Великий лес - Ненацки Збигнев. Страница 45

Они вышли на маленькую полянку. Там был столик и две лавочки. Здесь Марын соскочил с лошади, зажег карманный фонарик, вынул из полевой сумки блокнот, велел Карасю сесть за столик и написать правду. Значит, просто признаться, чем запугал его старший лесничий Маслоха или что пообещал взамен за лжесвидетельство о том, что не было никакого кладбища в Волчьем Углу. И Карась написал – он солгал по приказу старшего лесничего, и правда вышла наружу.

– А теперь прочитай, – попросил друг, и Карась, очень медленно, выговаривая слова, прочитал то, что написал. А когда закончил и Юзеф Марын, спрятав его заявление в полевую сумку, погасил фонарик, Карась со страхом спросил:

– Что скажет старший лесничий, когда узнает, что я отказался от заявления? Он услышал тихий смех.

– Ты удивишься, дружище, но старший лесничий никогда никому не скажет о том, что ты сейчас сделал.

Через минуту Карась слышал уже только затихающий в темноте топот копыт буланой кобылы. Он не вставал с твердой лавки, даже когда до него перестал долетать топот копыт по лесной дороге. Его тяготил страх. Куда поскакал в лесной тьме этот страшный охотинспектор? Зенон Карась хорошо знал, что не он один согласился подписать лживое заявление. И не он один этой ночью напишет нечто совершенно иное, потому что ночью в окно дома постучит Юзеф Марын. Можно было только догадываться, что у охотинспектора появилось много друзей, хотя никто не стремился признаваться в этой дружбе…

Ровно в восемь утра в лесном управлении в Бартах началось совещание всех лесничих с участием приехавших из окружного управления двух лесных инспекторов. Сначала говорили о проблемах, связанных с вырубками, потом – в соответствии с повесткой, предложенной Маслохой, – начали дискуссию о потерях на делянках, особо останавливаясь на неудачных делянках в лесничестве Стемборека. Около полудня Маслоха собирался выложить на стол тридцать заявлений лесничих, лесников и лесных рабочих и таким образом ответить на вопрос одного из инспекторов, который приехал в Барты специально для разбора жалобы Хорста Соботы. Инспектор узнает, что не было никакого кладбища в Волчьем Углу, Хорст Собота сумасшедший старик, который решил вступить в схватку с лесом. Его жалоба должна послужить основанием для объявления Соботы обыкновенным сумасшедшим. Тогда при помощи хорошего юриста удастся через суд лишить ненормального старика прав и получить его прекрасный дом.

В десять утра панна Марылька, секретарша Маслохи, увидела перед своим столом охотинспектора Юзефа Марына, в мундире, с полевой сумкой, висящей на плече. Она не помнила, был ли охотинспектор в списке приглашенных на совещание, но, видимо, был, если появился в секретариате старшего лесничего, хоть и с опозданием на два часа.

– Старший лесничий не любит, когда опаздывают, – резко сказала она, но тут же мило улыбнулась, потому что этот мужчина очень ей нравился.

– Я приехал не на совещание. Я хочу увидеть старшего лесничего. И немедленно, – сказал он и мило улыбнулся. У него были красивые белые зубы, у Марыльки же, несмотря на ее двадцать три года, почти все зубы были с большими или маленькими дырками, потому что трудно следить за зубами, когда живешь в домике лесника, затерянном в лесах. Она могла начать лечить их уже в Бартах, но у лесников тоже были испорченные зубы, и никому это не мешало.

– Со старшим лесничим каждый хотел бы увидеться, и немедленно, – ответила Марылька, кокетливо склоняя головку. – Но это невозможно, потому что у него совещание. Присядьте, пожалуйста, подождите, когда совещание закончится.

Она указала ему стул возле своего стола и даже спросила, не хочет ли он чаю. Как раз закипела вода в электрическом чайнике, который стоял на полу возле стола.

Марын отказался и уселся на стул, который ему указали. Марылька должна была предупредить Марына, что совещание может затянуться, но ей хотелось поговорить с охотинспектором («познакомиться с ним», как она это называла), и она обошла этот вопрос молчанием.

– Одна официантка из Гауд хвасталась нескольким лесникам, что стала вашей невестой, – начала разговор Марылька, заваривая чай.

– Я ничего об этом не знаю, – пожал плечами Марын.

– Я подумала, что она обманывает. Она уверяет, что была в доме Хорста Соботы. Что вы ее пригласили.

– У Хорста Соботы хозяйничает молодая красивая женщина. Она не позволяет мне никого приглашать к себе.

– Вероника? – Марылька недоверчиво улыбнулась. – Я знала ее мужа, Кулешу. Он мне много о ней рассказывал. Это не настоящая женщина.

– А я – не настоящий мужчина, – грубовато ответил Марын. Он не знал, почему, но факт, что стыдную тайну Вероники знали столько людей, был ему неприятен.

– Эта официантка говорила совсем другое. Впрочем, Веронику мне в самом деле жаль. Столько ее насиловало, что такой женщине уже трудно жить. Она спряталась у Хорста Соботы и в конце концов сойдет с ума, как и старик.

– Собота не сумасшедший.

– Вы так говорите, потому что у него живете. Но старший лесничий говорит совсем другое.

– Я знаю, – кивнул он головой. – Но правда, что Веронику попросту изнасиловали. А у вас не было никакого мужчины?

– Нельзя спрашивать о таких вещах, – захихикала Марылька.

– А можно говорить о другой женщине такие вещи? – спросил Марын.

– Я думала, что вы понимаете юмор.

– Немножко понимаю. Вы приедете ко мне?

– Вероника мне не позволит, – рассмеялась она немного деланно. Внешностью она намного больше напоминала ему Эрику, чем официантка из Гауд. Только у Эрики не было испорченных зубов. Мысль об Эрике, однако, не будила в нем желания. Впрочем, разве он не искал любви великой и настоящей? Марын представлял себе глаза Вероники, когда он, может быть, передаст ей слова Марыльки. Он увидит в них стыд, страдание и боль. Отчего уже одна мысль об этом возбуждала его?

Охотинспектор вынул из полевой сумки блокнот, написал на листке несколько слов и подал листок Марыльке.

– Передайте это незаметно старшему лесничему, – попросил он.

– А если нет? – она снова кокетливо склонила головку.

Исчезла эта милая улыбка с лица Марына, челюсти сжались. Глаза потеряли блеск, из-за чего стали похожими на глаза мертвого животного. Девушка почувствовала на своих запястьях пальцы Марына, которые стиснули их со страшной силой. Она с трудом сдержалась, чтобы не закричать от боли.

– Иди, малышка, к Маслохе и занеси ему этот листок. Он должен сейчас же сюда выйти, – тихо сказал охотинспектор, освобождая запястья девушки.

Она встала, как деревянная, и вышла из канцелярии. Так же, как деревянная, она вошла в небольшой зал, обошла сидящих вокруг стола людей в мундирах и подала старшему лесничему записку. Маслоха небрежно положил эту записку перед собой, даже не заглянув в нее. Его обеспокоил только вид все стоящей возле него Марыльки, которая боялась возвращаться в канцелярию.

– Что случилось? – спросил он ее шепотом, а потом заглянул в записку и вместе с Марылькой вышел из конференц-зала.

Марын подал ему четыре странички с заявлениями, которые четверо людей написали для него этой ночью. Маслоха поднес к глазам первую страничку тем немного пренебрежительным жестом, с каким обычно принимал от лесных людей жалобы и заявления. Потом – впервые за все время работы – Марылька увидела, как пальцы старшего лесничего сильнее стискиваются на краю странички. Ничего не изменилось в позе Маслохи, а все же Марылька почувствовала, что старший лесничий испугался. Этот испуг был чем-то невидимым, но у Марыльки было впечатление, что если бы она протянула руку и сунула ее в пространство между двумя мужчинами, то наткнулась бы на что-то такое твердое, как сталь.

– Прошу со мной, – сказал старший лесничий и показал Марыну на двери, ведущие в его кабинет.

Наконец он поднял голову от четырех страничек и посмотрел на Марына, который сидел в кресле по другую сторону стола.

– Чего вы хотите от меня? – по-деловому спросил он.

А Марыну показалось, что он снова стал Баллоу и в сотый раз слышит подобный вопрос. Такие небольшие листочки, заявления, фотографии всегда делали людей послушными и мягкими.