Исповедь Стража - Некрасова Наталья. Страница 32

Как же просто можно было все это исцелить! Разве Мелькору нужны были только те, кто что-то мог? А просто так — нельзя быть при нем? Что, он не мог сказать — ты дорог мне как есть? Нужно было учить, показывать ему тысячу раз, что он — бездарь, доводить до отчаяния…

Как же трудно, невыносимо смирять гордость — даже перед Учителем…

— Тано… — с трудом выталкивая слова, — я знаю, ты хочешь, чтобы я был другим… Скажи, что мне сделать? Как измениться, Тано? Каким я должен стать?

Учитель посмотрел на него — с печальным удивлением, улыбнулся грустно и как-то неловко; ответил не сразу:

— Просто… будь собой.

…После, обдумывая этот разговор, Курумо вдруг во внезапной вспышке озарения понял — вот оно! Не нужно ломать себя, не нужно быть похожим ни на кого — он будет собой, он осознал свое предназначение!.. Его захлестнула волна жгучей радости — он даже прикрыл глаза, словно боялся, что радость эта опалит, как пламя, как ослепительно яркий свет.

Ну, долго же Мелькор медлил с такими простыми словами! А подсказать? Путь указать, так скажем? Почему он своему сыну не указал Путь? Почему он довел его до такого ничтожества? Неужели ему не хватило малой толики времени на того, кто был готов от себя отречься ради него? За что такое пренебрежение? И после этого он — Учитель?!

Кстати, он так и не открыл ученику — то есть сыну — истинного его имени. Он так и остался с тем, что ему дали в Валиноре.

За что?

«Я буду собой. Ты прав, Тано, ты тысячу раз прав — я понял, я обрел себя, я знаю теперь, в чем мое предназначение! Я стану щитом твоим, мечом твоим, ты будешь непобедим — и они отступятся, весь мир будет в твоей воле, весь мир станет твоей Песнью, плотью замысла твоего, воском в руках твоих, глиной под пальцами твоими… я сделаю так! И это будет мой дар тебе!»

Он ушел. Ушел, чтобы вернуться нескоро — с новым Даром.

Курумо вернулся. И не один.

За спиной Курумо стояли орки, вооруженные, в доспехах. Глядят со страхом и преданностью. По знаку Курумо пали на колени.

— Что это… — выдохнул Мелькор.

— Это твои охранители, Тано. — Глаза майя сияли гордостью и с трудом сдерживаемой радостью.

— Зачем? — Во взгляде Учителя — растерянность и ужас.

— …Это — мой дар тебе, Тано!

— И что же мне делать с твоим даром? — очень тихо. — От кого они станут оберегать меня? У меня нет противников.

— Разве Валар — не противники твои? Когда они снова поднимутся против тебя, нам будет что противопоставить им! Они не смогут сражаться с Детьми Единого. Не посмеют. А вот Дети Единого смогут противостоять им — и победа будет наша.

— А что же будут делать эти… мои охранители, пока не наступило твое «когда»?

— Это неважно! — чуть досадливо отмахнулся Курумо. — Они должны быть готовы. Они — только начало! Я приду к другим…

— Чтобы их сделать — такими же?

— Да! Их клинки, их сила помогут воплощению твоих замыслов, они будут биться за тебя. Во имя мира, который станет — твоим!

Мелькор поднял на него потемневшие глаза:

— Уходи. Сейчас. Уйди.

— Что?

— Иди, — ровно повторил Мелькор.

— Тано!

— Иймэ. Иди.

Курумо медленно попятился, словно ждал, что Тано передумает, остановит его, — но тот даже не пошевелился, так и остался стоять, прикрыв глаза.

— Господин! — хриплый, подобострастный голос. — Господин!

Он открывает глаза. Орк, угодливо склонившись, с плотоядным ожиданием крови смотрит снизу вверх на хозяина.

— Господин, прикажи…

И Мелькор в ужасе понимает, что теперь он в ответе за дела этих тварей. Они признали его господином. Если он прогонит их — что они сделают, став вольными, эти признающие только силу, жаждущие убивать, обученные убивать? И уже не отнять у них этого страшного знания — истреби этот отряд, останутся остальные, уже вкусившие этой отравы. Они уже начали грызню в своих племенах. Они уже знают оружие, они уже знают, как убивать, они знают, как подчинить себе сородичей. Уже не остановить. Теперь ему придется стать вожаком этих тварей, хотя бы для того, чтобы не давать им воли. Уничтожить их всех? Он стиснул голову руками. Он был уверен, что есть еще надежда сделать их не такими, изгнать уродующий их страх из их естества… Но теперь это стало почти невозможно…

— Господин, прикажи!

Стая. Стая, и он теперь — ее вожак. Дверь распахивается.

— Учитель, это что? Это кто? Зачем?

Он поднимает голову.

— Это моя Стая. — Страшная усмешка на лице. — Дар твоего брата. Моего ученика. — Он смеется. Гортхауэр никогда не слышал ТАКОГО смеха. И ему становится страшно.

А Стая ждет. И Гортхауэр поворачивается к ним. Какое-то новое чувствоподнимается в нем — Мелькор видит, как неуловимо изменилась осанка ученика, сделав его в чем-то схожим с хищным зверем. И орк пятится, и в глазах его животный ужас.

— Ты. Ты пойдешь сейчас за мной, — глухо рычит ученик и быстро, по-рысьи выскальзывает в раскрытые двери. Орки пятятся за ним.

Мелькор сидит совершенно опустошенный, безразличный ко всему.

Даже будучи таким же верным последователем черного учения, как Борондир, я на его месте все равно сейчас бы понял, каково было Эру увидеть, что его творение вышло, мягко говоря, не таким, как он задумал. Если считать, что Мелькор имел право быть таким, как выбрал, и это хорошо, поскольку у каждого есть свобода выбора, так нечего и Валар осуждать. Они тоже сделали свой выбор. Как сделал его и Курумо.

Правда, тут у Мелькора есть дельные мысли. Насчет орков. Хотя я не уверен, что с ними можно было хоть что-нибудь сделать. Правда, имеется мнение, что и у них есть надежда на спасение.

О, если бы Мелькор был таким на самом деле, он сумел бы найти общий язык с собратьями… Так почему же не нашел? Может, я наконец пойму, чья тут вина? Ведь это и вправду неправильно, чудовищно неправильно, что такой могучий Вала, такой творец — изначально — пал в такую бездну злодеяний… Может, и вправду не только его вина?

Серая скала, кое-где поросшая хиленькими сосенками. Ветер. Словно продолжение скалы, неподвижный, сидит на скале майя Курумо. Ему все равно. Он погружен в свои размышления. Первоначальная буря чувств и сомнений, отчаянье и обида улеглись. Теперь он был способен размышлять спокойно, хотя жгучая боль осталась. Несправедливость — вот было верное имя тому, что произошло.

Он хотел быть первым. Зачем? Чтобы быть первым. Он способен быть первым и достоин этого. Он знал это. Он знал и то, что вряд ли кто сейчас среди Сотворенных мог сравниться с ним знаниями. Что он пытался сделать? Он пытался повторять других. Не выходило. Он страдал. Он еще не знал имени этому чувству, но потом его назовут — зависть. Он не мог того, что могли другие, хотя знал то же самое, даже больше. И умел больше. Учитель говорил ему — будь собой. Он — стал. Он нашел то, в чем он не просто был первым — единственным. И что он получил взамен? Холод и презрение. За что? За то, что сделал так, как считал нужным? Сделал то, чего хотел от него Учитель, — стал собой? Это было несправедливо. Так же несправедливо, как отношение к нему Ауле.

И куда теперь? К кому идти?

А почему — к кому-то надо идти? Почему не… стать собой?

Он рассмеялся. Как просто. Он — сам по себе. Мелькор сильнее в творении, чем прочие Валар. Что же, он взял знания ото всех. Он нашел то, в чем он лучше остальных. Он сумел подчинить орков. Он сумел заставить их слушаться. Он нашел их суть и вылепил из нее то, что нужно сейчас. Он нашел — Силу. Силу, которая могла защитить и Учителя, и Эллери. Он — не хочет. Пусть. Больше он не станет унижаться ни перед ним, ни перед Валар. Теперь он сам хозяин своего Пути — разве не так говорил Учитель? Каждый свободен выбирать Путь. Его Путь — отойти в сторону. Валар придут сюда — он не сомневался. И тогда будет видно, кто был прав. Валар или Мелькор. А он будет смотреть. Он будет честен. Он вернется в Валинор, он ничего не станет скрывать. Он не скажет ни слова во вред Мелькору. Пусть будет то, что должно быть. Он был уверен, что окажется прав.