Великая игра - Некрасова Наталья. Страница 34

Оба молчали. И казалось им, что тени в шатре слишком черны и плотны, почти осязаемы, и что чей-то холодный, липкий взгляд бесстыдно шарит по ним, и кто-то рядом — и вдалеке — злорадно усмехается над их беспомощностью.

Ночь отбушевала, незаметно перейдя в хмурое, мерзкое утро. Оставалось лишь перетерпеть застолье у керна-ару, иначе нанесешь ему смертельное оскорбление. А с керна-ару лучше дружить. Это разумный, нужный государь. Если ему удастся пожить подольше, то кто знает, как повернутся события? Жаль, что люди Эндорэ вообще мало живут… Гирион на мгновение позволил себе помечтать — допустим, Керниен объединит Ханатту — без помощи от… Без помощи со стороны, так скажем. Допустим, удастся привлечь его знаниями и достижениями Нуменора, приручить, прикормить, помочь в Делах… И вот тебе тот самый новый Нуменор, в который войдет и Ханатта как королевство младшее, ибо государь Нуменора должен стать Верховным королем, и никак иначе…

Проконсул улыбнулся. Даже если дела пойдут именно так, ему этого не увидеть. Государства живут дольше людей, они и рождаются, и взрослеют так долго, как ни одному нуменорцу не прожить. Разве что королям…

Придется пожертвовать желудком — эти варвары чудовищно трапезуют. Ради блага Нуменора.

Проконсул вздохнул.

Аргор с трудом дышал. Черная, непроглядная, вязкая ненависть давила грудь. Хотелось убивать. Он еле сдерживался, шагая по шатру, как зверь по клетке.

И потому человека к нему почти втолкнули — стражи почуяли смерть в шатре, и никому заходить туда не хотелось. Человек упал от толчка на колени и, восторженно глядя ему в глаза, заговорил быстро и сбивчиво:

— Прошу покровительства, государь мой Эльдарион!

— Я Аргор, — резко и зло ответил тот. «Эльдарион» опять вызвало короткий всплеск удушливой ненависти, но «государь» — успокоило.

— Пусть так, — с готовностью согласился молодой человек, вставая, — как пожелаешь. Я хочу быть твоим человеком. Ты — велик.

— Довольно. Ты кто?

— Я ординарец… был ординарцем господина центуриона Ингельда.

Будь он прежним Эльдарионом, он насторожился бы. Но сейчас та ненависть, что вызвала в нем встреча, направляла его мысли лишь в одну сторону — отомстить, показать им всем! Они отвернулись от него — а их собственные люди бегут к нему. Он засмеялся.

— Интересно, какая сделается у него рожа, когда он тебя увидит! Садись, я хочу кое-что узнать у тебя.

Молодой человек послушно сел. В глазах его были робость и обожание. Скажи — мяукай, ведь замяукает. Страж остался у входа. Аргор плеснул в чашу вина.

— Пей. В Нуменоре пойло. Настоящее вино — здесь.

Молодой с откровенной робостью приблизился, взял чашу, и тут случилось что-то странное. Аргор не понял, что именно с ним произошло, потому что вдруг начал падать, потом в глазах вдруг все побелело и начало трескаться, осыпаясь в ничто. Последним, что он еще успел осознать, был чей-то далекий пронзительный вопль, словно сквозь подушку, и нарастающая боль в горле…

Серое нигде. Плоская равнина, темно-серая, нигде ни холмика, ни деревца. Ровный тусклый свет непонятно откуда. Здесь нет направлений. Некуда идти — потому что повсюду только эта равнина, сколько бы ни шел. Нет времени, потому что ничто никогда не меняется. Край безвременья, край вечной тоски.

Ты как таракан под стеклянным кубком. Ты бежишь по кругу и не видишь, что никуда никогда не уйдешь не дойдешь до края, просто бежишь и бежишь на месте…

И так будет всегда — вечно — всегда… Но ведь там за смертью, должно быть нечто иное, он должен предстать перед Творцом, так же говорят мудрые, этого не может быть! Там должно что-то быть!

Единый, Ты же говорил со мной! Где Ты? Слышишь ли ты меня?

— Я — слышу. А вот Он — вряд ли. Ему давно до нас дела нет.

…Он снова сидел в шестиугольной комнате-шкатулке, в том же самом кресле, только на сей раз он не был к нему привязан. А собственно, почему он был тогда привязан? Он нахмурился. Да, конечно. Если бы его не привязали, он бы, наверное, растерзал в клочья любого, кто подвернулся бы под руку. Осознание предательства тех, кому был верен, взбесило его до безумия. Недаром потом так тело болело. А потом все мерещились какие-то пытки в подвале. Морок. Ничего не было. Просто разум отказывался верить очевидному и так рисовал ему муки его, Аргора, души.

Нет, тогда его звали иначе… или это тоже морок?

Он тряхнул головой.

Да, рука Единого опочила на нем. Она вывела его из неведения. Она вырвала его из хаоса черного безумия и страданий. И Он направил его по предназначенному ему пути. Да. Именно так. Ведь та жрица, Асма-анни, тоже на самом деле не горела заживо, это лишь грезилось ей, когда ее коснулась рука ее божества. Да, длань божества тяжела…

Он осмотрелся. Что-то странное было в окружающей картине. Как будто кто-то нарисовал мир только черным и белым. А между этими цветами — все оттенки серого. Белые стены с серыми рельефными тенями, черное небо в окне, а на нем — еще более черное пятно солнца. И тут он осознал еще одну странность — темное и светлое поменялись местами. Бред? Или просто серый рассвет и что-то со зрением?

Он встал. Снова окинул взглядом комнату. Да все навыворот, но почему-то это воспринимается как должное. Когда он повернулся к окну с черным солнцем, по краю которого шла белая кайма увидел, что на окне сидит, обхватив колено руками, невообразимо прекрасный человек, на лице которого тени тоже поменялись местами. Аргор сразу же узнал его. И почему-то не удивился. Только нахмурился — ему не нравилось, что кто-то мог вот так незаметно войти и нагло смотреть на него. Откуда он здесь взялся, было совершенно непонятно.

— Почему я здесь? — требовательно спросил Аргор.

— А где это самое «здесь», как ты думаешь? — с дружелюбной насмешкой спросил майя.

Аргор недоуменно посмотрел на него. Майя засмеялся, любуясь своей серой рукой, на которой ярко белело кольцо.

— Все идет даже лучше, чем я думал, — сообщил он. — Аргор, ты умер. Ты убит. И ты — здесь. Ты понимаешь?

Аргор не понимал:

— Ты не ушел. Ты остался здесь, и, стало быть, ты не умер по-настоящему.

Аргор не понимал.

— Не понимаешь? — Майя снисходительно улыбался. — Мы сумели одолеть смерть. Вот это самое колечко сделало тебя бессмертным. Все просто. Это не та смерть, которой вы так боитесь. Это новая ступень в развитии человечества. Ты убит — и ты не за Кругами Мира. Ты никуда не ушел. Ты в мире призраков. В Призрачном мире. — Он соскочил с подоконника, заложил руки за спину и, расхаживая взад-вперед, начал говорить, словно объясняя что-то ученику. Аргора он будто бы и не замечал. — Мир теней. Тела отбрасывают тени, их видно. Но здесь — тени душ. Тени сущностей. Здесь видно то, что никогда не увидишь обычным зрением. Эльфы умеют так видеть. Люди — нет. Я вижу больше и тех, и других, — говорил он резко и отрывисто. — Идем.

Аргор повиновался. Они вышли в какой-то странный зал, по которому скользили, не отбрасывая теней, полупрозрачные люди с серыми лицами и светлыми глазами. Он различал их черты и, наверное, мог бы узнать при встрече. Майя снова заговорил:

— По их теням видно, когда они пугаются, когда что-то пытаются скрыть, радуются. Лицо умеет не показывать чувств, тень — нет. — Он коротко хохотнул. — Ты понимаешь, что ты теперь можешь? Правда, возможно, этому можно было бы научиться, и не умирая, — пробормотал он себе под нос. — Посмотрим, как выйдет с другими…

Аргор молчал, пытаясь переварить обрушившееся на его голову знание. А майя продолжал:

— Теперь ты больше чем просто человек. Ты бессмертен. Так, как бессмертны эльфы, — во плоти. Ты даже можешь, как они, видеть в мире теней. Когда твое тело восстановится, надо попробовать. Сейчас ты весь в мире теней, а насколько легко у тебя получится менять зрение во плоти — я пока не знаю, не знаю… Я многого еще не знаю.

Аргор молчал. Слишком много, слишком невероятно.

— Самое смешное, что они, — майя ткнул пальцем в тени людей, — сейчас нас не видят. И не слышат. Но чувствуют. Боятся. Видишь — побежали? — Он тихо рассмеялся. — Садись, Аргор. Мы — избранники. Понимаешь? Все предопределено. Все, что ты сделаешь, уже где-то записано. Так должно быть. Потому нет ни кары, ни воздаяния. Разве может Единый карать за осуществление Его воли? Для избранников нет греха. Свобода, выбор — лишь для муравьев, потому что не они вершат волю Единого. Мы — выше этого. Было предопределено, что ты будешь строить Новый Нуменор. Было предопределено, чтобы я указал тебе, с чего начать и как строить. Все в Замысле. Понимаешь?