Дитя Всех святых. Перстень со львом - Намьяс Жан-Франсуа. Страница 54

В колонне пленных французов, высоко подняв голову, поскольку вид народа-победителя никак не мог его задеть, Франсуа долго втягивал в себя воздух и, когда они входили в город через одни из восьми его ворот, расхохотался:

— Туссен, а Лондон-то пахнет дерьмом!

После многочисленных остановок и поворотов шествие достигло Савойских палат, предназначенных стать местопребыванием Иоанна Доброго и нескольких самолично избранных им знатных сеньоров, составлявших отныне его двор. Когда они остановились, Франсуа все еще смеялся. Смеялся он и тогда, когда явился пристав со стражниками, чтобы отвести их с Туссеном на новое место.

Граф Солсбери, извещенный о несчастье, приключившемся с его пленником, сделал рыцарский жест. В то время как всех прочих пленников малого значения должны были заключить либо в Тауэр, либо в здания, переделанные по этому случаю в тюрьму, он разрешил слепцу жить в городе, у одного из своих людей, Джона Мортимера — кошачьего капитана.

Джон Мортимер обитал на Фиш-стрит, улице, выходившей к Темзе неподалеку от рыбного рынка. Он поджидал гостей на пороге и, завидев их, вышел навстречу.

— Джон Мортимер, кошачий капитан. Это большая честь для меня — принимать в моем жилище храброго французского рыцаря, сраженного недугом.

Джон Мортимер оказался человеком далеко не заурядным. Могучего телосложения, с толстощеким лицом и руками широченными, как лопаты, он был необъятен и жизнерадостен. Его возраст с трудом поддавался определению: может, лет сорок… Взяв Франсуа за руки, новый хозяин перевел его через порог своего трехэтажного кирпичного дома. Этот колосс перемещался с удивительной ловкостью. Он был подвижен и гибок, что в сочетании с длинными тонкими усами придавало всей его повадке что-то кошачье.

— Вот, мессир, вы и у себя. Уж я-то постараюсь, чтобы вы позабыли о своем несчастье.

Франсуа не видел Мортимера, но представлял его себе. Глубокий голос и тяжелая рука, которая легла на его плечо, достаточно сообщили ему о пропорциях этого нового персонажа. Едва войдя в дом, Франсуа уловил странный запах; почувствовал он также и многочисленные прикасания к своим ногам. У него вырвалось восклицание:

— Кошки!

— Вы правы, мессир, это кошки.

Весь нижний этаж занимало одно-единственное помещение со стоящим посередине длинным столом, двумя скамьями по обе стороны и большим креслом с высокой спинкой в торце. Довершала картину бочка, водруженная на козлы. Но необычность этому месту придавала вовсе не его обстановка, а кошки. Они сновали повсюду, и невозможно было их сосчитать. Кошки всех мастей и размеров: черные, белые, черно-белые, рыжие, трехцветные, полосатые; толстопузые коты, изящные кошечки и уйма котят. Любопытно, но никто в этом зверинце не мяукал.

Мортимер усадил Франсуа в кресло и показал пальцем на одну из стен зала.

— Какой у вас герб, мессир?

— Пасти и песок.

— У меня тоже есть герб, хоть я и простолюдин. Мне даровал его сам король Эдуард. Поскольку видеть вы не можете, я вам его опишу: на лазоревом поле золотой кот, стреляющий из лука, и девиз: SEMPER FELIX.

— «Всегда счастливый»… Вам и впрямь везет, капитан Мортимер!

Мортимер уточнил перевод:

— «Всегда счастливый» или «Всегда кот». Латиняне были народ самый ученый и самый премудрый в целом свете, поэтому у них имелось всего одно слово, чтобы сказать «кот» или «счастливец». А теперь я хочу, чтобы вы отведали вот это…

Джон Мортимер взял со стола три кружки и, наполнив их из бочки, протянул одну Франсуа, а другую Туссену.

— Пью за ваше здоровье! И чтобы вы смогли обрести зрение так же скоро, как и свободу!

Франсуа раньше никогда не пил пива, только вино. Горьковатый вкус и легкость напитка понравились ему сразу же. Он отхлебнул несколько глотков с откровенным удовольствием и подумал о том, насколько же его вкус стал тоньше с тех пор, как он перестал видеть. Ничтожное удовлетворение, но со времени своего прибытия в Лондон он не скучал ни одной минуты.

— Вы хорошо говорите на нашем языке, капитан!

— У меня достало времени выучить его. Десять лет, от Креси до Пуатье. Больше я Лондон не покину. Возраст уже не тот, да к тому же сейчас мир.

Джон Мортимер взял свою кружку и, несмотря на ее размеры, осушил одним духом. Потом подошел к бочке и наполнил снова.

— Сожалею, что должен вас огорчить, мессир, но если вы проиграли войну и столько ваших полегло при Пуатье, если король ваш в плену, да и сами вы здесь, то все это из-за меня!

Франсуа недоверчиво улыбнулся:

— Из-за вас? Неужели?

— Точно. Из-за меня и моего кошачьего капитанства. Ведь не будете же вы отрицать, что во всех битвах решающую роль сыграли наши лучники?

Франсуа поморщился:

— Нет.

— Ну а стрелять они смогли только благодаря мне и моим кошечкам. Ведь главные враги лучника вовсе не неприятельские солдаты, а мыши и прочие грызуны, которые могут перегрызть тетиву его лука. Так что вечером на каждом привале все луки собирают в одно место, и я выпускаю своих кошек из клеток. Они сторожат его всю ночь, и поутру оружие целехонько. Это вот и есть мое кошачье капитанство [16].

— Склоняюсь перед подобной изобретательностью.

— Премного благодарен, но это еще не все. Мои подопечные даже после смерти продолжают служить королю. Я их потрошу, а из кишок вью новую тетиву. Когда лук готов, я даже устраиваю так, чтобы сторожил его какой-нибудь родственник покойного. Таким образом сын охраняет мать, брат — свою сестру и так далее. Вы только вообразите, как это увеличивает их бдительность и свирепость!

Франсуа докончил свое пиво. Мортимер приглушенно хихикал в нескольких шагах от него. Какая странная судьба!

Чья-то рука взяла его кружку и вернула уже наполненной. Франсуа снова принялся потягивать горьковатое питье и чувствовал при этом, как его охватывает мягкое оцепенение.

— Значит, вы умеете различать всех ваших кошек? Есть ли у них какие-нибудь имена?

— Никаких, мессир. Они солдаты!

Внезапно в помещение ворвался сильный запах рыбы, и кошки, в первый раз замяукав, бросились все в одном направлении.

— А вот и госпожа Мортимер, супруга моя. Звать ее Катериной, но все кличут Капитаншей.

Запах был так силен, что Франсуа стало от него не по себе.

— Догадываюсь. Капитанша, наверное, торгует рыбой?

— Правда ваша… Кто лучше подойдет кошачьему капитану, чем рыбная торговка? Капитанша нас всех устраивает: и меня, и моих солдат.

Госпожа Мортимер произнесла по-английски несколько приветственных слов, которые Туссен перевел своему господину. Франсуа поклонился в ее сторону.

— Какая она из себя?

Туссен ответил лаконично:

— В моем вкусе.

Этого оказалось достаточно, чтобы Франсуа, которому вкусы его оруженосца были известны, вообразил себе некое пышное существо. Но действительность превосходила его воображение. Капитанша была просто ослепительна: сверкающая белизной кожа, большие черные миндалевидные глаза, роскошная черная грива и улыбка, из-за которой согрешил бы и епископ. Она опустила на пол корзину, наполненную рыбой, и стала оделять ею кошек, сбежавшихся на кормежку. В течение всего этого времени ее муж не переставал балагурить.

— Капитанша моя — лучшая рыбная торговка во всем Лондоне. Злые языки утверждают, что отбою от покупателей у ней нет скорее из-за ее прелестей, а не из-за свежести товара, ну да хоть бы и так, что в том плохого? Кроме того, Капитанша — примерная католичка. Она всечасно славит святую Церковь нашу за то, что изобрела пост, и грустит лишь раз в году — на Пасху.

Капитанша закончила раздачу и приблизилась к мужу.

— Болтай поменьше, Мортимер. Налей-ка лучше выпить!

Мортимер подошел к жене, смачно ее поцеловал и вручил кружку.

— За страстную нашу любовь, Капитанша!

Потом повернулся к Франсуа, пока его жена пила не отрываясь.

— Я вам сказал, что у кошек моих нет имен. Правда-то оно правда, однако не совсем.

вернуться

16

Иронический намек: в средние века «капитанством» назывался королевский охотничий округ, а «капитаном охоты», соответственно, главный королевский ловчий.