Альтруисты - Нестеренко Юрий Леонидович. Страница 1

Юрий Нестеренко

Альтруисты

– Да, разумеется, вы можете беседовать с ними наедине, – сказал доктор Петерс. – Они совершенно неагрессивны и не без удовольствия рассказывают о своих поступках. Каждый из них считает, что исполнял свой долг.

– В таком случае они должны быть обижены на общество, поступившее с ними так несправедливо.

– Они привыкли. В конце концов, наша клиника лучше, чем тюрьма или электрический стул.

– Значит, они действительно совершили все эти преступления?

– Совершенно верно.

– Меня зовут Джон Баер, – представился худощавый и сутулый молодой человек с бледным, слегка асимметричным лицом. – Вы, конечно, знаете, почему я здесь.

– В общих чертах.

– И вас интересует, почему я это сделал?

Я кивнул.

– Вам знакома имя Кристофера Стоуна?

– Разумеется. Хоть я и не специалист в физике, но говорят, что его теория едва ли не самое значительное событие в этой области за последние полвека.

– По меньшей мере. Мне можете поверить, я-то специалист в физике. Стоун – мой старый товарищ, мы вместе учились в университете. Но, конечно, я не могу с ним сравниться. Я лишен честолюбия и прямо могу признать: таких, как я, в науке тысячи и тысячи. А Стоун – гений, какие рождаются раз в двести лет. Он ведь еще совсем молод, а посмотрите, чего добился. Я, кстати, одним из первых понял, что он не просто талант, что его мозг представляет ценность в масштабах цивилизации. Но, как большинство гениев, он беззащитен перед этим пошлым, гнусным и суетным миром. И я решил, что буду всячески опекать его от затягивания в это болото посредственностей. Пусть я сам ничего не сделаю в науке, но я сохраню для нее Стоуна. Некоторое время мне удавалось решать разные мелкие житейские проблемы, ставившие его в тупик. Все шло нормально, пока я не заметил, что мой друг заглядывается на женщин. Увы! Какие-то паршивые гормоны, убогие животные потребности, оказывали все более пагубное влияние на этот замечательный мозг. Его мысли переключались на этот недостойный предмет. Он сам признавался мне, что, вместо того, чтобы работать, способен часами предаваться романтическим мечтаниям. Естественно, вскоре появился конкретный объект, ставший центром этих мечтаний. Мой друг был совершенно не готов к борьбе, он сдался без боя, он влюбился без памяти. Грустно было наблюдать, как этот гениальный человек с блаженной улыбкой кретина, отбросив расчеты и формулы, часами несет по телефону глупейший вздор. Его надо было спасать. Обрабатывать его было бесполезно, и я сразу взялся за его объект. С первой девицей, весьма примитивным созданием, у меня не было особых проблем: я быстро подыскал ей парня с мускулами динозавра и таким же интеллектом, и Стоун получил от ворот поворот. Некоторое время он страдал, а затем набросился на работу с утроенной силой. Но прошел определенный срок, и все началось снова. Объект N2 доставил мне куда больше хлопот. Дело осложнялось тем, что она, в отличие от первой, всерьез отвечала ему взаимностью и не желала менять его ни на кого другого. Тогда мне пришлось посеять между ними недоверие. Я сплел сеть интриг, достойную пера Шекспира, превращая недоразумение в умысел и клевету в истину. Кристофер еще помнил свою первую неудачу, и зерна сомнения падали на благодатную почву. Наконец я добился своего – между ними все было кончено. Довольно долго после этого Стоун не думал ни о чем, кроме науки. Однако объект N3 все-таки появился. Это была сумасшедшая страсть, с которой я ничего не мог поделать. Стоун практически забросил физику. Хуже того, он начал догадываться, что интриги против его возлюбленной исходят от меня. Мне остался последний выход. Я пошел к ней и выложил все начистоту. Объяснил, что она не вправе претендовать на то, что принадлежит науке и мировой цивилизации. Я просил, умолял ее найти себе другого. Когда я понял, что все тщетно, я убил ее.

– Но вы не просто убили ее. Тридцать восемь ножевых ран, множественные переломы, наконец, скальпирование…

– Это должно было окончательно отрезвить Стоуна. Когда на опознании вместо своей красавицы он увидел безобразное кровавое месиво, он получил иммунитет на всю жизнь.

– Вы не боялись, что он не переживет этого, сойдет с ума, сопьется?

– Нет, я достаточно уже изучил Стоуна. Он бросился работать, он отдавал этому все силы, работал, как никогда. Результатом стала его теория, и поверьте, это только начало.

– Но вам не приходила в голову мысль, что вы не имеете права распоряжаться его судьбой?

– Стоун не принадлежит себе, его мозг – слишком большое сокровище. Он принадлежит цивилизации.

– Вы уверены, что больше у него не будет женщин?

– Может, и будут – мелкие интрижки, неспособные отвлечь его от главного. В постели с любовницей он будет думать о физике.

– Вы не жалеете, что в результате всего оказались здесь?

– Пожалуй, нет. Здесь у меня неплохая комната, здесь хорошо кормят, здесь красивый парк, можно получать книги и журналы, смотреть телевизор. В принципе я мог бы даже продолжать занятия теоретической физикой, но в этом нет смысла. Мне уже не сделать для науки большего, чем я сделал.

Уолтер Тини внешне чем-то походил на Баера, хотя и был ниже ростом. Видимо, ему уже говорили об этом сходстве, подкреплявшемся и некоторым сходством материалов дела, поэтому он поспешил отмежеваться от моего предыдущего собеседника.

– Я никого не убивал, – сказал Тини, – и вообще против убийств. Хотя кое в чем Баер прав. Гипертрофированное сексуальное влечение человека – это трагедия homo sapiens как биологического вида. Ни у каких других существ на планете сексуальные потребности не превосходят настолько необходимый для воспроизводства уровень. Животные находятся во власти этого инстинкта лишь в течение коротких брачных периодов, человек же – практически всю сознательную жизнь. Каких только безумств и преступлений не совершали люди из-за похоти! И каких только усилий они не прилагали, чтобы облагородить эту низменную потребность. Увы, человечество отнюдь не склонно с этим бороться, хотя я уверен, что настанет время – и люди откажутся от сексуального безумия, как отказались сперва от передвижения на четвереньках, а потом от каннибализма. Конечно, для этого необходима перестройка человеческого организма, невозможная на современном уровне науки. Но бороться можно не только физиологическими, но и психологическими методами. Я, кстати, совсем не склонен во всем винить женщин: оба пола – жертвы природной несправедливости, и там, и там есть быдло, недостойное лучшей участи, и лучшие представители, которых надо избавить от пагубных страстей. Читая специальную литературу, я узнал, что женщины больше подвержены влиянию психологического фактора, что сильное потрясение может уничтожить их сексуальность. Считается, что это – несчастье для них, но подобное утверждение есть глупый предрассудок, вбитый в сознание веками сексуального рабства и социальной дискриминации. В наше время все больше женщин отходят от примитивной роли самки, конкурируя с мужчинами в бизнесе, управлении, науке. Так я пришел к выводу, что лучшая услуга, которую можно оказать умной, имеющей шансы на карьеру девушке – это изнасиловать ее в наиболее грубой, грязной, отвратительной форме, чтобы впоследствии одна мысль о сексе вызывала у нее омерзение.

– От теории вы перешли к практике.

– Да. Я долго изучал выбранную кандидатуру, чтобы определить – а стоит ли она того, не лучше ли оставить ее в обычном скотском состоянии. Таким образом отсеивались многие. Я привел свой план в действие относительно пятерых. Не буду описывать вам, что я с ними делал: это было отвратительно. Не думайте, что я получал удовольствие – мне самому было противно. Первые четыре не заявили на меня в полицию, я рассчитал верно. Сейчас они еще проклинают меня, но пройдет некоторый срок, и они поймут мою правоту. Пятую я переоценил, и она заявила.