Скажи им, пусть помнят - Наумов Сергей Максимович. Страница 9
– Быстро к лесу! – крикнул он старику. – Уводите детей.
И показал рукой направление, в котором нужно было двигаться. Старик сдержанно кивнул головой и поднял ребят.
Тасманов вскинул над головой ракетницу и выстрелил. Раз, другой. Две ракеты прочертили белые дуги и взорвались красным недолгим светом.
Рыжиков, увидев ракеты, ногой вышиб раму бокового окна, коротко выдохнул: «Всем за мной!» – и выпрыгнул во двор.
По полю метался всадник. Сержант отбросил «шмайсер» с пустым рожком и рванул с груди другой. Он успел полоснуть длинной очередью по залегшей цепи, и тут пулеметная трасса достала белую, с подпалинами лошадь. В предсмертной тоске она еще вскинулась, но, ужаленная новыми пулями, упала на передние ноги и тяжело завалилась на бок.
Петухов успел соскочить с падающей лошади, больно ударился грудью о затвердевший гребень старой пахоты, превозмогая боль, поднял голову и увидел бегущих к опушке разведчиков и детей, развернувшихся в цепь, словно заправские солдаты.
«Капитан придумал, – тепло и благодарно подумал Петухов о командире. – Теперь они ушли... ушли, растаяли».
Сержант пополз к убитой лошади. Другого укрытия на поле не было.
Немцы с двух сторон бежали к опушке, все еще надеясь достать беглецов. На какое-то мгновение они забыли о сержанте, а может, посчитали его убитым. И Петухов ударил с близкого расстояния длинной очередью. Как в тире. Спокойно и холодно. И немцев словно ветром понесло, они отхлынули к самой кромке поля, открывая сектор обстрела для своих пулеметов.
Сержант же не жалел патронов. Восемь полных рожков – не солить же их. Автомат раскалился в его руках. И, не выдержав точного прицельного огня, немецкие автоматчики залегли.
Поле вскипало мокрыми фонтанчиками поднятой земли. Воздух над Петуховым стонал от пуль. Он перестал стрелять и лежал, уткнувшись головой в еще теплый бок лошади, понимая, что теперь ему не уйти из этого бешеного огненного кольца.
Он повернулся на спину и увидел низкие клубящиеся тучи и единственный пронзительный луч снова пробившегося к земле солнца.
Луч протянулся к нему, сержанту Петухову, как рука друга, как надежда, как доброе предзнаменование.
«Это же наши! – задохнулся в нахлынувшем восторге Петухов. – Это же Варюхин с ребятами!»
От просеки донеслась пулеметная скороговорка, и сержант узнал ротный «дегтярь», который он своими руками перебирал за сутки до выхода в поиск. Петухов перевернулся на живот и осторожно выглянул.
В лесу, за домом, что-то коротко ухнуло. И серия фосфорных мин легла правее позиции Петухова, у самой кромки поля.
Мины разрывались с характерным хлопком, разбрасывая вокруг белесоватые куски фосфора, самовоспламеняющегося в воздухе и горевшего ярким белым пламенем.
Сержант вдруг почувствовал, как жарко стало спине. Жар становился нестерпимым, словно тело прожигали раскаленным углем. Один из кусочков горящего фосфора упал на комбинезон разведчика и прожег его, как тонкую бумагу.
Петухов приподнялся – хотел сбросить комбинезон, – так нестерпима была боль, внезапно ощутил резкий тупой удар в грудь и запрокинулся на спину, все еще не веря, что это пуля.
Петухов лежал на разостланной плащ-палатке. Старшина непослушными пальцами рвал индивидуальный пакет. Еще слышались выстрелы, но где-то далеко. Здесь же было тихо, остро пахло хвоей. Тасманов склонился к раненому:
– Гриша... Куда тебя?
– В сердце, кажись... – Едва приметная улыбка тронула немеющие губы Петухова. – Вырвались, Андрюша... И шкоды понаделали Гансам. – Сержант вздрогнул, заторопился: – Парабеллум мой Тихону... Себе возьми бритву... на память. Все... отвернись... умирать буду.
Он замер, плотно стиснув зубы, удерживая стон, и вдруг широко открыл глаза.
– Детишки... все целы? – Шепот был чуть слышным.
– Все... – глухо ответил Тасманов.
– Скажи им... пусть помнят... Сержанта Петухова... пусть помнят...
Тасманов припал головой к груди сержанта и услышал, как остановилось его сердце. Тяжело поднялся, распрямил вздрагивающее, словно от боли, тело. Сбросил с головы немецкую каску. Медленно оглядел каждого из группы, негромко вымолвил:
– Какой человек умер.
И его сильная костистая рука взлетела к непокрытой голове и замерла, как флаг несдавшейся крепости.