Черная Книга Арды - Васильева Наталья. Страница 82

И — еще два слова, почти неразличимых.

ПЕСНЬ: Изгнанник

458 год I Эпохи — 462 год I Эпохи,

ноябрь — декабрь

— Повелитель Воинов! — прохрипел человек и рухнул к ногам Гортхауэра. Фаэрни вскочил, инстинктивно стиснув рукоять меча.

— Что?! Что произошло, говори?

— Артаир… и Тавьо… оба… — человек закрыл лицо руками.

Он понял без объяснений.

— Где?

— Я… покажу…

— Воды с красным вином ему, — отрывисто проговорил Гортхауэр. — Свежих коней… кони пройдут там?

Человек, захлебываясь, жадно пил воду, чуть подкрашенную вином. Кивнул; глаза у него были как у побитой собаки.

— Как же так, Айанто? — почти шепотом. — Скажи… как же?.. Сегодня только он мне про волчат своих рассказывал, смеялись все… как же?..

Старшего, Артаира, узнать можно было только по одежде и рыжевато-золотым волосам: удар меча рассек лицо. На лице младшего навсегда застыло выражение растерянности и какой-то детской обиды; две стрелы с зеленым оперением пронзили тело — под ключицей и в сердце. Гортхауэр осторожно, словно боясь причинить боль, извлек одну из раны.

— Бараир, — ровно и страшно.

Эти двое были его учениками, и Тавьо лишь недавно принял меч воина. Гортхауэр поднялся, все еще сжимая в руке стрелу.

— Велль знает?

— Нет, Повелитель.

— Скажите… нет, я сам скажу ему. Потом — предводителя ирхи ко мне.

Объяснять ничего не пришлось, и напрасно фаэрни подыскивал слова. Опустив глаза, Велль сказал с порога:

— Я знаю. Брата убили. Позволь проститься с ним.

Когда-то их подобрали в лесу — продрогших, голодных оборвышей, испуганно смотревших на Черных Воинов. Тавьо хотел быть с Гортхауэром — и тот позволил это, разглядев в мальчишке будущего воителя. Велль остался в Аст Ахэ — этого хотел Учитель, видевший странный и горький дар, которым наградила того судьба. Но братьям разлука оказалась не по силам. Так Велль пришел в отряд Повелителя Воинов. Стремительного, мальчишески дерзкого Тавьо, пожалуй, любили больше, чем его молчаливого и замкнутого брата, но Гортхауэр, сам не заметив того, привязался к обоим. И теперь один был мертв, другой — сломлен горем.

Они были близнецами и ощущали себя единым целым. И оставшемуся в живых казалось — он совсем один в мире, смерть просто забыла о нем.

…К Бараиру Гортхауэр относился со своеобразным мрачноватым восхищением; пожалуй, ему даже нравился этот предводитель изгнанников, умевший быть и безрассудно-отважным, и холодно-рассудительным. В чем-то они были похожи, а зачастую — когда дело касалось банд уруг-ай — становились едва ли не союзниками. Но сейчас Гортхауэр не хотел помнить об этом. Кровь за кровь? — что ж, он последует закону мести. Изгнанники мстят за смерть своих близких, и им нет дела до того, кто перед ними, виновные или невиновные, ирхи или люди; для них и те, и другие — прислужники Врага. И почему он, Гортхауэр Жестокий, должен щадить их и помнить о том, что они тоже — по-своему — сражаются за правое дело?

Холоднее вечных льдов голос Повелителя Воинов, неподвижно, как каменное изваяние, его лицо:

— Они должны умереть.

— Повинуюсь, Великий… — предводитель ирхи дрожит под жестким взглядом.

— Женщин и детей не трогать. Ответишь головой.

— Повинуюсь…

— Бараира взять живым. Если не удастся — принесешь его кольцо. Оно будет доказательством того, что приказ выполнен, — хрустнуло в пальцах древко стрелы с зеленым оперением. — Ты понял?

— Да, Великий.

— Иди.

…Тарн Аэлуин, чистое зеркало, созданное в те времена, когда мир не знал зла. Тарн Аэлуин, священное озеро, чьи воды некогда благословила Мелиан, владычица Дориата, — так говорят Люди. Тарн Аэлуин, берега твои — последний приют Бараира и тех его воинов, что еще остались в живых…

Жены и дети их исчезли — кто знает, что с ними. Успели уйти ?Мертвы ?В плену ?Сами они — как листья на ветру, маленький отряд отважных до безумия людей — ибо им уже нечего терять. А кольцо облавы сжимается все туже, как равнодушная рука на горле.

Его называли Горлим. Потом — Горлим Злосчастный. Он слишком любил свою жену, прекрасную Эйлинель; потому, несмотря на запрет Бараира, пробрался к опустевшему поселению, где некогда был его дом… Показалось — или действительно увидел он в окошке мерцающий свет свечи? И воображение мгновенно нарисовало ему хрупкую светлую фигурку, застывшую в ожидании, чутко вслушивающуюся в каждый шорох… Он был уже готов выкрикнуть ее имя, когда услышал невдалеке заунывный волчий вой. Псы Моргота… Бежать отсюда скорее, скорее, чтобы отвести от нее беду, сбить со следа преследователей! Горлим был уже уверен, что действительно видел свою жену, он не мог и не хотел верить, что она убита или в плену.

С той поры тоска совсем измучила его. Везде видел он ее, единственную; лунные блики складывались в чистый светлый образ Эйлинель, в шорохе травы слышались ее шаги, в шепоте ветра — ее голос… О, если только она жива! Он сделает все, чтобы освободить ее! Эти мысли сводили его с ума, и вот — он решился на безумный шаг…

— …Введите его. И оставьте нас.

Человек стоял, низко склонив голову. Сейчас невозможно было поверить, что это один из самых смелых и беспощадных воинов Бараира: дрожащие руки, покрасневшие глаза, молящий голос:

— Ты исполнишь мою просьбу?

— Чем ты заплатишь?

— Я покажу тебе, где скрывается Бараир, сын Брегора.

Гортхауэр жестко усмехнулся:

— Чего бы ты ни попросил — невелика будет цена за столь великое предательство. Я исполню. Говори.

…Тарн Аэлуин, чистое зеркало, созданное в те времена, когда мир не знал зла. Тарн Аэлуин, священное озеро, чьи воды благословила некогда Мелиан, владычица Дориата, — так говорят Люди. Тарн Аэлуин, отныне кровь на твоих берегах, и птицы смерти кружат над тобой…

— …Ты исполнил свое обещание. Я исполню — свое. Так чего же ты просишь?

— Я хочу вновь обрести Эйлинель и никогда более не разлучаться с ней. Я хочу, чтобы ты освободил нас обоих. Ты поклялся!

— И не изменю своему слову. Эрэден!

Те минуты, пока молодой воин не вошел в зал, показались Горлиму вечностью.

— Эрэден, этот человек ищет свою жену, Эйлинель.

Тот опустил голову:

— Я не знаю, что с ней, Повелитель.

— Как?..

— Она отказалась уйти. Сказала, что не покинет свой дом. Больше я не слышал о ней.

Лицо Гортхауэра не дрогнуло, но Горлим смертельно побледнел.

— …Там оставалась женщина. Что с ней?

— Великий, клянусь, я не знаю! — в ужасе взвыл орк.

— Лжешь. Она мертва.

— Нет, нет, клянусь! Пощади!..

— Она мертва. И убил ее ты. Ты нарушил приказ. Я не повторяю дважды: ты заплатишь жизнью.

— Я не виноват! Она…

— Ты умрешь, — безразлично бросил Жестокий. Повернулся к Горлиму. Столь безысходное отчаяние было написано на лице человека, что в душе фаэрни против воли шевельнулась жалость; но он вспомнил широко распахнутые смертью глаза Тавьо и стиснул руку в кулак. Его губы скривились в жесткой усмешке:

— Я держу слово. В Обители Мертвых вновь обретешь ты Эйлинель и никогда не расстанешься с ней. Смерть дарует свободу, и смерть будет для тебя меньшей карой, чем жизнь. Хочешь прежде видеть, как умрет виновник твоего несчастья?

— Нет… — прошелестел голос человека. — Нет, Жестокий. Вы отняли у меня все — так берите и мою жизнь. А пыток я не боюсь.

Гортхауэр отвел глаза.

Действительно ли дух злосчастного Горлима явился Берену, сыну Бараира, или сердце подсказало ему, что он должен вернуться, — кто знает… Из последних соратников отца он не застал в живых никого. Он похоронил Бараира и отправился по следу орков: те не ушли далеко, полагая, что из Изгнанников в живых никого не осталось, даже не выставили стражу, и Берен смог подкрасться почти к самому костру.