Школа для толстушек - Нестерова Наталья Владимировна. Страница 32

Один на всех

С приездом отца и поселением в Санлюбе Олега и Дяваса (дяди Васи) Левино бытие претерпело изменения, но не ухудшилось. Опека Тюполь и Тексю слегка уменьшилась, требовательность отца добавилась. Однако в целом Лева продолжал купаться в любви и заботе.

Если бы он решил сформулировать, откуда у взрослых исходят эти чувства, то, пожалуй, указал бы конкретную часть тела. Мама – полностью, с головы до ног, каждой клеточкой – сплошная любовь. Папа – тревога, живущая в голове и на выходе принимающая форму критических замечаний, поучений и требований. Тюполь обожает сердцем. Она за него даже хватается в волнении:

– Ах, Левочка, я узнала, что тебе маленькому обрезание делали! Бедная крошка! Хочешь мусс из черной смородины?

Тексю чувствует животом. У нее «нутро переворачивается», когда она сталкивается с несправедливостью:

– Левочка, если тебя еще раз кто-нибудь плохим словом обзовет, ты мне скажи. Я ему кишки на харю намотаю.

Олег и Дявас, конечно, не питали к Леве большой любви и привязанности, но реализовывали с его помощью потаенные отцовские чувства, носившие конкретно-прикладной характер.

Левина семья была, как говорится, безрукой. Мама и бабушка рукоделием никогда не занимались. Дедушка и папа могли картину или люстру повесить, но замок в дверь врезать приглашали слесаря. «Наши золотые ручки, – шутила бабушка, – растут не оттуда».

Дядя Вася любил столярничать. Он поставил в гараже верстак, навез инструментов и приобщал Леву к своему хобби. Они делали скворечники. Дявас – с большим энтузиазмом, Лева – с вежливым участием. Его более интересовала эволюционная специализация столярно-плотницкого инструмента, чем процесс владения этим инструментом. Дявас строгал, пилил и шлифовал, а Лева развлекал его сведениями, почерпнутыми в Интернете, о том, что слова «бурав», «коловорот», «стамеска» впервые появились в английских и немецких словарях в XV веке.

Тюполь залилась краской от гордости за мужа, когда Лева во время обеда поведал взрослым, что существует много разновидностей рубанков: шерхебель, фальцгобель, фуганок, шлифтик, шпунтубель.

Поля теперь ласково называла Васю «ты мой зензубель», что означало инструмент для выделки карнизов.

Столяр-теоретик Лева и к автоделу, с которым его знакомил Олег, проявил специфический подход. Двигатель внутреннего сгорания и последние модели автомобилестроения оставили Леву равнодушными. Но ему понравилась детская идея Олега, которую тот однажды вспомнил. Автомобиль – живое существо. Лева пошел дальше, придумал теорию биологического подхода к машинам. Автомобиль – искусственное, созданное человеком средство передвижения, заменившее лошадь, осла и верблюда. Эволюция движется в сторону усложнения вида. Но должен существовать образец с лучшими природными признаками. Какой это автомобиль?

Вопрос мальчика поставил Олега в тупик. Но потом он вспомнил, что, когда был в Мексике на соревнованиях, поразился, как много бегает по улицам Мехико допотопных «фольксвагенов-жучков». Лева навел справки в своем любимом Интернете (мама разрешала ему полчаса в день пользоваться ее компьютером, Тюполь и Тексю следили по часам) и подтвердил догадку Олега. «Жучки» – самый массовый и популярный автомобиль. С тысяча девятьсот тридцать шестого года, когда первый «жук» сошел с конвейера в Германии, их выпущено двадцать два с лишним миллиона, пробег многих приближается к полумиллиону километров (десять раз вокруг Земли), и они «помнят» время без телевизоров.

Олег ничем не мог помочь Леве в его желании изучить видовые и родовые признаки древнего «фольксвагена», но сказал Ксюше, что у парня голова не на лампах, а на транзисторах. Ксюша радостно улыбалась, словно личный комплимент получила.

Как ни сладко жилось Леве в Санлюбе, как ни опекали его женщины, как ни развлекали мужчины, существовала одна проблема, болезненная и печальная. У Левы не было друзей среди сверстников. Он пытался завязать отношения с детьми, что жили в поселке, но после двух попыток отказался от идеи. Девочка из первого по счету дома на предложение пойти вместе на речку ответила:

– Мне родители не разрешают с тобой дружить, потому что твои мамы больные на всю голову.

Мальчик из другого дома прогнал Леву без объяснений:

– Катись отсюда!

Поэтому, когда Олег сказал, что привезет на выходные сына, Лева задохнулся от восхищения и три дня находился в волнении большем, чем перед свиданием с Ланой. Он мечтал и строил планы, как они с Женей будут разговаривать, гулять, спорить. Лева заочно и пылко полюбил Женю. Сын Олега представлялся ему благородным рыцарем и джентльменом высшей пробы. Лева заранее был готов на второстепенные роли, только бы Женя снизошел до дружбы и общения с ним.

Марк напрасно переживал, что ранняя сексуальность сына в Санатории для влюбленных, где три пары хоть и не на глазах, но усиленно практикуют это самое занятие, расцветет пышным цветом. Половые проблемы Левы никак не ассоциировались со взрослыми, которые были, во-первых, староваты для любви, а во-вторых, вряд ли умели правильно целоваться. Его мама – определенно, а Тюполь и Тексю – наверняка. Кроме того, желание дружбы было у Левы давним и намного более острым, чем потребность еще раз испытать коловращение в паху.

Долго не засыпая, Лева готовил слова, фразы, развернутые тезисы для встречи с Женей. Ему казалось, что, только поразив, пусть слегка, личность, намного его превосходящую, он сможет рассчитывать на внимание и заинтересованность.

Женя рос дворовым мальчишкой. На год младше Левы, на голову выше и значительно крепче физически. Учился Женя на нетвердые тройки, большую часть жизни провел на улице – в компаниях таких же обормотов. Их главной утехой было победить себе подобных из соседнего двора, уважали они только силу. Женя унаследовал от матери вздорный характер, потребность в смуте и во врагах, которых после короткой победоносной борьбы (чаще впятером на одного) можно заставить землю есть.

О совместной жизни родителей у Жени остались смутные воспоминания, только ссоры и часто выкрикиваемая мамой фраза: «Я тебе никогда не прощу!» У нее была привычка голосить: «Я тебе не прошу – обещал в семь прийти, а заявился в девять!», «Я тебе никогда не прощу, что забыл позвонить!», «Никогда не прощу, что нас бросил!». Мама сумела закодировать сына, и отец в представлении Жени был человеком непрощаемо грешным, потому втайне презираемым. Содрать с него шерсти клок, вроде денег или подарков, Женя считал святым делом. Олег прекрасно знал, что сын не питает к нему любви, вообще видел Женю насквозь. Но как исправить ситуацию, не представлял. И можно ли ее исправить – сомневался. Один-два раза в месяц он встречался с сыном, покупал ему подарки, водил в кино и на аттракционы в парк – отбывал повинность. Женя был зримым продолжением, слепком бывшей жены, и расплачиваться за то, что помог ему появиться на свет, Олег не желал.

Ксюша опешила от возмущения, когда Олег сказал ей о сыне:

– Скорее всего, кончит в тюрьме.

Так! Почти спокойно! О родном ребенке! О таком же ангелочке, как Лева! Ему-то, Жене, только десять лет!

Ксюша развязала язык и выдала Олегу все, что она о нем думает как о поганом отце. Олег не возражал, ухмыльнулся:

– Все это я слышал от бывшей жены. Мура, девочки! Если парень не найдет себе дело… Сам не найдет! Никто ему Макаренкой не будет. Я с двенадцати лет в нос бил. Беспроигрышное дело. Уловчился, врезал противнику в нос, у него кровянка, ты – победитель. Если бы не автомобили и не дядя Семен из автомастерской, неизвестно, что бы со мной стало. А Женьку машины интересуют постольку-поскольку. Ему нравится перед приятелями форсить, когда я на джипе за ним приезжаю.

Ксюша не задумывалась о том, что впервые у Олега обнаружились негативные качества, она уже встала на яростную защиту неизвестного мальчика.

– И не стыдно тебе? – упрекала Ксюша. – Ждешь, что чужой дядя твоего родного сына уму-разуму научит? А сам лапки сложил и в сторону отошел?