Теперь я всегда буду провожать тебя домой - Аскильдсен Хьелль. Страница 1
Хьелль Аскильдсен
Теперь я всегда буду провожать тебя домой
* * *
– И уроки ты делаешь кое-как. Пообедаешь и тут же убегаешь. Чем ты там в лесу занимаешься?
– Говорю тебе, гуляю.
– Смотришь на деревья и слушаешь пение птиц?
– Это тоже плохо?
– Только смотришь да слушаешь? Ты уверен?
– А что еще?
– Тебе лучше знать. И вообще, что ты все один да один. Так и свихнуться недолго.
– Ну и ладно.
– Не смей разговаривать с матерью в таком тоне!
– А может, мне хочется свихнуться!
– Только попробуй!
Она шагнула к нему. Он равнодушно ждал. Она смазала ему рукой по щеке. Он не шелохнулся.
– Если ты еще раз ударишь меня, я чертыхнусь, – сказал он.
– И не посмеешь! – сказала она и снова хлестнула его по щеке.
– Дьявол, – сказал он. – Дьявол всех задери.
Он произнес все это спокойно как мог. Потом почувствовал, что подступают слезы, слезы ярости, развернулся и выскочил из дому. Он продолжал бежать, уже очутившись на улице. Он никуда не спешил, но его подстегивал гнев. «Дьявол всех задери», – шептал он, пока бежал.
Только когда дома остались позади, а впереди легли лес и луга, он сбавил ход. Посмотрел на часы, полученные на шестнадцатилетие: уйма времени в запасе. Потом подумал: так тебе и надо, будет у тебя сын придурок. Когда-нибудь я тебе это скажу. Так и заявлю: вот тебе, я сошел с ума из-за тебя. Потому что ты ничегошеньки не понимаешь, а только орешь и пристаешь.
Он шел по лесной тропинке. Между стволами просвечивало опустившееся наполовину солнце. Он увидел его и сказал себе: в лесу красивее, когда нет яркого солнца. И лучше всего в дождь. Раньше он так никогда не думал и теперь почувствовал, как радостно защемило сердце. Солнце способно предать, мелькнуло в голове; он остановился и вытащил из кармана блокнот. В него был вложен огрызок карандаша, юноша записал: «Солнце способно предать». Теперь не забуду, подумал он, пряча в карман блокнот. Юноша был счастлив. Счастлив без затей.
Он дошел до условленного места, сел на камень и подумал: если она сегодня не придет, то не потому, что я соврал матери. И не из-за того, что сегодня я все равно решусь на это. Она может не прийти только потому, что ее запрягли по дому и она не сумела отвертеться.
Он снова вытащил блокнот. Раскрыл его и вслух прочел себе то, чем сегодня одарило его вдохновение: «Ее молитвы потревожили слух придуманного Бога как чавканье обжоры», «Дом-не только-удовольствий», «Ее ноги длятся выше подола юбки». Он закрыл блокнот и улыбнулся. Когда-нибудь, подумал он, когда-нибудь...
Она появилась. Она бежала бегом, и казалась то светлой – на солнце, то темной – в тени. На ней была желтая рубашка и длинные коричневые брюки.
– Как прекрасно, что ты пришла, – сказал он, и она села на камень рядом с ним.
– А чего б я не пришла? – ответила она. – Я всегда прихожу. Ты скучал по мне сегодня?
– Скучал.
– Я бежала почти всю дорогу.
Он положил руку ей на плечо. Она повернула к нему лицо, и серые глаза улыбались, пока не закрылись. Она подыгрывает мне, подумал он, целуя ее.
– Пойдем на вчерашнее место, – сказал он.
– А что мы там будем делать? – улыбнулась она.
– Посмотрим.
– Нет, скажи, что мы будем делать.
– Что вчера.
– Хорошо.
Они пошли по тропинке в глубь леса. Они держались за руки, а когда свернули с дороги в вересковые заросли, она сказала, что сегодня на немецком думала о том, что не годы определяют возраст человека. Не годы, отозвался он. И я подумала, что должна тебе сказать, что с твоей стороны было бы глупостью обращать внимание на то, что ты младше меня, потому что на самом деле ты гораздо старше. Я не обращаю, сказал он. Я просто подумала, что должна тебе это сказать. Конечно, ответил он, а сам обрадовался: если она рассказала все это с умыслом, то только из желания подыграть мне. И значит, все пройдет гладко, раз нам обоим хочется одного и того же. Он легонько сжал ее руку, и девушка повернула к нему лицо: и рот, и глаза улыбались.
Они пришли туда, где лежали накануне. Они сели, и он сказал, не глядя на нее, что вчера, вернувшись домой, сочинил стихотворение. Прочти, попросила она. Ладно, согласился он, если только вспомню. Он не смел взглянуть на нее.
Она легла на спину, и он почувствовал, что она смотрит на него. Это необычное стихотворение, сказала она, и его обрадовало, как она это сказала. Тебе понравилось? – спросил он. Иди ко мне, я тебе отвечу, позвала она. Он лег на бок, и его ладонь опустилась на ее плечо, а рука на грудь. Я обожаю тебя, сказала она. Говоря это, она смотрела на него в упор, и он поразился: как она может говорить такие слова прямо в глаза? Он переложил ладонь ей на грудь, и она сказала, что он же не будет мять рубашку. Нет, конечно, ответил он, расстегивая пуговицы.
– Ты никогда не насмотришься досыта?
– Эту рубашку я не расстегивал ни разу.
– Она новая.
– На ней больше пуговиц, чем на старых.
Он расстегнул рубашку. Потом взял девушку за плечо и приподнял, чтобы просунуть руку под спину. Разомкнул лифчик и сказал, что хочет снять с нее рубашку совсем. Она только улыбнулась. Он снял с нее рубашку с лифчиком, груди легко опали. Все, больше преград не осталось. Теперь он снова мог смотреть ей в глаза. Ты счастлив? – спросила она. Он ответил «да» и подумал, что вряд ли что-нибудь могло бы сделать его более счастливым. Но я должен попробовать и то, другое.
– Я хочу раздеть тебя, – сказал он, глядя ей прямо в глаза.
– Не надо, – ответила она.
– Почему не надо?
– Не надо и все.
– Я не сделаю тебе ничего.
– Как ты можешь знать заранее?
– Я должен раздеть тебя. Если я не сделаю этого теперь, то придется потом, но это не будет легче. Когда ты не разрешаешь, ты делаешь мне больно, и так продолжается уже неделю каждый день, и каждый день мне все больнее и больнее.
– Поцелуй меня, – попросила она, и, целуя ее, он расстегнул молнию на коричневых брюках. Я должен, думал он, я делаю все правильно. Он целовал ее все то время, что пытался стянуть брюки с бедер. Она извивалась под ним, и он отлепил губы и посмотрел ей в глаза.
– Я ничего тебе не сделаю, – сказа он. – Если ты так хочешь, я только посмотрю.
Он снял с нее брюки, и она не сделала попытки помешать ему.
– Скажи: я тебя люблю, – попросила она.
– Я люблю тебя.
Она улыбнулась.
– Нравится?
– Очень. Красивее всех картин и статуй, которые я видел.
– Я просто стеснялась, – объяснила она. – Поэтому.
– Ясно.
– Больше я не стесняюсь.
– И я не стесняюсь.
– Ты можешь потрогать.
Он провел рукой по ее животу и скользнул вниз, между ног.
– Целуй меня, – сказала она, и пока он целовал ее, она сама рассупонила его, высвободила и направила. Там было чудно, тепло и хорошо. Будь осторожен, предупредила она, поэтому он лежал тихо. Я с ней переспал! – ликовал он. Это лучший день в моей жизни, и теперь все дни будут прекрасными, потому что теперь я знаю, как прекрасно прекрасное.
– Будь осторожен, – напомнила она.