Дитя Всех святых. Перстень со львом - Намьяс Жан-Франсуа. Страница 138

— Да, Луи не такой, какого я ждал, но вашей вины тут нет. Я сам виноват. Слишком часто отсутствовал. Мне приходилось уезжать на войну. Такова Божья воля…

Но Ариетта была безутешна.

— Все из-за моей крови! Луи с каждым днем все больше становится похож на моего деда!

Франсуа захотел сделать невозможное. Он попытался сломить характер ребенка с помощью суровости и даже жестокости. Каждый день он будил Луи за три часа до восхода. Франсуа подверг его физическому закаливанию, еще более безжалостному, чем то, что сам получил от Ангеррана. Среди зимы, когда обильно падал снег, Франсуа уходил с мальчиком пешком, запасшись скудной провизией да парой одеял — по одному на каждого. Он заставлял его шагать три дня кряду и ночевать в шалашах. Он отдал бы все, что имел, только бы услышать от него жалобу, только бы увидеть слезинку на его глазах; но Луи шел за отцом, стиснув зубы, падая от усталости, но все же продвигаясь вперед и отвечая на все, что Франсуа говорил ему: «Да, отец», «Хорошо, отец»…

Настала весна 1376 года. Изабелла целые часы проводила на дозорной площадке, глядя на лабиринт и поджидая своего рыцаря. Луи, которого отец учил владеть оружием, безропотно ему повиновался, не проявляя ни малейшего признака увлеченности. И вот тогда случился один визит, внесший некоторое оживление в размеренную жизнь замка.

Воспользовавшись перемирием, Жан де Танкарвиль решил навестить своего крестника и посетил замок в сопровождении многочисленных слуг и оруженосца — семнадцатилетнего Рауля де Моллена, сына своего вассала, одного нормандского рыцаря.

Франсуа не скрыл своих опасений по поводу Луи, и, пока они беседовали о нем, ему в голову пришла одна мысль. Жан де Танкарвиль являл собой само воплощение того отважного рыцарского типа, который был так люб королю Иоанну Доброму, ни о чем другом, кроме подвигов и славы не помышлявшему. То есть это была полная противоположность тому, чем собирался стать его сын. Почему бы именно крестному не доверить воспитание Луи? Быть может, это восстановило бы равновесие…

Франсуа предложил:

— Луи сейчас всего двенадцать с половиной, но он очень вынослив. Не могли бы вы взять его с собой? Быть может, вы преуспеете там, где сам я потерпел поражение?

Жан де Танкарвиль, которого ничуть не устрашила мрачная картина, набросанная Франсуа, согласился без колебаний:

— Превосходная идея! С вашего согласия, я обойдусь с ним посуровее. Я всегда был сторонником жестких методов. Впрочем, про вас самого говорят, что вы очень суровы с вашими оруженосцами.

Франсуа кивнул.

— Вот и мне бы так надо с этим юнцом Раулем! Мечтатель, поэт… Нелегко будет сделать из него рыцаря!

Граф де Танкарвиль велел позвать Рауля де Моллена, но через некоторое время ему доложили, что того нигде нет. Под воздействием внезапной догадки Франсуа послал за Изабеллой — ее тоже не оказалось в замке. Он немедленно оседлал коня и погнал его галопом. Первый же встречный крестьянин махнул рукой:

— Они там, монсеньор.

Франсуа помчался во весь опор. «Там» — означало у моря…

Оставив своих коней, Рауль де Моллен и Изабелла де Вивре шли, взявшись за руки. Был отлив, и они шагали по влажному песку, покрытому бесчисленными мелкими морщинками. Изабелла не отводила своих голубых глаз от лица Рауля де Моллена. Вот он и пришел… Отец был прав: все оказалось так просто!

Рауль де Моллен был высок, темноволос, тонок лицом. После долгого молчания он заговорил.

— Хотите знать, какой у меня герб?

— При условии, что это не военная история.

— Нет, это не военная история, это прекрасная история. А герб вот какой: на серебряном поле золотой единорог, исходящий из лазоревой волны. Это в память об одной находке, которую посчастливилось сделать давным-давно моему предку.

— Он нашел единорога?

— Да, на морском берегу. Точнее, он нашел его кости. Он отделил от них рог, забрал к себе в замок и решил после этого изменить наш герб.

— У вас есть рог единорога!

В голосе Рауля де Моллена прозвучала глубокая гордость:

— Да, и на всем белом свете есть еще только один такой: в сокровищнице королей Франции, в Сен-Дени!

Изабелла наморщила лоб.

— А как вы думаете, почему единорог умер на берегу?

— Утонул, конечно…

Рауль бросился бежать, увлекая Изабеллу за собой.

— Давайте поищем здесь! Я уверен, что мы найдем еще одного. Этого возьмете себе вы. И тогда у нас у каждого будет по рогу!

Изабелла взглянула на Рауля де Моллена так, словно он только что предложил ей все сокровища мира. Она покраснела. В этот момент молодых людей заставил обернуться топот копыт. Франсуа осадил коня прямо перед ними и застыл, весь в брызгах морской воды и мокрого песка. Изабелла вскрикнула. Рауль бросился на колени, скрестив Руки.

— Пощадите, монсеньор! Мои намерения чисты. Я люблю вашу дочь! Я хочу жениться на ней…

— Любишь!

Тут перед его конем встала Изабелла.

— Да, отец! Я тоже его люблю!

Франсуа и сам был в этом уверен; двое подростков нашли свою любовь на этом пляже, как и он сам когда-то. Но он не мог позволить себе размягчиться. Он должен до конца сыграть свою отцовскую роль. В свое время Ангерран с ним тоже не миндальничал…

Он обратился к своей дочери ужасным голосом:

— Возвращайся в замок! Закройся у себя в комнате, и если выйдешь оттуда, отправишься прямиком в подземелье!

Повесив голову, Изабелла ушла без единого слова. Франсуа остался один на один с юношей, который трепетал всем телом.

— Ты рыцарь или оруженосец?

— Оруженосец, монсеньор.

— А как ты думаешь, за кого моя дочь выйдет замуж? За рыцаря или за оруженосца?

— За рыцаря, монсеньор…

— Тогда уходи. Отправляйся за славой и не возвращайся, пока на тебе не будет рыцарских доспехов! Тогда и поглядим, любите ли вы еще друг друга.

Рауль де Моллен сел на своего коня и исчез. Танкарвиль уехал в тот же день, увозя с собой Луи, а Ариетта имела долгий разговор с Изабеллой, плакавшей в своей комнате.

— Я ждала почти четыре года, прежде чем выйти за твоего отца, причем часть этого времени провела в заточении. Только разлука может дать тебе ответ, любишь ли ты его по-настоящему…

1 июля 1376 года перемирие между французами и англичанами было продлено до следующей весны. В Вивре это время тоже прошло в бездействии, но отнюдь не монотонно. Со времени отъезда Рауля де Моллена Изабелла не переставала вздыхать. Свое единственное утешение она находила в книгах. Следуя совету крестного, чтением она и спасалась, и искала там поддержки.

Что касается Ариетты, то она была прекраснее, чем когда бы то ни было, и Франсуа, которому больше не приходилось заниматься ни с сыном, ни с дочерью, целиком посвятил себя ей.

Никогда еще они не проводили вместе столь прекрасных моментов своей супружеской жизни. И не только благодаря своим тайным единоборствам, почин которых всегда принадлежал Ариетте, равно как и их триумфальный исход, но просто потому, что они никогда еще не были так сильно влюблены друг в друга… Стоило Франсуа закрыть глаза, и под воздействием милого голоса со своеобразным акцентом он немедленно испытывал то же чувство, что и тогда, на балу в Вестминстере, когда услышал его впервые. Они были женаты больше пятнадцати лет, но ни время, ни разлуки не имели власти над их чувствами: наоборот, с каждой новой встречей их любовь становилась еще глубже, еще сильнее. Порой они целыми часами не говорили друг другу ни слова, так близки были и сердцем, и мыслью. Лабиринт, в который они вместе углублялись, по-прежнему вел их в самую потаенную и невыразимую область, к берегам совершенной интимности…

Но вот в середине июля словно гром разразился среди ясного неба. Ариетта и Франсуа собирались побеседовать, сидя в большом зале, когда туда ворвался Бидо ле Бурк, задыхающийся, весь в поту.

— Готово дело! Помер!

— Кто?

— Да эта чертова тухлятина свинячья… англичанин этот!

Внезапно он заметил присутствие Ариетты.