Выйти замуж - Нестерова Наталья Владимировна. Страница 5

Два письма были от мужиков, желавших завести с ней амурные отношения. Один настойчиво подчеркивал серьезность намерений, другой – предупреждал об их невозможности. И оба просили прислать фото, измерить рост, бюст, талию.

– Фигу вам! – заявила Люся и показала кукиш холодильнику.

Следующее письмо прислал ветеран из Омска. Языком выступления на пионерской линейке он рассказывал о своем участии в войне и в восстановлении народного хозяйства. Ветеран стыдил Люсю непонятно за что и призывал читать писателя Николая Островского, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

У Люси навернулись слезы. Не оттого, что свои двадцать два она считала бесцельно прожитыми, а от недоумения и обиды: за что на нее навалились?

Еще одно письмо было от студента философского факультета МГУ. О смысле жизни, как он трактуется великими умами прошлого и понимается в примитивно-бытовом восприятии. Люся смысла жизни никогда не искала. Своею она была недовольна, но не настолько, чтобы с нею покончить. А корреспонденты настойчиво уличали Люсю в желании свести с нею, с жизнью, счеты.

Примерно об этом же, но с упоминанием Бога через слово писали члены какой-то секты и предлагали вступить в их ряды.

Восьмиклассница из Ленинграда что-то, видно, перепутала и на двух листах в клетку убеждала Люсю, что надо жить, чтобы есть, а не есть, чтобы жить. И для этого, мол, мужества требуется больше.

Как всякий здоровый человек, поесть Люся любила, но без мужества, а чтобы вкусно было.

Письма продолжали приходить. Каждый день Люся брела к почтовому ящику, как на заклание, надеясь, что ее помилуют, перестанут писать. Но не тут-то было! В неурожайный день она вынимала конвертов пять, а когда корреспонденты подналегали, то и полтора десятка. И чем больше они уговаривали ее радоваться жизни, тем тоскливее Люсе становилось.

В один из дней она получила большой конверт из коричневой бандерольной бумаги. Участливый психолог-любитель делился теорией собственного изготовления, которая с успехом заменяла все системы аутотренинга и помогала воспитать волю вдали от врачей-психиатров.

«Давно ты, видать, у них не был», – подумала Люся и принялась читать.

В школьной тетради помещался первый лечебный курс, рассчитанный на месяц. Упражнения были расписаны по дням и часам, характер их зависел от индивидуальных особенностей практикующего. Вначале требовалось уяснить себе, что более всего противно слышать: скрип двери, свист мокрого пальца по стеклу, писк радиоприемника. Особо рекомендовалось царапать вилкой по дну сковородки – три раза в день по полчаса. Кроме того, советовалось по двадцать минут перед зеркалом обзывать себя последними словами, гусиным перышком вызывать рвоту и усилием воли ее подавлять, внимательно читать все надписи в общественных туалетах.

От проклятых писем Люся худела и дурнела лицом. Она стала грустной, невнимательной и рассеянной на работе. На улице озиралась, на прохожих смотрела с подозрением: не этот ли ей пишет. Поймала себя как-то на мысли, что сочиняет самой себе письмо от Евгения Федоровича.

Подруга Валентина решила, что Люся затосковала без мужика. Она-то и подговорила супруга явиться с мировой.

Володька, почти трезвый, забрал сына из детского сада. Димка по дороге спросил:

– Папа, сегодня ты письма читать будешь?

– Какие письма, сынок?

– Из ящика. Мама каждый день получает. Во сколько!

Когда Люся пришла домой, сизый от гнева Володька читал второе письмо. В каждой партии было несколько посланий от «женихов», как Люся называла претендентов на ее руку, точнее, тело. Эти письма, да еще от самых бесстыдников, очевидно, Володьке и попались. Глядя на Люсю, бывший муж не находил от возмущения слов и только хрипел:

– Шлюха! Ну, шлюха деловая!

– Да успокойся ты. – Люся устало махнула рукой.

– Значит, ты теперь это? Деловая? Этим занимаешься? Не ожидал.

Володька схватил стопку писем:

– Клиентов выписываешь? Свербит? – Он бросил взгляд на один из конвертов и ахнул: – И бабы! Извращенка!

– И деды! – огрызнулась Люся. – Знал бы ты...

– Знаю, знаю, – угрожающе поднялся Володька. – Я тебя, гадину, убью!

– Убьешь?! – закричала Люся. – Давай убивай, а то они меня все уговаривают руки на себя наложить, а я, видишь, живу! – Она распахнула кухонный шкаф, где лежали послания, и стала их пачками швырять в Володьку: – Сволочи! Подлецы! Петельки мне рисуют! Любви отдаться зовут! Смысл жизни! Чтоб вы подохли со своим смыслом! Подавитесь своими советами!

Истерика у Люси прошла быстро. Накричавшись и наплакавшись, она все рассказала Володьке.

– Так разобраться надо, – сказал он обескураженно.

– Как разобраться-то?

– Перечитать все, сопоставить.

– Нет, – Люся испуганно затрясла головой, – не могу я их больше читать, лучше вилкой по сковородке.

– Чего? – испугался Володька.

– Да так, писал тут один, как характер закалять.

Оттого что выплакалась, а главное – поделилась своим несчастьем, Люся повеселела. Она с удовольствием посмотрела с сыном «Спокойной ночи, малыши», а потом одна – «Кинопанораму».

Володька читал письма на кухне. Временами хохотал, иногда ругался. Один раз прибежал в комнату и сказал, что, если попадется письмо «жениха» из ближайшего района, он поедет к нему с ребятами ломать ноги и другие конечности. Было уже за полночь, когда он позвал Люсю.

– Все. Я понял.

– Что понял?

– Смотри, вот здесь: «как вы писали в своем письме в газету...» – и тут: «я тоже думала написать в газету, и ваше письмо моими словами...» и так далее. Ты что, писала в газету?

– Я? В жизни даже заявки на радио не писала.

– А могла бы. Когда меня в прошлом году на переподготовку призывали. Песню передать.

– Ладно тебе, вспомнил. Кто же это мне удружил?

– Надо выяснить, какая газета, найти письмо, сличить почерки.

– Ну, ты прямо Штирлиц, – похвалила его Люся.

Впервые за много дней кошмар стал немного рассеиваться. Да и переживать его вдвоем было легче. Володька тут же учуял перемену в настроении Люси. И решил закрепить успех.

– К матери через весь город не потащусь, заночую у тебя, – объявил он.

Газеты просматривали в городской библиотеке. Вычислили: раз пишут со всех далей и весей – значит, центральная, дата – за неделю от первого письма. Дело шло медленно. Они часто задерживались на какой-нибудь статье, изучали, их культурный уровень резко повысился. Люся на работе пересказывала: «В „Известиях“ писали... в „Комсомолке“ была заметка...»

Письмо нашел Володька. Оно было подписано «Людмила К., город Калуга» и ведало о жестокости и эгоизме окружающих, их неспособности понять чужие проблемы и равнодушии. Глубоко разочарованная Людмила К. не видела иного выхода, как покончить с этой мучительной жизнью.

Непонятным оставалось, почему эта отчаявшаяся особа взяла Люсин адрес, о котором было сказано, что он находится в редакции.

– Не дрейфь, разберемся, – успокоил Володька жену.

Он переживал второй звездный час, даже про ворованную шапку на время перестал талдычить.

Люся же думала о том, как плохо быть самостоятельной, то есть одинокой. Мужская голова – не последнее дело в быту. Когда женщина распускает нюни и впадает в панику, мужчина трезво (даже если он вечно хмельной) оценивает ситуацию.

Володька почти переехал в бывшее семейство и умело прятал бутылку с водкой в сливном бачке над унитазом.

Евгений Федорович броситься с Люсей в океан любви не спешил, зато, по наблюдениям медперсонала поликлиники, был не прочь поплескаться в мелком ручейке с новенькой лаборанткой.

В один из дней Володька взял отгул и, прихватив сумку с письмами, отправился на электричке в Москву.