Двое, не считая призраков - Нестерова Наталья Владимировна. Страница 28

Ну, страна! Куда ни плюнь — обогатишься! Вина Молдавии и Грузии, украинская и российско-черноземная пшеница плюс хилая, но из-за площадей немалая по количеству рожь Казахстана. Лесу — хоть всю планету застрой! Полезных ископаемых — завались! Точно Боженька отвалил неразумным, на золоте медякам радующимся… Насмехался?

Ответа у Бориных наставников — узбекского хлопкового эмира, таджикского наркобарона, первого секретаря Луганского обкома партии (учил иерархии в КПСС), крымского татарина, заведовавшего чумазыми столовыми и после каждого курортного сезона покупавшего по три «Волги», — не было. Они хватали, что плохо лежит. Щипали моськи от слона. Слон велик, но и мосек тьма.

Пользы от «психологии», второго изучаемого предмета, Боря поначалу не видел. Люди его не интересовали. То, что человек человеку враг, что люди — мусор, что надо использовать их для собственных целей, Боря знал безо всяких университетов. Зачем время терять? Но Харитон Романович, с энтузиазмом выполнявший функции «заведующего учебной частью» и подбиравший преподавателей, только усмехнулся:

— Шпана! Недоросль! Ты на балалайке пиликать не умеешь, а тебя оркестром дирижировать научат.

У Харитона Романовича была манера тыкать Боре в лицо плебейским происхождением и тут же рисовать фантастические перспективы.

— Кроме кулачного права, — говорил старик, — другого не знаешь. А рубильнички-кнопочки, которые человека в послушного муравья превращают, в головке, в мозгу находятся. — Он хотел постучать по Бориному лбу, на полпути рука остановилась (покойники не любили дотрагиваться до живого), и Харитон покрутил у собственного виска. — Вот мы черепушку-то поднимем и покажем тебе контактики-проводочки.

Харитон Романович любил занятия «психологией» еще и потому, что сам часто выступал на них переводчиком и толкователем. Покойников он приглашал занятных — из разных эпох и стран, одетых как на маскараде. Они оторопело оглядывались по сторонам и что-то бормотали на непонятных Борису языках. А с Харитоном Романовичем общались без слов, обмениваясь каким-то шипением-свистением.

— Сэр Роберт Гук! — показывал Харитон на длинноволосого горбуна в бархатном камзоле с большим белым отложным воротником. — Выдающийся естествоиспытатель, первый глава Английской академии наук и прочая, прочая. Годы жизни тысяча шестьсот тридцать пятый — тысяча семьсот третий. Вывел закон всемирного тяготения. Вы скажете, честь открытия принадлежит Ньютону. Дудки! Так осталось в истории. На самом деле Гук в письмах Ньютону излагал свои мысли. Исаак быстренько все раскумекал и тиснул в печати открытие. Закон всемирного тяготения, кстати, не единственный, который он «позаимствовал» у Гука. Ньютон прожил на двадцать пять лет дольше и не уставал чернить светлую память простофили, сидящего перед тобой, даже портреты его старался уничтожить. Впрочем, это только версия мастера Гука. Послушай мы Ньютона, и ситуация выглядела бы с точностью до наоборот.

Харитон Романович ласково улыбнулся покойному ученому и что-то чирикнул. Роберт Гук самодовольно закивал.

— Я ему сказал, — пояснил Харитон Романович Боре, — что в данный момент мы восхищаемся его открытием клеточного строения растительных тканей. Посмотри на этого гордого индюка! Его ободрали как липку. И поделом! На примере ученых, артистов, писателей отлично видно проявление такого важного человеческого свойства, как зависть.

Завидуют все, всем и всегда! Я — тебе, потому что ты жив, ты — мне, потому что я жил богато. Балерина из кордебалета подкладывает кнопки в пуанты приме-солистке. Графоман обвиняет успешного писателя в плагиате. Художники называют друг друга и малярами, и раскрашивателями фотографий, и бездарными рисовальщиками. Сосед втихую ночью спиливает плодовитую яблоню у соседа, мать завидует амурным успехам дочери, отец скрежещет зубами на сына, выигравшего в лотерею. Улыбнись, покивай дяде Гуку! Пусть думает, что мы осанну ему поем. Кретин!..

Итак, зависть! — продолжал Харитон Романович. — Величайший двигатель жизни! Энергия, которая запускает мотор честолюбия! Рассмотрим зависть в двух аспектах. Первый — ты завидуешь, второй — тебе завидуют. Объект своей зависти ты должен либо получить во владение: украсть, купить, захватить силой, либо оболгать, либо уничтожить. Понятно? В противном случае ты лопух, раззява, холоп и неудачник. Не думаешь же ты, в самом деле, что горшки обжигают боги? Простые смертные. А боги! Ой-ой-ой! — кривлялся Харитон Романович. — Посмотрел бы ты на них! Чванливые актеришки погорелого театра! А туда же! Судьи, раздери их в печенку! Но это я отвлекся.

Второй аспект — твои завистники. Их будут тьмы и толпы. С ними следует поступать как с гремучими змеями — вырывать жало. Без ядовитого языка гадюка — безобидный ужик, веревка, тряпка, которая боится всего на свете, включая букашек, которыми питается.

Для закрепления материала Харитон Романович еще раз повторил про зависть — двигатель прогресса и ее неотделимость от самой главной человеческой любви.

— Более, чем маму-папу, девочку-мальчика, мы любим кого? Себя родимых. Перманентно! Эта любовь не умирает с годами, не тухнет и не приедается. Самоубийца на краю крыши считает себя пупом земли. Герой, закрывающий грудью амбразуру, слышит песни, которые слагает народ о его подвиге. Любви без ревности не бывает. Зависть — это ревность в самолюбви. Понял? Ты, темная душа, тоже себя любишь. Правда, без взаимности!

Харитон Романович рассмеялся, довольный каламбуром.

Борис не слушал, отвлекся. Он вспомнил, как Лора писала дома сочинение в десятом классе. Две темы были по произведениям, но она выбрала свободную: «Какие качества я более всего ценю в людях». Лора писала, что больше всего ей нравятся люди, которые умеют радоваться чужому успеху, не завидуют счастливой удаче других, проявляют искреннее, а не показное великодушие. Й что все должны относиться друг к другу, будто ты воспитатель в детском саду, а твой товарищ — ребенок. Ведь воспитатель всегда радуется, когда малыш делает успехи, ему и в голову не придет завидовать или строить козни ребенку. «Я очень хочу приобрести профессию воспитателя, — писала Лора. — И постараюсь на всю жизнь сохранить в себе эти положительные качества, то есть развить».

— Не все такие, как вы! — невольно возразил Боря наставнику. — Есть и другие, независтливые.

Конечно! — Харитон Романович только обрадовался выпаду ученика. — В каждом поколении, давно подсчитано, пять-семь процентов тех, кто обладает коммерческой сметкой, предпринимательским даром и не отягощен моральными глупостями. Столько же — блаженных фанатиков. Они всю жизнь ползают на пузе, рассматривая козявок в лупу, за три копейки придумывают атомный реактор или строят самолеты. Интеллектуальная элита! — ехидно усмехнулся Харитон Романович. — Носки в дырках, на штанах заплаты, у жены один тюбик помады на два года, у детей авитаминоз. Пусть пашут, сердешные! Остальные девяносто процентов — быдло, пушечное мясо, смерды. Тебе, горе луковое, повезло, ты родился с задатками упыря-капиталиста. Слушай дядю Харитона и благодари меня в своих молитвах!

Взгляд на мир, людей, общество, который проповедовал и внушал дядя Харитон, разительно отличался от всего, что Боря слышал раньше. Было какое-то слово, точно характеризующее теории Харитона, но Борин словарный запас богатством не отличался. Спустя много лет он найдет определение — предельный цинизм. Правильная позиция! Тело людишки прикрывают одеждой, а эгоизм и зависть — болтовней о прекрасных чувствах. Сумей сорвать тряпки — и вот они перед тобой, нагие и послушные.

Харитон Романович сто раз сказал, что у Бори отсутствует воображение, но именно это несуществующее воображение стремился поразить, приводя экспонаты из другого мира.

Мужик с усами и бородкой в длинном, вроде женского, платье, расшитом золотом, на голове круглая шапка, тоже из парчи, отороченная мехом.

— Великий князь Святополк Владимирович по прозвищу Окаянный, — представил Харитон Романович. — Прошу любить и жаловать. Ваше величество! Снизойдите! Мы сегодня проходим животрепещущую тему под названием «нет таких средств, которые не подходят для достижения цели». Расскажите, ваше окаянство, как вы в борьбе за престол киевский двух братьев, не считая всякой мелочи, живота, то бишь жизни, лишили.