Силайское яблоко - Назаров Вячеслав. Страница 9

— Ремонтнички, значит, сорванцы-ремонтнички... Это хорошо, дырки в Коконе надо штопать... А то некоторые висельники повадились через них на Зейду шастать... Я-то сослепу за таких вас принял. Уж очень вы мне старых знакомцев Можа, Сипа и Шана обличьем напомнили. Вы-то ребятки хорошие, а вот те трое — эдакая мразь. Забыли честь и совесть, долг перед Великим Кормчим забыли... Ох, добраться бы мне до них! Уж они бы у меня если не яблоню, то каменный курорт заработали... А вы ремонтники, значит... И за этой дверкой инструмент у вас, да? Взглянуть на него можно, да? Любопытный я страсть до всякой техники...

Старичок торкнулся в трюмную дверь — она не поддалась.

— Туда нельзя. Радиация, — сказал Шан. 

Старичок, удивленный его наглостью, обернулся и затрясся в беззвучном дробном смехе, держась за сердце.

— Что... ох! Что ты сказал? Ох, Великий Кормчий, уморил... Тот мой знакомец Шан, на которого ты похож... ох! Тоже был большой остряк, пока трепыхался. Радиация! Ох, сорванцы, сорванцы-ремонтнички...

— Я тоже знал одного суб-майора, Гороном звали. Умнейший был человек, догадливый — прямо всю душу до дна видел. Так вот, будь на вашем месте Горон, он бы поинтересовался сначала, какой нынче урожай на яблоки и чем пахнет навар с варенья. Тоже любопытный был...

— Как! Я? — Старичок как-то непонятно быстро очутился рядом с Шаном.

— Да нет, вы непохожи вроде... Тот догадливый был.

— Высокий, — проворковал старичок, заглядывая снизу в глаза Шану. Грустный бульдог, стороживший атамана, перекинул карабин в левую руку и зубами подтянул правую перчатку. На сгибе пальцев и ребре ладони выгнулись свинцовые блямбы — вензеля с крылом и буквами «ПГ». «Дешево и рационально, — мелькнуло у Шанина. — Кровоподтеки от ударов выходят как печати. Сразу видно, что били от имени государства, по закону».

— Когда обращаешься к полицейскому гвардейцу, надо говорить «высокий», — терпеливо повторил старичок.

— Простите, высокий, больше не повторится... Воспоминания!

Старичок моргнул, и Шан влип в переборку — на этот раз с рассеченным до кости подбородком.

— Чем же пахнет навар с варенья? — наклонился над ним с ласковой улыбкой старичок.

— Словом Кормчего. — Шан слизнул с губы кровь. — С Гороном поделился бы рецептиком... Он бы меня на руках носил... Умел снимать пенки Горон, не в пример одному старому бодливому козлу.

Грустный бульдог поднял правую руку, но старичок остановил его.

— А ты и со мной поделишься. Битое мясо мягче.

— Мясо — да, а колокол, как ни бей, ничего, кроме звона, не выбьешь.

Старичок перестал улыбаться и с минуту буравил Шана глазками-шурупчиками.

— Вставай. Говори.

— Душно здесь. Горло пересохло! У меня в трюме пиво холодное... Да только на двоих осталось.

— Я тоже до холодного пива охотник. Пошли, ремонтничек. Только если пиво с пригарью — не обессудь. Я обидчивый.

Хрястнула под плечом Шана трюмная дверь, мяукнула басом, как рысь в капкане.

— Ну и холодина тут у тебя, дружок. Наверное, весь чернучек подмерз, а? За такой товар и сотни серебряных не дадут. А в отопительных баках — сикер?

— Ну, не молоко же! — нагло скривил Шан опухшую губу.

— Зейда, — пнул старичок ящик с плохо отскобленной этикеткой, выглядывающий из-под пакетов прессованного чернука. — Протовит в ампулах. Добрый товар, хоть и синтетика. Настоящего протовита давно нет в природе...

— Протовит — пшено. Есть почище да покрупнее.

— Покажи.

— Сначала разговор.

— Горон знает дело.

— Так то Горон...

Горон запыхтел, сел на ящики. Теперь он не походил на умильного дедушку. Дряблые брыли глубокими складками неестественно удлинили губы, и этот нечеловеческий огромный рот на желтом крючконосом лице будил память детства. Такие одинаковые плотоядные лица были у глиняных божков, что лежали на сувенирных лотках, у развалин какого-то древнего храма.

— Ладно, Шан, хватит дурака валять. Выкладывай. Кораллы с Голубого Шара? Силун с Дзойси?

— Мелочь. Все это мелочь.

—Медвянка из Оранжевого Кольца? — почти шепотом выговорил суб-майор.

— Ладно, Горон. Давай в открытую. У меня женьшень. Настоящий дикий женьшень с Земли. Корни...

Горон оглянулся на закрытую дверь, словно там уже стояли «топоры» и черный бронефургон без окошечек.

— И семена, — выпустил последнюю пулю Шан. 

Горон долго молчал, колупая ногтем нитрокраску на ящике.

— Ты гнешь горбатого, Шан. Ты не мог достать женьшень.

— И все-таки он у меня. Корни и семена, годные для посева.

— Зря ты об этом мне сказал. Ты перегнул. Ты, видно, на самом деле способный парень, но я теперь не смогу отпустить тебя. Живым — не смогу. Не то, что с корабля, а даже отсюда, из этого трюма.

— А я и не прошу отпускать. Мне одному не осилить. Я предлагаю тебе дело, половина наполовину.

— Половина наполовину?

— Да. Если дело выгорит, ты можешь плюнуть на всех и всю жизнь купаться в серебряных. Ты будешь богаче всех богачей, вместе взятых. И я. Мне тоже хочется пожить с прямой спиной.

Горон хохотнул и вскочил с ящиков. Он снова запричитал и заметался из угла в угол.

— Ну сорванец, вот сорванец... Не ожидал от тебя, ремонтничек, не ожидал... Такой тихий да вдумчивый — и такой недотепа... Ай-ай-ай... Нехорошо... Придется наказать тебя, сердечного, ой, придется... А то ведь болтливый ты такой, ой, болтливый... Совсем язык без костей... Непохож на Шана, нет... Тот все больше бочком да молчком, ан и с молочком... А ты, не зная погоду, в воду... Сам виноват, ремонтничек, сам...

И, подскочив к Шану, переменился враз.

— Половина наполовину, говоришь? А зачем ты мненужен, не объяснишь ли? Я выброшу тебя, как стреляную гильзу. Ты не выйдешь отсюда. Я разберу весь корабль на винтики и найду твою захоронку. И продлю себе жизнь годочков на двести-триста. Это почти бессмертие. Весь товар будет мой, весь!

— Не надо разбирать корабль. Он еще пригодится Можу и всякой мелкоте, вроде него. А нам теперь нельзя ссориться, Горон. Мы — как орел и решка у серебряного: один без другого ничто...

Шан достал из-под стеллажа обыкновенный красный саквояж.