Черная Книга Арды - Васильева Наталья. Страница 23
Рука Учителя касается склоненной темноволосой головы, и со звездой, вспыхнувшей на челе, девушка выпрямляется, сияя улыбкой.
— Я, Тайр, избираю Путь Наблюдающего Звезды, и знаком Пути, во имя Арты и Эа, беру имя Гэллир, Звездочет.
— Перед звездами Эа и этой землей…
Последняя — она. И замирает сердце — только ли потому, что она — младшая, рано нашедшая свою дорогу? Как трудно сделать шаг вперед…
— Я, Эленхел…
Она опускает голову, почему-то пряча глаза.
— …избираю Путь Видящей и Помнящей… и знаком Пути, во имя Арты и Эа, принимаю…
Резко вскидывает голову, голос звенит.
— …то имя, которым назвал меня ты, Учитель, ибо оно — знак моей дороги на тысячелетия…
Знакомый холодок в груди: она не просто говорит, она — видит.
— …имя Элхэ, Полынь.
Маленькая ледяная молния иголочкой впивается в сердце. Какое у тебя странное лицо. Учитель… что с тобой? Словно забыл слова, которые произносил десятки раз… или — я что-то не так сделала? Или — ты тоже — видишь?
Ее охватывает страх.
— Перед звездами Эа и… Артой… отныне… — он смотрит ей в глаза, и взгляд у него горький, тревожный, — и навеки, ибо нет конца Дороге… имя твое — Элхэ. Да будет так.
Он берет ее за руку — и это тоже непривычно — и проводит пальцами по узкой, доверчиво открытой ладони. Пламя вспыхивает в руке — прохладное и легкое, как лепесток цветка. Несколько мгновений она смотрит на ясный голубовато-белый огонек, потом прижимает ладонь к груди слева.
Учитель отворачивается и с тем же отчаянно-светлым лицом вдруг выбрасывает вверх руки — дождь звездных искр осыпает всех, изумленный радостный вздох пролетает по залу, где-то вспыхивает смех…
— Воистину — Дети Звезд…
Он говорит очень тихо, пожалуй, только она и слышит эти слова.
— А ты снова забыл о себе.
Он переводит на Элхэ удивленный взгляд. Та, прикрыв глаза, сосредоточенно сцепляет пальцы, потом раскрывает ладони — и взлетает вокруг высокой фигуры в черном снежный вихрь: мантия — ночное небо, и звезды в волосах.
— Где ты этому научилась? — Он почти по-детски радостно удивлен.
— Не знаю… везде… Мне… ну, просто очень захотелось, — она окончательно смущена. Он смеется тихо и с полушутливой торжественностью подает ей руку. Артаис-Гэллаан и Тайр-Гэллир составляют вторую пару.
…А праздник шел своим чередом: искрилось в кубках сладко-пряное золотое вино, медленно текло в чаши терпкое рубиновое; взлетал под деревянные своды стайкой птиц — смех, звенели струны, и пели флейты…
— Учитель, — шепотом.
— Да, Элхэ?
— Учитель, — она коснулась его руки, — а ты — ты разве не будешь играть?
— Ну, отчего же… — Изначальный задумался, потом сказал решительно: — Только петь будешь — ты.
— Ой-и… — совсем по-детски.
— И никаких «ой-и»! — передразнил он на удивление похоже и, уже поднимаясь, окликнул: — Гэлрэн! Позволь лютню.
Только что — смех и безудержное веселье, но взлетела мелодия — прозрачная, пронзительно-печальная, и звону струн вторил голос — Изначальный пел, не разжимая губ, просто вел мелодию, и тихо-тихо перезвоном серебра в нее начали вплетаться слова — вступил второй голос, юный и чистый:
Андэле-тэи кор-эме
эс-сэй о анти-эме
ар илмари-эллар
ар Эннор Саэрэй-алло…
Оллаис а лэтти ах-энниэ
Андэле-тэи кори'м…
Я подарю тебе мир мой -
родниковую воду в ладонях,
россыпи звездных жемчужин,
светлое пламя рассветного солнца…
в сплетении первых цветов
Я подарю тебе сердце…
Два голоса плели кружево колдовской мелодии, и мерцали звезды, и даже когда отзвучала песня, никто не нарушил молчания — эхо ее все еще отдавалось под сводами и в сердце… …пока с грохотом не полетел на пол тяжелый кубок. Собственно, сразу никто не разобрался, что происходит; Учитель только сказал укоризненно:
— Элдхэнн!
Дракон смущенно фыркнул и сделал попытку прикрыться крылом.
— И позволь спросить, зачем же ты сюда заявился?
Резковатый, металлический и в то же время какой-то детский голосок ответствовал:
— Я хотел… как это… поздравить… а еще я слушал…
— И — как? — поинтересовался Изначальный.
Дракон мечтательно зажмурился.
— А кубок зачем скинул?
Дракон аккуратно подцепил помянутый кубок чешуйчатой лапой и со всеми предосторожностями водрузил на стол, не забыв, впрочем, пару раз лизнуть тонким розовым раздвоенным язычком разлитое вино:
— Так крылья ж… опять же хвост…
Он-таки ухитрился, не устраивая более разрушений, добраться до Мелькора и теперь искоса на него поглядывал, припав к полу: Ну как рассердится?
— Послу-ушать хочется… — даже носом шмыгнул — очень похоже — и просительно поцарапал коготком сапог Мелькора: разреши, а?
— Ну, дите малое, — притворно тяжко вздохнул тот, — Эй!.. А эт-то еще что такое?
Элхэ перестала трепать еще мягкую шкурку под узкой нижней челюстью дракона — дракон от этого блаженно щурил лунно-золотые глаза и только что не мурлыкал.
— А что?.. Ну, Учитель, ну, ему ведь нравится… смотри!
Элдхэнн в подтверждение сказанного мягко прорычал что-то.
— Слушай, Элхэ, хочешь его домашним зверьком взять — так прямо и скажи! — нарочито возмутился Мелькор.
Элхэ в раздумье сморщила нос.
— А это мысль, Учитель! — просияв, заявила она через мгновение.
В ответ раздался многоголосый смех и крики: «Слава!» Мелькор тоже рассмеялся облегченно: ну вот, все-таки совсем девочка!..
Все-таки тревожно на сердце.
— …А песня, Гортхауэр!.. Видел, как Гэлрэн на нее смотрел?
Ученик лукаво взглянул на Учителя:
— А — подрастет?
— Хм… Остерегись — как бы и тебя не приворожила!
Но какие глаза!.. Словно ровесница миру. «Знак Дороги на тысячелетия»…
…Здесь было так холодно, что трескались губы, а на ресницах и меховом капюшоне у подбородка оседал иней. Она уже подумала было, не вернуться ли, и в это мгновение увидела их.
Крылатые снежные вихри, отблески холодного небесного огня — это и есть?..
— Кто вы?
Губы не слушались. Шорох льдинок, тихий звон сложился в слово:
Хэлгэайни…
Она улыбнулась, не ощущая ни заледенелого лица, ни выступившей в трещинах рта крови. Она не смогла бы объяснить, что видит. Музыка, ставшая зримой, колдовской танец, сплетение струй ледяного пламени, медленное кружение звездной пыли… Она стояла, завороженная неведомым, непостижимым чудом ледяного мира — мира не-людей, Духов Льда.
Откуда же вы?.. - уже не могла спросить, только подумать. Не знала, почему — время остановилось в снежной ворожбе, и не понять было, минуты прошли — или часы. Была радость — видеть это, не виданное никем.
Они услышали.
Тэннаэлиайно… он расскажет…
Шесть еле слышных мерцающих нот — имя. Она повторила его про себя, и каждая нота раскрывалась снежным цветком: ветер-несущий-песнь-звезд-в-зрячих-ладонях. Тэннаэлиайно. Она смотрела, пока не начали тяжелеть веки, и звездная метель кружилась вокруг нее — это и есть смерть?.. — как покойно… Уже не ощутила стремительного порыва ветра, когда черные огромные крылья обняли ее.
Он растирал осторожно и сильно синевато-бледные руки и ноги девушки, накладывал остро пахнущую мазь из пчелиного клея, поил замерзшую терпким вином с медом и травами, а потом бесконечные часы сидел рядом с ней, согревая в ладонях ледяную тонкую руку, по капле переливая в неподвижное тело силы, и звал, звал…
Элхэ… вернись…
Как тяжело поднять ресницы… Ты?.. Тэннаэлиайно… Нет сил даже улыбнуться.
Он погладил ее серебристые волосы:
Все хорошо. Теперь спи. Птицы скажут, что ты у меня в гостях, никто не будет тревожиться.
Она прижалась щекой к его ладони и снова закрыла глаза.
— Учитель… Ты так и просидел здесь всю ночь?
— И еще день, и еще ночь. Как ты?