Феникс и ковер - Несбит Эдит. Страница 29

Рассеянно освободившись от объятий девочек, добрая леди с сомнением посмотрела на Роберта.

— Он ничего не выдумывает! — заверила ее Антея. — Все, что он говорит, святая, истинная и неукоснительная правда! Мы так рады за вас.

— Вы ведь не издеваетесь над женщиной пожилой? — робко спросила она. — Вы ведь не такие? И ведь это не сон?

— Не сон и не обман, а все как есть правда, — сказал Сирил. — И я от всего сердца поздравляю вас.

Его суховато-вежливый тон возымел на добрую леди гораздо больший эффект чем молитвенные заклинания остальных.

— Ну, если это не сон и не обман, — сказала она, — то Анри немедленно к Манон отправится, а вы отправитесь со мной к мсье святому отцу. Нет, да?

Манон оказалась усохшей пожилой женщиной с повязанным вокруг головы желто-красным платком. Она взяла на руки Анри, который уже засыпал на ходу от всех пережитых в этот волшебный вечер волнений, и удалилась. А добрая леди надела облегающий черный плащ, восхитительную черную шляпку, пару деревянных башмачков поверх черных кашемировых носков, и вся компания зашагала вниз по дороге к еще одному крохотному беленькому домику, в котором проживал престарелый деревенский священник. Этот добрейшей души человек приветствовал их с такой сердечностью, что они даже и не заподозрили, насколько он был удивлен.

Тетушка маленького Анрн изложила ему все происшедшее в истинно французском стиле — то есть, безумно размахивая руками, конвульсивно передергивая плечами и, конечно, выражаясь на родном языке. Выслушав ее, снятой отец, который отчего-то не владел английским, зеркально повторил только что исполненную пантомиму и тоже наговорил много чего непонятного.

— Он полагает, — прошептал Феникс, — что жизненные невзгоды помутили ее рассудок Жаль, что никто из вас не говорит по-французски!

— Я много чего знаю по-французски! — негодующе возразил Роберт. — Да только это все, в основном, про «карандаши сына садовника» и «перочинные ножи племянницы пекаря», а они, как назло, ни о чем таком не хотят говорить.

— Если я заговорю, — прошептала золотая птица, — он подумает, что тоже свихнулся.

— Давай я скажу. Но только что?

— Скажи так: "C’est vrai, monsieur. Venez donc voir! (Это правда, мсье. Идемте с нами! — фр. )", — ответил Феникс, и в следующее мгновение Роберт снискал себе неувядающую славу среди остальных детей, громко и отчетливо проговорив:

— Все вре, мусью. Вени тонкуя. Обрадовавшийся было святой отец сильно расстроился, когда обнаружилось, что знание Робертом французского языка ограничивается этими двумя фразами. Однако теперь у него не оставалось никаких сомнений в том, что пожилая леди была не единственной сумасшедшей в деревне, а потому, решив, что было бы крайне опасно оставлять без присмотра сразу пятерых маньяков, он нахлобучил на голову бобровую шапку, вытащил из чулана лопату и, прихватив с собой пару свечей, зашагал с остальными к часовне святого Жана де Люса.

— Я пойду первым, — сказал Роберт, когда они добрались до места, — и покажу вам, где лежит золото.

Воспользовавшись лопатой, они открыли каменный люк, и Роберт запрыгал вниз по каменной лестнице. Остальные последовали за ним и, естественно, нашли сокровище там, где оно и хранилось несколько последних веков. Нужно сказать, что в этот момент щеки детей окрасились румянцем гордости за столь удачно проделанное ими доброе дело.

А пожилая леди вкупе со священником схватили друг друга за руки и принялись плакать от радости, как это принято у французов, а потом опустились на колени и стали перебирать золото руками, без умолку лопоча нечто невразумительное. Потом добрая леди по три раза обняла каждого из детей и бессчетное количество раз назвала их «своими ангелами — хамителями», а еще потом леди со священником снова сплелись руками и принялись болтать. Они говорили так быстро, так взволнованно и так по-французски, что дети просто не знали куда деться от радости и умиления.

— А теперь нам следует уйти, — мягко прозвучал голос Феникса, прерывая этот золотой сон.

Дети потихоньку выбрались из подземелья и вышли из часовни, а вдрызг счастливые леди со священником были настолько заняты перемежающимися плачем разговорами, что и не заметили, что их «ангелов-хамителей» больше нет с ними.

Между тем, ангелы-хранители сбежали с холма, добрались до маленького домика пожилой французской леди, развернули на веранде свой верный ковер и, усевшись на него, коротко и ясно пожелали: «Домой!» Никто не видел, как они растворились в воздухе, — никто, кроме маленького Анри, который в тот момент сидел, расплющив нос об оконное стекло и созерцая проистекавшую на улице жизнь, но когда он рассказал об этом своей тетушке, она, конечно же, решила, что все это ему просто приснилось. Так что с этим было все в порядке.

— Это самое лучшее, что мы сделали в своей жизни, — сказала Антея, когда они сидели за чаем. — Отныне мы будем совершать одни только добрые дела, и ковер нам в этом поможет.

— Гм! — сказал Феникс.

— Что ты сказал? — спросила Антея.

— О нет, ничего! — поспешно ответила золотая птица. — Это я так, размышляю про себя.

Глава VII

ПЕРСИДСКИЕ КОШКИ

Если вы узнаете, что в один прекрасный день четверо детей оказались одии-одинешеньки на перроне вокзала Ватерлоо и что никто не пришел их встречать, вы, скорее всего, составите себе нелицеприятное мнение об их родителях. И будете совершенно неправы. У них были самые добрые и любящие родители в мире, и, конечно же, они самым тщательным образом позаботились о том, чтобы тетушка Эмили встретила детей на Ватерлоо, когда они будут возвращаться с рождественских каникул из Линдхерста. Было оговорено, каким поездом они приедут, и оставалось только уточнить дату. За день до отъезда наших четверых приятелей из Руфус-Стоуна мама написала тетушке Эмми письмо, в котором подробно изложила все, что касалось даты и часа прибытия, а также вагона, багажа и прочих мелочей. Письмо это она вручила Роберту и велела быстренько отнести на почту. Но надо же было так случиться, что в то утро поблизости от Руфус-Стоуна проходила выставка охотничьих собак, и по дороге на нее эти самые собаки повстречали Роберта, а Роберт повстречал их — ив результате напрочь забыл как о злосчастном письме, так и о том, что он вообще куда-то собирался ехать Он вспомнил обо всем этом, лишь когда они в пятнадца тый раз измеряли шагами длину вокзального перрона, попутно натыкаясь на пожилых джентльменов, заглядывая в лица пожилым леди и получая тычки от спешащих мимо людей вкупе со свирепыми окриками типа «Прочь, мелюзга!» от груженых чемоданами носильщиков. То есть, когда у всех четверых уже не оставалось ни малейшего сомнения в том, что тетушки Эмили на вокзале нет.

Так вот, когда Роберта наконец озарило, что вчера утром он забыл сделать одну кардинально важную вещь и что последствия его забывчивости могут быть поистине фатальными, он сказал: «О, черт!» и застыл, как вкопанный, посреди перрона, чем немедленно и воспользовался здоровенный носильщик с пятью тяжеленными гладстоновскими чемоданами в каждой руке и огромным ворохом зонтов под мышкой, врезавшийся в него со всего своего молодецкого размаха. Роберт был настолько оглушен сознанием своей вины и болью в коленке, которую едва не размозжил один из «гладсто-нов», что позволил негодяю безнаказанно удалиться, даже не прокричав ему в догонку обычного «Куда лезешь?» или «Разуй глаза!»

Когда остальные узнали, в чем было дело, они немедленно высказали Роберту все, что о нем думали, и, вынуждена признать, сделали это не в самых лестных выражениях

— Нужно поехать в Кройдон и найти тетушку Эмму, — предложила Антея — Заодно и на трамвае покатаемся.

— Ну да! — урезонил ее Сирил. — Представляю, как обрадуются эти надутые Джевонсы, когда увидят нас со всем нашим барахлом.

Тетушка Эмма, нужно заметить, проживала с некой супружеской четой по имени Джевонсы, и эти самые Джевонсы были очень строгими людьми — то есть пожилыми, обожающими всякие концерты да распродажи и ни на дух не переносящими детей.