Черная Книга Арды - Васильева Наталья. Страница 68

… — Ты безумен, брат! Еще не оплакан наш отец, душа его еще не нашла дороги в Чертог Ожидания — а ты решил вступить в сговор с Врагом?! Или ты не давал клятвы отмщения?

— Успокойся, Тъелкормо. Я предвижу, что Моргот сам решит встретиться со мной: силы его невелики, ему нужна передышка. Ты сам слышал, чем он готов поступиться ради этого. Иди. Собери отряд. Мы устроим достойную встречу Морготу и его свите.

Келегорм усмехнулся недобро, коротко кивнул и вышел из шатра.

— Но ты дал слово, брат… достойно ли короля Нолдор нарушать его? — тихо проговорил Амрод.

— Ты собираешься блюсти честь с убийцей и лжецом? Неужели ты не понимаешь — Врагу нужна отсрочка; дай ему только собраться с силами — и он преступит клятву. Так не лучше ли упредить удар Моргота?

Амрод опустил голову: он больше не спорил.

… — Это опасно, Тано. Я не верю Нелъофинве: боюсь, месть для него важнее мира и он готовит ловушку.

— Он дал слово, таирни… — Изначальный раздумчиво потер висок.

— Когда на одной чаше весов — слово короля, а на другой — исполнение клятвы и месть, что перевесит?

— Я думал об этом. Со мной пойдут Ллах'айни.

Поднялся, медленно прошелся по комнате:

— И все-таки мне хочется верить, что эта предосторожность окажется напрасной…

…Он вошел в зал, держась очень прямо — слишком прямо; ломким движением опустился в кресло.

— Я не думал… не думал, что будет так больно…

— Что, Тано?.. — Гортхауэр уже стоял рядом. — Ты ранен?

— Нет… — трудно выговорил Изначальный. — Кровь… не моя. Тело… не ранено…

Он не стал дожидаться вопросов — просто распахнул на миг мысли. Этого оказалось довольно: Гортхауэр увидел все. И отряд Майдроса, и смерть троих из десяти сопровождавших Тано — не мог он, просто не мог успеть везде после того, как обожгла боль первой чужой раны, после того, как задохнулся от ледяного ожога чужой смерти, принимая в себя боль уходящего, — и яростный бой Нолдор с Ллах'айни, и обратный путь к Твердыне… Он не стал спрашивать больше ничего.

— Пленного доставят скоро. Нелъофинве. Сразу ко мне, — отрывисто бросил Изначальный. И, глубоко вздохнув со странной заминкой — как будто вздох этот причинил боль: — Прости, мне сейчас надо быть одному. Прости, тъирни…

Все ближе и ближе: бледное небо вспорото клыками черных бесснежных скал, черная арка — провал во тьму, и смыкаются каменные челюсти горных склонов. Чуждое, до ледяного озноба — чуждое, чужое и страшное, сковывающее волю, ломающее душу: чертог Смерти. Нолдо почти не замечал того, что было вокруг: спроси его кто — он не смог бы описать замок. Помнил только, что его вели какими-то бесконечными коридорами, что горели мертвенные огни, что стояли, застыв у окованных железом дверей, стражи в черном с мертвыми бледными лицами… Мрак и холод. Обитель Врага.

Он сжался, ожидая тяжелого лязга — но высокие двери растворились совершенно бесшумно. Его ввели в зал и поставили перед троном.

Король Нолдор поднял глаза.

Смерть сидела на черном престоле. Эта смерть заглянула в лицо Финве — и король Нолдор лежал среди мрака и огненных сполохов, сжимая в руке рукоять оплавленного меча, и неподвижные глаза его были как стылый лед под пеплом. Эта смерть коснулась ледяным дыханием Феанаро — и с последним вздохом пеплом и прахом рассыпалось тело короля Изгнанников, сгорев в пламени его духа как на погребальном костре. Эта смерть занесла меч над воинами Нолдор — и они пали мертвыми на чужую холодную землю, и жухлая седая трава была красной от их крови.

Смерть сидела на черном престоле — небытие, принявшее зримый облик; и король Нолдор понял, почему никто не держит его, почему ему оставили свободными руки, почему не обезоружили. Он и без того не смог бы поднять меча, не смог бы сделать и шага вперед: он ощущал себя песчинкой на берегу, над которым нависла темная волна Силы — и замерла за миг до того, как обрушиться на беззащитную землю, смести все на своем пути, поглотить весь мир. Майдросу потребовалось все его мужество для того, чтобы просто устоять на ногах.

— Ты совершил ошибку, нолдо.

Тяжелые слова были как камни — ни насмешки, ни горечи, ни ярости: смертный холод спокойствия. Но тяжелее было вынести взгляд — пронизывающий, обжигающий, он, казалось Майдросу, выворачивал его наизнанку, проникал в самые сокровенные его мысли. Он знал, что мы замышляем. Знал с самого начала. Глупо. Все бесполезно, и отец — отец знал, провидел это… Его не победить…

Ты обрек свой народ на бессмысленную и жестокую войну. Твои братья отреклись от тебя. Никто из них не придет за тобой, никто не будет пытаться спасти тебя. Они предали тебя. Но у тебя есть еще возможность все исправить. Я отпущу тебя — если ты выполнишь мои условия.

Майдрос молчал, с отвагой обреченного глядя в лицо Врага — высеченную изо льда маску.

— Клянись не преступать границ моих земель и не поднимать меча против моего народа. Клянись Сильмариллами: если ты преступишь это слово, то лишишься камней навсегда. Ваша клятва держит вас крепче оков: преследовать любого, будь то Вала, майя, эльф или смертный, или иной из живущих, кто завладеет Сильмариллами, покуда камни не вернутся к вам. Исполнив клятву, данную мне, вы получите камни. Клянись — и я верну тебе свободу.

Майдрос облизнул внезапно пересохшие губы: на ладони Проклятого сиял Сильмарил — манил к себе, притягивал завороженный взгляд.

— Он твой — в обмен на клятву. Если же твои братья подтвердят ее, вы получите остальные камни. Мне они не нужны. Выбирай.

— Я не верю тебе. И не будет мира между нами — во веки веков! Делай со мной что хочешь — мне все равно; но знай, что сыновья Феанаро отплатят тебе за все. Ты хочешь клятвы? — я клянусь, и братья мои подтвердят эту клятву: до предела земель, до границ мира мы станем преследовать тебя — и в тот час, когда в оковах ты будешь повержен к стопам Великих, отец мой будет отмщен! И ты увидишь, как последние из твоих прислужников будут подыхать, прикованные к скале…

Он не договорил: безумная черно-огненная боль обожгла его, скрутила, швырнула на каменные плиты, и — оглушительнее обвала, холоднее вечных льдов Хэлкараксэ — размеренно и страшно прозвучало в зале:

— Ты — сказал. Ты — выбрал. Неси же свою кару — до того часа, пока преданный не простит предательство. Да будет так.

…Выворачивает суставы боль, тонет мир в ледяном тумане, и стоит перед глазами ледяное узкое лицо Смерти и глаза, бездонные глаза, сухие и страшные, и звучит, отдаваясь эхом медного колокола, — как проклятие Владыки Судеб — в меркнущем сознании: пока преданный не простит предательство… - и тянутся, тянутся бесконечные паутинные нити воспоминаний, сплетаются — тают в безвременье ледяной и черной вечности; нет мира — есть только он и льдистое бледное небо, пронзенное высокими башнями, расчерченное угольными изломами скал…

…как дуновение ласкового ветра, несущего медовый аромат цветов, как песня жаворонка-лирулин в небесной лазури — звон золотых струн и голос, забытый и знакомый… неужели и это — только морок, наваждение Моринготто, отголосок воспоминаний? Или разум покидает сына Феанаро?..

Но струны звенят — то ближе, то дальше, там, внизу, и голос не смолкает, возвращая надежду, суля избавление от боли…

Тогда Майдрос запел, не узнавая охрипшего, сорванного своего голоса, — и песнь зазвучала яснее, приближаясь, — и вот Финдекано уже стоит у подножия скалы, и ветер треплет темные пряди его волос, перевитые золотыми нитями.

…пока преданный не простит предательство…

Финдекано…

Песня смолкла; Фингон кусал губы, в беспомощной растерянности глядя на того, кто был его другом.

— Прости… меня. — Майдрос не узнавал своего голоса. — Корабли… я не помешал отцу… убей…

«Впервые мы увидели творения Манве Сулимо, подобные огромным орлам или тучам, сулящим грозу, в тот год, когда свершилось предсказанное Нелъофинве и оковы Силы были сняты с него; ибо Финдекано, которого он предал, не воспротивившись сожжению кораблей, узнал о пленении Нелъофинве и пришел, чтобы освободить его. И Свидетель Манве именем Соронтур перенес Финдекано на скалу, где прикован был Нелъофинве; но нечем было разомкнуть оковы Нелъофинве, потому Финдекано отсек ему кисть правой руки. И Свидетель Манве унес обоих прочь от Гор Ночи…»