Татьянин дом - Нестерова Наталья Владимировна. Страница 17

— Это Таня, девушка прекрасная во всех отношениях. До такой степени, что с ней невозможно дружить, а следует немедленно жениться. Моя мама, Алла Георгиевна. У меня был, то есть и остается быть в биологическом смысле слова отец. Мой папа «самых честных правил» и до недавнего времени регулярно высылал алименты из города на Неве, где проживает со своей семьей. Что еще? Да! Надеюсь, вы сольетесь в безудержной любви. Ко мне.

— Болтун! — улыбаясь, покачала головой Алла Георгиевна. — Танюша, вы не обращайте на него внимания. На самом деле Андрюшка славный.

Тане не нужно было это доказывать. Она сама могла рассказать, что Андрей и умный, и красивый, и мужественный, и… и… и обладает еще массой достоинств, которым нет названия в русском языке, но от которых голова у нее идет кругом.

Таниным родителям Андрей тоже понравился. Армию отслужил, комсомольский вожак, учится хорошо, серьезный, не пьет, не курит. Конечно, они не ожидали, что дочь, едва сняв школьный фартук, отправится под венец. Но уж пусть лучше семью создает, чем обжимается, как ее сверстницы, в подъездах.

Алла Георгиевна переехала к «своему другу». Молодая семья получила в распоряжение однокомнатную квартиру у метро «Сокол». Друзья Андрея и Татьяны, которые регулярно устраивали у них пирушки, постепенно сменили им фамилию. Где собираемся? На «Соколе» у Андрея и Тани? Куда едем отмечать День железнодорожника? К Соколовым. Многие новички в компании даже не знали, что настоящая их фамилия вовсе не Соколовы.

Татьяна всегда говорила, что училась она в институте без стыда и совести. Первый семестр решительно никакие знания не лезли в голову. Она сидела на лекциях и семинарах и мечтала об Андрюше. Открывшаяся ей дверь в интимную область взрослой жизни развернула ее спиной ко всем остальным проблемам человечества. Зимнюю сессию сдала с грехом пополам и мучаясь жесточайшим токсикозом беременности. Трояки в летнюю сессию ей ставили исключительно за огромный живот, в котором боксировали двойняшки.

Бабушка умерла почти в час рождения Павлика и Марины. Татьяне месяц ничего не говорили, пока она, наконец, не попросила маму:

— Посиди с детьми. Мне страшно их оставлять, как будто руки отрезаю. Но я быстро, на такси, в больницу и обратно. Так давно бабулю не видела.

— Танюша, мы не говорили, боялись, молоко у тебя пропадет. Бабушка умерла. Так получилось: Андрюша вез тебя на «скорой» в роддом, а мы бабушку в больницу. Инсульт. Она не мучилась, уже ничего не понимала. Похоронили на Троекуровском кладбище.

То ли потому, что не видела бабушку мертвой, не хоронила, то ли потому, что заботы о младенцах не оставляли времени предаться горю, но Татьяна неожиданно легко перенесла потерю самого любимого человека. Ей казалось, что потери не было. Бабуля жива, где-то на другом конце Москвы стучит ее «Зингер», вот она снимает очки, кладет их рядом с шитьем, идет на кухню проверить, не убежал ли бульон. В любую минуту можно ей позвонить. Просто сейчас некогда говорить по телефону.

И в то же время более всего ей не хватало бабушки. Ее участия. Бабушка не помогала людям разговорами, советами, рассуждениями о «все пройдет». Она становилась рядом и делала работу вместе с тобой или за тебя. Если она видела, что ты несешь два ведра воды, одно она забирала. Если у тебя одно ведро, то вы несли его вдвоем.

С крикливыми, беспокойными младенцами, которые не давали отдыха ни днем ни ночью, Татьяна выбивалась из сил. Андрей учился и подрабатывал чертежником. Таниной маме только исполнилось сорок два года. Она бы бросила работу и сидела с внуками. Но кто ж бросает работу за тринадцать лет до пенсии? Заработать хорошую пенсию — это было так же обязательно в представлении родителей, как вообще трудиться.

Татьяна перевелась на заочное. Андрей делал ее курсовые и контрольные, в сессию она подчас приходила на экзамены, не зная названия предмета. Самыми лучшими преподавателями были те, кто заранее через старосту группы объявлял таксу за экзамен и зачет. Без стыда и совести Татьяна получила диплом, не обладая даже минимальными знаниями по специальности.

Ее семья переняла идеологию жизни родителей и еще миллионов других советских семей: трудиться, трудиться и еще раз трудиться, чтобы обеспечить достойный прожиточный уровень. Быть хорошо одетыми — это прежде всего иметь телевизор, бытовую технику, библиотеку дефицитных книг вроде Дюма и Фолкнера, по праздникам ставить на стол соленую горбушу и копченую колбасу. Трудился, то есть зарабатывал деньги, конечно, Андрей. Его кульман стоял рядом с детскими кроватками и никогда не убирался. Чужие дипломные проекты, курсовые, заказы на чертежи от знакомых. Летом он ездил в стройотряды. Татьяна перебиралась на дачу. Кроме своих детей, нянчила отпрысков двоюродных братьев — жалко малышей, будут чахнуть в пыльной Москве, а она все равно в Малаховке сидит.

После института Андрея пригласили на работу в горком партии. Потом он перешел на руководящую должность в Главное архитектурное управление. Успешно шагал по административной лестнице.

Татьяна занималась домашним хозяйством и детьми. Когда они пошли в школу, по настоянию Аллы Георгиевны в очень престижную, английскую, в районе Никитских Ворот, жизнь Тани, и до того организованная с режимной четкостью, необходимой детям, теперь стала еще строже. Проснуться в шесть часов. Приготовить завтрак детям и мужу. Отутюжить ему костюм, белую рубашку, малышам школьную форму. Почистить обувь. Разбудить их, накормить. Пока одеваются, вымыть посуду. Пять остановок на метро, две на троллейбусе. В школьном гардеробе проверить, чтобы переобулись в сменку. Пять уроков — успевает купить продукты и отвезти их домой. Четыре урока — не успевает. Покормить детей в школьной столовой и — на метро до «Динамо». Павлика в бассейн, Маришку в секцию фигурного катания. Это три раза в неделю. Остальные три раза — художественная школа. Пока они занимаются, купить продукты, заплатить в сберкассе, починить обувь, забрать белье из прачечной и одежду из химчистки. Домой. Ужин. Усталые дети падают лицами в тарелки. А еще делать домашние задания. Приободрить, развеселить, выучить английские глаголы. Убрать в квартире, встретить Андрея. Почему ты хмурый? Выслушать. Приободрить, развеселить. Уложить детей. В душ. Упасть к мужу на плечо. Кто устал? Ты устал? Бедный мой! Я? Нет, ничуточки не устала. Да, будем восстанавливать силы с помощью эротической гимнастики. Тише! Вдруг дети не спят.

Шесть утра. Звонок будильника…

Когда дети перешли в пятый класс, у Андрея появилась служебная машина. Он отвозил их утром в школу, в спортивные секции и на занятия живописью они добирались уже сами. Расставшись со «своим другом», к ним переехала свекровь. Андрею дали квартиру — большущую, четырехкомнатную, в том же районе. Алла Георгиевна бесконечно болела, изводила всех детскими капризами, обидами и претензиями. «Вот я умру, — говорила она, — вы пожалеете, что так со мной обращались». С ней обращались как с дорогим человеком, вдруг лишившимся ума. Она, собственно, такой и была. А умерла мама. Врачи говорили, этот рак желудка часто путают с обычным гастритом, а когда диагноз установят, бывает уже поздно. Страдала в последние дни мама чудовищно.

Новую квартиру хотелось красиво обставить, не так, как у всех, не тем, что может получить Андрей из своих номенклатурных распределителей. Татьяна искала по антикварным магазинам старинную мебель, реставрировала ее, собирала на свалках деревянные ящики, разбивала их на дощечки, полировала, чтобы сделать по своему проекту шкаф для прихожей.

Папа неожиданно женился. На тетке, которую стыдно в дом пригласить. Вытравленные перекисью волосы, беломорина во рту, жирная косметика, расплывшаяся по морщинам, матерные слова в каждом предложении и стойкий запах перегара. А он был счастлив. Татьяна никогда не видела, чтобы с таким щенячьим восторгом он на маму смотрел. Пусть. Был папа, дедушка, а стал… Пусть.

Волны перестройки, гласности не заляпали Андрея грязью. Напротив, подняли его выше — в ельцинский горком Москвы. Короткая опала в Минстрое, куда Андрей попал вместе с лидером. Стрельба по Белому дому, и снова карьерный взлет. Кремль, правительственные дачи под Москвой, молодые реформаторы. И вдруг муж решает резко переменить судьбу — уйти в частный бизнес. Создает строительную фирму. Он постоянно находится в каком-то волнении, нервном возбуждении — то ли в страхе, то ли в эйфории.