Элегии и малые поэмы - Назон Публий Овидий. Страница 47
Речи — пленнику царь выхода в путь не давал.
Это поняв, промолвил Дедал: «Теперь-то, умелец,
Время тебе показать, в чем дарованье твое.
35 Пусть и море, пусть и суша покорны Миносу,
Пусть ни земля, ни вода нам не откроют пути, —
Небо осталось для нас — рискнем на небесные тропы!
Вышний Юпитер, прости мне дерзновенье мое:
Я не хочу посягать на звездные божьи престолы —
40 Нет нам из рабства пути, кроме пути в небесах!
Ежели Стикс дозволит исход — поплывем и по Стиксу!
Новый пишу я закон смертной природе моей».
Часто беда изощряет умы. Возможно ли верить,
Чтобы шагнул человек ввысь по воздушной тропе?
45 Вот он перо за пером слагает в небесные весла.
Тонкими нитями льна вяжет одно к одному:
Жарко растопленный воск крепит основания перьев:
Вот уж подходит к концу новоизмышленный труд.
Мальчик веселый меж тем и пером забавлялся, и воском.
50 Сам не зная, что в них — снасть для мальчишеских плеч.
«Это, — молвил отец, — корабли для нашего бегства,
Это единственный путь к воле и отчей земле.
Всюду — запоры Миноса, свободен лишь воздух небесный;
Мчись по свободному ввысь, воздух полетом прорви!
55 Пусть, однако, тебя не влечет ни тегейская дева, [214]
Ни Волопас, ни его спутник с мечом — Орион:
Только за мною одним устремись на полученных крыльях —
Я — впереди, ты — вослед: в этом — спасенье твое!
Если эфирный поток вознесет нас к недальнему солнцу —
60 Знай, не вынесет воск солнечных жарких лучей;
Если же крылья у нас заплещут над самой волною —
То маховое перо взмокнет от влаги морской.
Посередине держись! Лишь бойся недоброго ветра —
Пусть лишь попутный порыв дует в твои паруса».
65 Эти слова говоря, он ладит на мальчика крылья,
Новым движениям плеч учит, как птица птенца;
Сам на свое надевает плечо рукодельные снасти
И в неизведанный путь телом парящим плывет.
Срок полета настал. Отец целуется с сыном,
70 Не высыхает поток слез на отцовских щеках.
Холм был пониже горы, но повыше гладкой равнины —
Здесь для двух беглецов горестный путь начался.
Крыльями движет Дедал, озираясь на крылья Икара,
И не сбиваясь с пути, правит и правит полет.
75 Радует двух беглецов новизна, развеваются страхи.
Мчится отважный Икар, сильным крылом шевеля.
Видит летящих рыбак у воды с дрожащей удою,
Видит, и зыбкую трость в страхе роняет рука.
Наксос, и Парос, и Делос, любезный кларосскому богу,
80 Минули: с левой от них Самос прошел стороны,
С правой виднелся Лебинт и рыбная Астипалея
И подымался из вод остров Калимны лесной.
Вдруг юнец, по пылкости лет опрометчивый ранних,
Выше направил тропу, долу оставил отца;
85 Скрепы расслабились, воск растекся от ближнего солнца,
Ветра не может поймать взмах торопливой руки;
В ужасе он с высоты глядит в просторное море,
В сердце — трепетный страх, ночь наплыла на глаза,
Тает воск, бьет юнец бескрылыми воздух руками.
90 Чувствует смертную дрожь, не в чем опору найти.
Рушится он, крича: «Отец! Отец! Погибаю!» —
И захлестнулись слова темно-зеленой волной.
А злополучный отец (уже не отец!), восклицая:
«Где ты, сын мой Икар? Где, под какой ты звездой?
95 Где ты, Икар?» — вдруг видит в воде плывущие перья…
Кости укрыла земля, имя осталось волне.
Если Минос не сумел удержать человеческих крыльев, —
Мне ли пытаться унять бога крылатого взлет?
Но ошибается тот, кто спешит к гемонийским заклятьям
100 И с жеребячьего лба тонкий снимает нарост, [215] —
Чтоб уцелела любовь, не помогут Медеины травы,
Ни заговорный напев ведомых марсам словес. [216]
Если бы только любовь могли уберечь заклинанья, —
Был бы с Цирцеей — Улисс и с Фасианкой — Ясон.
105 Да и девицам не впрок наводящие бледность напитки:
В души несут они вред и помрачают умы.
Прочь, нечестивые, прочь! Будь любезным, и будешь любимым.
Чтобы любовь заслужить, мало одной красоты.
Будь ты хоть сам Нирей, любимец былого Гомера,
110 Или нежнейший на вид Гилас, добыча наяд,
Чтобы любовь госпожи сохранить и ее не лишиться,
Ты приложи к красоте малую долю ума.
Ведь красота — ненадежная вещь, убывает с годами:
Чем протяженнней она, тем ее сила слабей.
115 Вечно цвести не дано цветам длиннолепестных лилий;
Роза, осыпав красу, сохнет, шипами торча.
Так и в твоих волосах забелеют, красавец, седины,
Так и тебе на лицо борозды лягут морщин.
Дух один долговечен, — да будет тебе он опорой!
120 Он — достоянье твое до погребальных костров.
Не забывай и о том, что для всякой души благотворно
Знание двух языков и благородных наук.
Не был красивым Улисс, а был он красноречивым —
И воспылали к нему страстью богини морей.
125 Ах, сколько раз, сколько раз о поспешном грустила Калипсо,
И говорила, что нет в море дороги гребцу,
Как она вновь и вновь вопрошала о гибели Трои,
Чтобы на разный он лад все говорил об одном!
На берегу стояли они, и снова Калипсо
130 Об одрисийском вожде свой начинала расспрос.
Легким прутом Улисс (был прут в руке у героя)
Все, о чем говорил, изображал на песке.
«Вот, — говорил он, — стена» (рисуя троянские стены),
«Вот река Симоент, вот и палатка моя;
135 Вот и луг (нарисован и луг), обагренный Долоном
В ночь, когда пожелал он гемонийских коней;
Ну, а там стояли шатры ситонийского Реса,
Там я пробрался в ночи, пленных коней уводя».
Так он чертил и чертил, как вдруг волна, разливаясь,
140 Вмиг стирала с песка Трою, шатры и царя.
И говорила богиня: «Ты видишь, как смыла пучина
Столько великих имен, — ей ли доверишь ты плот?»
Не возлагай же надежд на красу ненадежного тела —
Как бы ты ни был красив, что-то имей за душой.
145 Лучше всего привлекает сердца обходительность в людях, —
Грубость, наоборот, сеет вражду и войну.
Ястреба мы ненавидим за клюв его дерзкий и коготь,
И ненавидим волков, хищников робких овец;
Но безопасно от нас кротких ласточек быстрое племя
150 И хаонийский летун, башен высоких жилец. [217]
Прочь, злоязычная брань, исчезни, вредная ссора!
Сладкие только слова милую нежат любовь.
Жен мужья и жены мужей пусть ссорами гонят,
Словно меж ними в суде длится неконченый спор.
155 Это — супружества часть, в законном приданое браке,
А меж любовников речь ласкова будь и мила.