Евангелие от Фомы - Наживин Иван Федорович. Страница 25

XVII

Праздник кончился, но Иешуа Иерусалима не покидал: ему казалось, что его усилия уже дают добрые всходы, что то царствие Божие, о котором томилась его душа и о котором он неустанно говорил людям, совсем близко, за плечами у каждого. Несмотря на насмешки законников, которые издевались и над его наивностью, и над его смешным для иерусалимского уха произношением, он, пользуясь всяким случаем, говорил к народу. Его одушевление захватывало его близких, и они не покидали его…

День склонялся к вечеру. Над залитым солнцем Иерусалимом величаво царил златоверхий храм. Поджидая Иешуа у плещущего фонтана, неподалеку от дворца Ирода, собралось несколько его близких. По улице бегут в обе стороны нагруженные всяким добром ослики, медлительно проходят запыленные караваны верблюдов и суетливо идут туда и сюда озабоченные жители города. Каждый из них имеет на себе знак своего ремесла: красильщики отмечают себя небольшим куском материи, портные большой иголкой, общественные писцы — каламом, а у менял, вместо серьги, болтается на ухе динарий…

— А как дела, Иуда? — спросил Симон Кифа.

— Да что дела? — безнадежно отвечал тот. — Плач и отчаяние… Думаю оставить рабби, ничего не поделаешь…

— А не сказал ли рабби, что плох тот работник, который, взявшись за плуг, оглядывается назад? — сурово проговорил Иоханан Зеведеев.

— Если назади плачут голодные дети, то оглянется и гиена, а я человек… — уныло отвечал Иуда. — Будешь постарше, поймешь…

И вдруг по улице пробежала волна:

— Палач! Смотрите, вот он! Убийца! Зверь!..

Но египтянин не обращал на волнение толпы никакого внимания и, весь пестрый, сухой, с бесстрастным лицом и желтоватыми миндалинами глаз, спокойно скрылся по направлению к дворцу Ирода. Кучка у фонтана точно вся потухла — только Иоханан один метал глазами молнии…

— Эдак они и всех нас поодиночке переберут… — покачал головой Симон.

— Все это дела проклятого идумейского шакала, Ирода… — все сверкая глазами, проговорил Иоханан. — Спьяну он не знает что и делать… И отчего бы им и не перебрать нас, если мы, вон как Иуда, при первом слове правды отходим в сторону?..

— Ты молод, горяч и ревнуешь о правде: сын грома… — сказал Фома. — И потому ты жесток и несправедлив… Тебе не лукавить легко: ты молод и один. А у него какая семья-то! С людьми помягче быть лучше…

— Никто насильно вас не тянул за рабби, а раз пошли, лукавить нечего!.. — запальчиво бросил Иоханан. — Вот и ты: точно ты всегда чего-то не договариваешь, точно какую-то змею ядовитую ты у себя в душе прячешь…

— Змеи эти заползают нам в душу без спроса… — помолчав, вздохнул Фома. — И рад бы выжить ее, да что с ней поделаешь?

— Отойди, молчи, не отравляй своим ядом других…

— Всякому, сынок, на солнышке погреться хочется… — примирительно сказал Фома.

— Ну и грейся!

— Не так это просто, сынок, когда волосы белеть уж начинают… — опять вздохнул Фома. — Ты вот только что из гнезда вылетел и тебе на земле все в диковинку, а я всего видел да перевидел столько, что глаза устали смотреть, а сердце — верить. «Мессия! — кричат. — Освободитель!..» А я этих Мессий-то своими глазами не один десяток перевидал. Начинается «Мессия, освободитель!..», а кончается тем, что через какой-нибудь месяц его растягивают на кресте, и опять ничего нет, и опять все начинается сызнова. Теперь спасение-то свое руками ощупывать будешь, а и то веры настоящей не будет… Жизнь пережить не поле перейти, сынок… А вот и рабби!

К фонтану свернул Иешуа с Элеазаром. За ним теснились несколько любопытных. Близкие окружили его.

— Рабби, сюда идут вон законники… — оглянувшись, быстро проговорил Иуда. — Будь с ними осторожен: недоброе у них на уме…

— Без воли Отца нашего небесного ни один волос не упадет с головы нашей… — ласково посмотрев на него, сказал Иешуа. — И ты забыл молитву нашу: да будет воля Твоя…

— Да разве может быть воля Божья в гибели человека, а в особенности праведника? — недоуменно сказал Иуда. — Я не понимаю этого, рабби, я человек головой слабый…

К Иешуа подошло несколько законников — впереди маленький, высохший в мумию фарисей с длинной желтой бородой и уже редкими зубами. На лбу его, как и у всех законников и людей благочестия, привязанный узкими ремешками, виднелся квадратный кожаный ящичек с отрывками из закона; другой такой же ящичек был привязан к левой руке и по «воскрылиям» одежды бежала широкая синяя бахрома, установленная законом.

— Вот ты учишь, рабби, что скоро наступит царствие Божие на земле… — обратился к нему старик. — Значит, римлянам приходит конец. А раз так, то зачем же нам и поддерживать их? И вот зашел у нас спор: нужно ли платить дань кесарю римскому? Ты как об этом думаешь? Слушайте все, что скажет великий рабби!..

Законников злил успех этого неотесанного галилеянина в народе и лучше всего было бы его смести с дороги поскорее. Лучшим средством для этого было запутать его в политику, толкнув в партию Иуды Галонита, например, которая, несмотря на смерть смелого повстанца, продолжала существовать и давала иногда знать о себе довольно чувствительно. Иешуа посмотрел на него проникновенно своими мягкими, застенчивыми глазами.

— Что у тебя на уме, старый человек? — с упреком сказал он. — Зачем мыслишь ты злое? Подать кесарю?.. — вынув из пояса динарий, повторил он. — Что изображено на этой драхме? Не кесарево ли это изображение?..

— Его… Кесарево… — раздались голоса из тесно обступившей толпы. — Слушайте, слушайте!..

— Ну, так и отдайте кесарево кесарю, а Божие, душу вашу бессмертную, для Бога сберегите…

В толпе пробежал одобрительный смех.

— Ну, ловок!.. — послышались веселые голоса. — Ловко вывернулся!.. Этого на словах не скоро поймаешь! Ха-ха-ха…

— И ловить нечего… — пробормотал Иуда. — Сам не сегодня, так завтра в сетях будет…

Законники, оживленно споря и смеясь, скрылись в толпе. В душе Иешуа поднялась горечь. Став у фонтана на камень, он под немолчный плеск воды с большим одушевлением обратился к толпе:

— О, порождение ехидны!.. — с негодованием воскликнул он. — На седалище Моисеево воссели книжники и фарисеи. Все, что они велят вам делать, делайте, но их делам не подражайте: они говорят одно, а делают другое…

Народ быстро сгрудился к нему. Со всех сторон бежали любопытные. Некоторые останавливались, слушали минутку, другую, а потом, равнодушно махнув рукой, торопливо бежали по своим делам.

— Они расширяют свои тэффилины, — воодушевляясь все более и более, горячо говорил Иешуа, — и увеличивают воскрылия одежд своих, и везде лезут вперед, и лестно им, что зовут их люди: отец, учитель!.. А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас учитель — Дух Божий, живущий в вас, и отцом никого не называйте, ибо один у вас Отец — Бог, вы же все — братья… Больший из вас да будет всем слугою, ибо кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится… Горе вам, книжники, фарисеи, лицемеры, что затворяете врата царствия небесного, сами не входите и хотящих войти не впускаете! Горе вам, садукеи и фарисеи, лицемеры, что поедаете дома вдов и сирот, а на людях — лицемерно молитесь!.. Горе вам, что обходите моря и сушу, чтобы обратить хотя одного в веру свою, а когда случается это, делаете его сыном сатаны, вдвое худшим вас!.. Горе вам, фарисеи и садукеи, лицемеры, что отдаете десятую часть с доходов ваших, а важнейшее в законе забыли: милосердие! Вожди слепые, отцеживающие комара и верблюда поглощающие, горе вам, что блюдете чистоту одежд ваших и чаш, а внутри сами полны хищения и неправды: подавайте лучше милостыню из того, что у вас есть, в Бога богатейте — тогда все у вас будет чисто… Горе вам, что строите гробницы пророкам и украшаете могилы праведников, но держите наготове камни, чтобы закидать пророка, когда он встанет посреди вас! Горе миру от соблазнов, но горе и тому человеку, через которого соблазн приходит! Змеи, порождения ехидны, да падет на вас праведная кровь, пролитая на земле вами и отцами вашими!..