Черная Книга Арды - Васильева Наталья. Страница 29

— Ну, — в темноте не видно улыбки Собеседника, но она ощущается в его голосе, — по крайней мере, так полагает тот, кем написана Книга.

— Положим, в отношении «исправленных» орков я вам верю. Но откуда вдруг берется оружие и воинские умения у всех остальных? Насколько могу понять, Курумо-Морхэллен даже не племя привел Мелькору — небольшой отряд…

— Но орки в нем были из разных племен. Зная тщательность Курумо во всем, что он делает, можно догадаться о том, что эти «охранители» были отобраны после нескольких ступеней обучения: значит, учил он не только этот отряд — учил многих; и Мелькор, в отличие от нас с вами достаточно хорошо знавший Курумо, это понял.

— Курумо — от начала неудача мастера ?Ошибка Мелькора ?

— Нет. Черного Валу называют «властителем Огня и Льда»:Ортхэннэр — это Огонь. А Курумо — Сэйор Морхэллен — Лед. Ортхэннэр — сердце, Курумо — разум; как и Соото, он не успел найти свой Путь — «путь, которому еще нет имени». Но для того, чтобы найти себя, Курумо нужно было измениться — а он успел впитать неизменность Валинора; не неизменность даже — боязнь изменений, застывшее равновесие. Вы удивлялись тому, что в первый раз Мелькор так настороженно принял Ортхэннэра — а причина именно в этом: сын, с младенчества воспитывавшийся в другой семье, не принял ли ее законы ?Смогут ли они понять и принять друг друга ?

— Сын?..

— Не по крови, конечно. Слово значит очень многое:майя — орудие, фаэрни — дитя духа, тот, кто несет в себе частицу своего Создателя, но неизбежно станет иным, не похожим на своего отца. Ортхэннэр и Курумо, разные от начала, потому и созданы были словно бы в противоположность друг другу, потому и не хватало Курумо в Валиноре его брата: будучи вместе, они могли учиться друг у друга, творить себя сами… Потому они оба, Сердце и Разум, и были так нужны их Создателю…

ТВОРЕНИЕ: Оживший камень

от Пробуждения Эльфов год 477-й, начало осени

…Случилось так — пришел к Мелькору Айкъоро-Оружейник и, посмеиваясь — такая уж у него была манера говорить, — сказал:

— Учитель! Гортхауэр просил меня поговорить с тобой.

Это было любопытно. Обычно фаэрни всегда приходил сам. Непонятно, что могло помешать ему теперь.

— Ну, так говори. Я всегда рад слушать тебя и его.

Оружейник опять усмехнулся. Не слишком рослый, он был наделен огромной силой; постоянная работа в кузнице дала ему мощную широкую грудь и плечи, мускулистые руки, похожие на корни тысячелетнего дерева. Спокойный и основательный, один из немногих он носил бороду: говорил — «для внушительности», и, видно, эта внушительность помогала ему. Кто бы мог подумать, что он моложе многих, едва ли не ровесник Гэлрэну?..

— Так вот, Учитель, сам Гортхауэр не решился идти к тебе…

— Почему? — недоуменно поднял бровь Изначальный.

— Да побаивается, — усмехнулся Айкъоро.

— Но чего? Ведь я еще даже не знаю, в чем дело!

— Понимаешь ли, Учитель, это не вещи касается. Он сделал живое, - последнее слово Оружейник произнес по слогам, — и, похоже, сам не знает, что делать со своими тварями.

Оружейник опять усмехнулся:

— Право же, забавные чудища. Но, клянусь, не понимаю, чего хотел Гортхауэр!

— Так пусть идет сюда. Да вместе со своим творением. Кажется мне, натворил он что-то не то…

А Гортхауэр чувствовал себя страшно виноватым. С одной стороны, им руководили благие намерения: он хотел, чтобы тяжелый труд углежогов, работу в шахтах и на рудниках, а может, потом и на строительстве каменного жилья выполнял бы кто-нибудь покрепче Эллери. С другой стороны… он не поверил, конечно, тому, что сам создал крылатых коней. По крайней мере, не совсем поверил. Но привести в мир живое хотелось невероятно: вот ведь даже у Сотворенного Ороме получается — может, выйдет и у него, Гортхауэра? Новый замысел совершенно заворожил его… Спохватился он поздно — ведь, по сути дела, сотворенное это оказалось живым орудием, вроде кирки или молота. И вот тут ему стало страшно. От глаз Учителя все равно не укроешь, уничтожить — рука не поднимается, живые все-таки… Решил покаяться, пока не поздно.

…Тварь была здоровенная и несуразная. Можно было разгневаться, но можно было и рассмеяться. Мелькор предпочел второе. Да и как тут не рассмеяться — стоит посмотреть только на неуклюжую эту громадину, похожую на заросший лишайником булыжник!..

— Что ты сотворил? — веселился Мелькор. — Это что такое?

— Учитель, — облегченно вздохнул фаэрни, осознав, что осуждать за сотворенное его никто не будет, — ну… правду сказать, я и сам не знаю. Хотел сделать их в помощь Эллери, да, боюсь, толку от них будет немного. Честно говоря, неловко мне как-то. Они получились… как бы точнее сказать… ущербными. Даже если они сами этого не сознают — что до того? Разум говорит — уничтожь, а рука не поднимается.

— В этом ты прав. Они живые, и разум у них есть какой-никакой. Пусть живут. И как они будут зваться?

— Я их зову къал'торни…

— Из чего же ты их сотворил — из камня?

Гортхауэр закивал, заулыбался: он любил рассказывать о том, как он делал ту или иную вещь, увлекаясь, расписывал все до мельчайших подробностей.

— Понимаешь, я их давно задумал, но никак не мог представить, какими они могут быть. А вот раз ночью увидел кучу валунов. Очертаниями они были похожи на что-то с руками и ногами. Ну, я и поспешил связать образ Словом, заклясть его, чтобы не забыть, не потерять. Наверное, поторопился… А потом я дополнил его кое-какими деталями и заклял уже заклятием сущности. Вот такой он и появился…

Гортхауэр растерянно и все-таки с какой-то симпатией посмотрел на гиганта.

— А что же он в чешуе? И в пасти такие зубищи?

— Ох, Учитель, если бы я знал! Похоже, в камнях спала ящерица, и, когда я заклинал образ, я и ее заклял. А еще он света не любит, ведь я его в ночи увидел. Учитель, что же мне с ним делать?

— Что делать?.. Ничего. Пусть живет. Может, и из них выйдет толк… — Изначальный вдруг помрачнел. Фаэрни без слов понял, о чем думает его Учитель.

— Не дам! — упрямо сказал он. — Не допущу! И чтобы никто не посмел использовать их во зло, я наложу на них еще одно заклятие. Они не смогут жить на солнце. Ночь породила их образ, дневной свет будет их превращать в те же камни, из которых они рождены.

— Не спеши. Зачастую живая тварь выходит из-под власти создателя; тем паче что они скорее Пробужденные, чем сотворенные. Раз уж эти ожившие камни живы и разумны, пусть будут свободны. Пусть будет у них возможность стать иными. Пусть живут сами по себе — может, хватит им силы и ума сделать себя. Только ты уж присмотри за ними…

Гортхауэр улыбнулся.

— Хорошо. Я даже надеяться не смел… Но, Учитель, прости меня — если бы ты повелел сейчас уничтожить их, я бы тогда точно ушел!

Мелькор посмотрел на фаэрни с некоторой укоризной:

— Плохо же ты меня знаешь… Но, по чести сказать, мне бы никогда не пришло в голову так пробудить камень!..