Дитя Всех святых. Перстень со львом - Намьяс Жан-Франсуа. Страница 23

И тут появился Франсуа.

Его голова была в крови. Он очнулся вскоре после ухода горожан. Жан, который оставался с ним, сказал, что евреям уже ничем нельзя помочь и что все теперь пошли громить лепрозорий.

Чтобы сподручнее было швыряться камнями, бичующиеся побросали свои бичи. Франсуа схватил один из них и кинулся на поиски Мартена Гильома. Он без труда обнаружил его на вершине холма — тот кричал во все горло и размахивал руками. Франсуа внезапно вырос перед ним с бичом в руке.

— Защищай свою жизнь!

Увидев Франсуа, вожак флагеллантов испустил вопль ярости:

— Похоже, пора мне всерьез тобой заняться, братец! На двери осталось еще достаточно места, да и гвозди у кузнеца найдутся!

— Сперва возьми меня! Защищай свою жизнь!

Быстрым движением Мартен Гильом скинул свое суконное одеяние и предстал перед Франсуа голый по пояс, обнаружив мощные руки и грудь. Хотя мальчик и был высок для своего роста, враг превосходил его на целую голову — по-прежнему закрытую белым куколем и с одним-единственным глазом.

— Я прибью тебя к дверям, как летучую мышь, братец!

— Мой лев!

Внизу, в лощине, лепрозорий обрушился и исчез в пламени. Некоторые больные так и не сумели выбраться; в воздухе жутко запахло паленым мясом… Чуть поодаль прокаженные кричали от боли под градом камней, которые беспощадно кромсали их тела, уже изувеченные болезнью. Еще выше по склону какой-то бедняга в отчаянном рывке сцепился с одним из флагеллантов, они вместе катались по земле, один — завывая от ужаса, другой — пытаясь засунуть свою полусгнившую руку ему в рот. И вот здесь-то Франсуа и вступил в свое первое в жизни единоборство.

Мартен Гильом выжидал. С другой стороны, его соперник тоже не имел намерения начинать первым. Инстинктом прирожденного бойца Франсуа чувствовал, что его малый рост, хоть и являясь недостатком, мог все-таки сослужить ему хорошую службу, помогая наносить удары ниже пояса.

Случай сразу же и представился. Мартен Гильом, вооруженный тем же оружием, попытался круговым движением попасть мальчику в голову. Франсуа быстро наклонился и сам изо всех сил хлестнул противника шипастыми хвостами бича по мошонке. Тот взвыл от жестокой боли, согнулся пополам и схватился руками за рану. Франсуа немедленно прицелился в его единственный глаз, оставленный без защиты. Он нанес удар с такой силой и точностью, что почти напрочь вырвал его из глазницы.

Второй вопль вожака бичующихся был еще ужаснее, чем первый. Обезумев от бешенства, он рванулся вперед.

— Где ты, проклятый?

— Здесь. На, возьми!

Битва становилась неравной. Оба находились на крутом склоне. Когда ослепший Мартен Гильом бросился головой вперед на Франсуа, тот лишь сделал шаг в сторону. Его противник налетел лбом на камень и больше уже не поднялся — его череп лопнул… Но у Франсуа не достало времени насладиться победой. Он вдруг почувствовал, как чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. Это оказался солдат в полном вооружении.

— Я все видел. Ступай за мной к монсеньору епископу!

Здешний епископ и в самом деле прибыл в городишко, сопровождаемый небольшим отрядом латников. Он уже довольно давно шел по следу бичующихся, чью деятельность намеревался пресечь. Надобно заметить, что почти повсеместно Церковь восставала против этого изуверского движения, осуждая, в частности, еврейские погромы, к которым флагелланты подстрекали перепуганное и невежественное население.

Франсуа вновь оказался на городской площади. Епископ сидел верхом на коне — в митре и с посохом. Это был еще молодой человек с энергичными чертами лица. В тот миг ему было не до бичующихся, у него нашлась забота поважнее.

— Где трувер?

Одним прыжком Бедовый Жиль выскочил из толпы.

— Здесь я, сир епископ!

— Так это ты осквернил своей непристойной мазней стену храма?

— Мертвякова пляска вам не по вкусу пришлась? Рисовать мертвяков — ересь? Или заставлять их плясать?

Епископ в гневе поднял свой жезл.

— Где праведники, избранные для рая, и где грешники, обреченные преисподней? Где Господь, восседающий во славе своей, окруженный душами добрыми справа и дурными слева? Ты представил одни лишь скелеты, словно мы должны бояться самой смерти, а не вечного проклятия за наши грехи, словно наивысшая кара есть гниение плоти, а не адское пламя, словно… словно Бога и нет вовсе! Отвечай, жалкий шут! Что ты можешь возразить на это?

Бедовый Жиль немного покачался на своих длинных ногах, потом ткнул пальцем в сторону епископа.

— Что это у вас на шее? Никак бубон!

Епископ вздрогнул и схватился за шею. Там ничего не оказалось. Бедовый Жиль покатился со смеху.

— Чего же вы так перепугались, сир епископ? Смерти или преисподней?

Епископ прокричал:

— Именем Святой Церкви Божией, как законный ее предстатель и судия, я осуждаю тебя смерти, еретик! А поскольку все вы, еретики, любите переворачивать вещи с ног на голову, то вниз головой ты и умрешь! Закопать его в землю!

Бедовый Жиль оказался в кольце стражи с руками, скрученными за спиной. Выкопать яму было делом недолгим. Пока солдаты трудились, он с самым вызывающим видом мурлыкал свою мертвякову плясовую. Когда его схватили за пояс, он еще пытался напевать, но при виде могилы, которая ждала его, еще живого, у него вырвался крик ужаса. Этот крик заглох в земле. Двое солдат схватили его за ноги и сунули головой вниз по самый пояс в узкую дыру. Потом принялись утаптывать землю вокруг.

Бедовый Жиль вырывался, как бешеный. Его длинные ноги, которые только и остались торчать из земли, извивались, словно какие-то чудовищные змеи. Они двигались все быстрее и быстрее, с лихорадочной скоростью. Епископ иронически усмехнулся:

— Пляши, пляши, фигляр! Ты ведь любишь плясать. Спляши-ка нам в последний раз!

Ноги еще какое-то время продолжали свой жуткий танец, а потом вдруг вытянулись одновременно и застыли, неподвижные и совершенно прямые, как две торчащие из земли палки.

Епископ обернулся к толпе:

— А теперь займемся бесноватыми. Кто тут у них за вожака?

Солдат, который привел Франсуа на площадь, вытолкнул его вперед.

— Вот он его убил.

Епископ с любопытством посмотрел на Франсуа.

— Зачем ты это сделал?

— Сир епископ, они распяли двух невинных евреев.

— Так ты, значит, защищаешь евреев?

— Нет, сир епископ, я защищаю невинных.

Епископ сошел с коня, приблизился к Франсуа и протянул ему руку с перстнем для поцелуя. Франсуа опустился на колени.

— Кто же ты, дитя мое, чтобы держать столь благородные речи?

— Франсуа де Вивре, сир епископ. А это вот мой брат Жан. Наш отец пал со славой при Креси, а мать умерла от чумы, желая спасти нас. Мы заблудились.

— И что же, у вас больше не осталось никого из родных?

— Есть мой крестный, Ангерран де Куссон, он еще жив.

— Мне знакомо имя де Вивре, а также и де Куссон. Я велю проводить тебя к твоему крестному.

Епископ повернулся к бичующимся.

— Если бы ваш главарь был жив, я бы приказал повесить его. Но вас я пощажу. Ступайте по домам, ваша земля и орудия давно дожидаются ваших рук. А теперь — помолимся. Только по молитвам нашим согласится Господь избавить нас от этой пагубы…

Чума действительно пошла на убыль. Она двинулась дальше на север опустошать полнощные страны и улеглась сама собой в 1350 году. В Западной Европе она сгубила примерно двадцать пять миллионов человек, из которых десять миллионов — в одной только Франции, то есть примерно половину населения.

Ангерран де Куссон уцелел во время «поветрия». Франсуа и Жан де Вивре, сопровождаемые людьми епископа, прибыли в его замок в конце 1349 года. Франсуа было двенадцать лет, Жану — десять, но оба были развиты не по годам, один — физически, другой — умственно… Едва завидев дядю, Франсуа даже не дал ему времени задать какой-либо вопрос. Он объявил торжествующе:

— А я убил человека в бою! Я дрался плеткой, как боевым цепом! Я теперь научусь владеть цепом лучше всех!