размышлять о том, чего боялся больше всего на свете: о смерти матери, о волках Куссона.

В его жилах текла волчья кровь де Куссонов. Франсуа всегда стремился утаить это от себя самого, и ему это почти удавалось. Но теперь он больше не мог уходить от правды. В нем таилось нечто ужасное, и он сам не мог определить природу этого. Франсуа больше не знал, кто он такой, — только чувствовал, что его разрывают, раскалывают две силы.

Что делать? Будь Жан здесь, не было бы так страшно, достаточно просто поговорить с братом. Но Жан умер, и Франсуа чувствовал себя совершенно потерянным. Раздавленный волнениями, усталостью, болью, он повалился на постель.

…И оказался на лестнице главной башни замка Вивре! Он не хотел по ней идти, но выбора у него не было. Франсуа попытался подняться наверх, но ступени сами собой опускались, увлекая его вниз. Раздался женский крик… А он все опускался и опускался, пока не оказался на площадке. Открылась какая-то дверь. Франсуа не хотел входить, но кто-то сильно толкнул его в спину. Он оказался в комнате, кишащей змеями… Тут он проснулся, весь покрытый холодным потом. Ему приснился черный сон! Время кошмаров вернулось!

Охваченный безумием, он выбежал из кельи, и его чуть не оглушил чудовищный грохот. Разразилась гроза, и галерея сотрясалась от ветра. Но Франсуа едва осознавал это. Он устремился к могиле брата, бросился на колени и закричал:

— Жан, помоги мне!

Так он долго стоял на коленях, поливаемый дождем, в луже воды, ожидая, что душа усопшего внушит ему какую-нибудь мысль. Одна мысль действительно появилась, но вместо того, чтобы принести успокоение и поддержку, наполнила его еще большим страхом.

В откровениях брата шла речь не только о льве и волке, а еще и о том, что Франсуа проживет сто лет. Впервые он по-настоящему задумался над тем, что это могло означать, и ужаснулся.

Если это правда, то, что бы он ни делал, он не умрет, пока ему не исполнится сто лет! Конечно, он мог бы воспользоваться этим, чтобы без особого труда сделаться героем. Первым подняться на вражеский бастион с обнаженной головой, в одиночку сдерживать армию противника — ведь камни и стрелы будут его избегать, как заговоренного. Ни один меч, ни один кинжал не настигнет его.