Наследница из Гайд-Парка - Нейвин Жаклин. Страница 18

У самого ее уха голос Роберта произнес:

– Эх, Мэй! Когда-нибудь ты меня погубишь.

Она услышала, что он поднимается, но не открыла глаз. Ей всегда причинял боль его уход.

А потом она услышала быстрые шаги маленьких ножек Эндрю, бегущих через дверь гостиной. Мэй поспешно поднялась, чтобы привести себя в порядок.

Не прошло и минуты, как двери распахнулись и в комнате появились Триста и Люси, все еще в своих легких плащах и с перчатками на руках.

– На улице просто восхитительно! – воскликнула Триста. Сняв шляпу, она пригладила волосы. – Поднялся ветер и немного щиплет морозец, но солнце ярко светит, когда его не закрывают тучи. Апрель такой непостоянный... Тетя Мэй, что вы делаете у открытого окна? – вскричала Триста. – Еще слишком холодно, а вы только в халате.

Мэй выпрямилась. Потом обернулась на окно, словно удивляясь, что оно открыто.

– Я... мне стало жарко. – Она вспыхнула, поняв, как двусмысленно прозвучали ее слова.

– Я это вижу. Ты совсем красная. Ты себя хорошо чувствуешь? О Боже! У тебя из губы течет кровь.

С расширенными глазами Мэй проверила свои губы и обнаружила капельку крови на раздувшейся нижней губе.

– Я... Думаю, это случайно. Мне надо прилечь. Я чувствую себя... уставшей.

Триста молча смотрела, как ее тетя почти бегом покинула комнату, после чего они с Люси обменялись недоумевающими взглядами.

Дом около парка оказался не особняком. Это был высокий городской дом с тремя этажами, выстроенный в стиле Палладио [2]. Под карнизами виднелось множество мансардных окон. Фасад был богато украшен. Расположенный перед домом сад ограждали чугунные решетки. Здание выглядело великолепно, и Роману пришлось признаться, что он восхищен.

Этот дом он разыскал без особого труда. Триста Фэрхевен была уже хорошо известна в высшем обществе. Она считалась одной из завидных невест города и уже имела знатных поклонников.

Она не могла больше от него скрыться.

Роман постучал чугунным кольцом в дверь и увидел, что за окном кто-то на него показывает рукой. Он ожидал, что его не примут, и когда вышедший лакей попросил его подождать в гостиной, был удивлен.

Появления Тристы он ждал с волнением, оглядывая со вкусом обставленную комнату. Эта комната произвела на него большое впечатление. Лучших он не видел. Похоже на то, что у Тристы в этом деле был знающий учитель. Особенно его удивила дорогая обстановка. Он почувствовал себя неловко. Комната словно напомнила ему, как изменилось положение Тристы.

Дверь приоткрылась, и Роман повернулся к ней, но единственное, что он увидел, была черноволосая головка на уровне дверной ручки. Головка тут же исчезла, и он услышал быстро убегающие шажки. Роман поднялся, раздумывая, не отправиться ли ему следом, чтобы посмотреть, кто это был. Он знал, что у Тристы есть сын. Последнее время он собирал все крохи информации о ней. И почти все его знакомые упоминали об этом сыне.

Зависть мучила его – Триста любила какого-то неизвестного героического капитана Фэрхевена и родила от него сына. Они поженились и достаточно быстро заимели ребенка. Должно быть, это была сильная любовь.

Когда в двери появилась Триста, он почти испугался – так глубоко он был погружен в раздумья. Она вошла в комнату уверенно и спокойно.

– Очень любезно с твоей стороны, что ты ко мне зашел, – с подчеркнутой вежливостью сказала она. – Хотя ты и злоупотребляешь нашим старым знакомством. Все, что нас связывало, в прошлом. И ничему из того нет места в настоящем.

Роман постарался, чтобы его поза казалась более непринужденной, и всмотрелся в ее лицо.

– Ты сразу меня приняла, чтобы сказать мне это?

Она чуть заметно, подобно королеве, наклонила голову.

– Ты знаешь, что я говорю правду. Нужно, чтобы между нами было все ясно. И на этом покончим.

Эти слова его разозлили. Он и так плохо владел своими чувствами. Они были для этого чересчур бурными. Он уже попадал из-за своей вспыльчивости в ряд историй, и его даже звали за глаза «маленький лорд Грозный».

Когда он стал взрослым, его темперамент несколько поостыл. Сейчас он, опытный мужчина, умел справляться со своими вспышками. Но когда он был с Тристой, прошлое и настоящее каким-то странным образом перемешивались в его голове и он снова превращался в прежнего необузданного юнца.

Он поднялся и направился к окну, занавешенному синими шелковыми шторами. Собранная в складки ткань мягко ниспадала до самого пола.

– Ты знаешь, я скучаю о прошлом. – Он заметил, что ее спина напряглась. – О тех днях, что мы провели на болотах. Помнишь середину лета?

– Нет, – решительно произнесла Триста. Потом она подняла колокольчик, и тот громко зазвонил. – Где Белинда? Я просила ее немедленно принести чай.

Роман отметил, что Триста стала еще прелестнее. Ее волосы, мягкие, как прядильный шелк, поблескивали в неярком свете.

– Помнишь полночь, Триста? Мы танцевали как язычники.

– Не могу вспомнить, – чуть запнувшись, ответила она.

– Ты тогда в первый раз выпила вина и тут же порядком набралась. Ты выглядела просто восхитительно со своими чашками той ночью. Ты сбросила туфли и подняла юбку до колен...

– Роман, прошу тебя! – выкрикнула она.

Его имя, произнесенное Тристой, резануло его, словно нож. О чем она говорит? «Роман, прошу тебя, люби меня, пожалуйста, прекрати всю эту чушь и обними меня!» Именно это он хотел сейчас услышать.

– Я не желаю говорить о прошлом, – настойчиво повторила она. – Для меня это слишком болезненно. Я давно приняла решение забыть о старом и не собираюсь вспоминать то печальное время ради твоего развлечения.

– Почему ты так плохо к нему относишься? – спросил Роман. – Странно. Как я помню, тебе то время очень нравилось.

Ее глаза вспыхнули. Хоть она осталась сидеть недвижимо, Роман заметил, с какой силой она сжала подлокотники кресла.

– Мне это нравилось, поскольку ты можешь быть привлекательным, когда захочешь.

– Так что ты не так холодна, как пыталась показать это на балу? Рад это слышать.

– Я не недооцениваю тебя, Роман. Ты не потерял своих способностей. Это вызывает у меня тревогу, а я нынче не люблю играть с опасностью. Я уже женщина, а не глупая девчонка. Немногим мудрее, но куда прагматичнее. Даже циничная. Если ты не уйдешь, я попрошу тебя вывести, и ты можешь делать что хочешь, даже закатить скандал. – Ее голос перешел на крик, почти истерический. – Я не желаю вспоминать прошлое, понятно это тебе?

Она выпрямилась на стуле. Лежащие у нее на коленях кулаки побелели от напряжения. Роман почувствовал сожаление – как всегда после того, как с кем-то обменивался колкостями.

Он снова опустился на стул.

– Очень хорошо. Тогда о чем мы будем говорить?

– Ни о чем. Разве ты не видишь, что нам не о чем говорить? Я пытаюсь быть с тобой вежливой, но это невозможно. О, я вспоминаю, как ты себя вел, когда чувствовал себя забытым и отвергнутым. Ты ругался как сумасшедший. Надеюсь, ты меня поймешь. Между нами не может быть даже дружбы.

– От этого примирительного тона меня тошнит. Когда ты на меня сердилась, было значительно лучше. – Он чуть наклонился вперед и буквально впился в нее глазами. – Чувственнее.

Она широко открыла глаза:

– Я говорю с тобой, используя доводы разума, так что ты не сможешь воспользоваться нашей былой связью. Ни в каком виде.

– Может, ты боишься меня? – озадаченно спросил он. Триста вздрогнула, какое-то мгновение пыталась справиться с собой, а потом наклонила голову.

Хоть она так ничего и не произнесла, он знал ответ. И от этого ему стало горько. Неужели нет ничего, что изменило бы ее отношение? А он должен его изменить. Где-то в доме раздались звонкие голоса, и Триста подняла голову. Ее сын над чем-то смеялся. Ей стало тревожно.

– Я должен был жениться на ней, – внезапно сказал Роман. Она опустила веки и замерла.

– Я знаю. Мы можем это не обсуждать?

– Мой отец... ты знаешь... – А об этом он все еще не мог говорить. – У меня с нею было не так, как с тобой. Тереза не стала настоящей женой. Для такой семьи, как у меня, женитьба – это что-то вроде бизнеса. Ты это знаешь. Она совершенно не была на тебя похожа.