Вызов врача - Нестерова Наталья Владимировна. Страница 31
– Да только что в коридоре, он ведь от тебя шел.
«Обозналась», – подумала Ирина. Вытащила записную книжку, отданную матерью, и протянула Стромынской:
– Твоя?
– Моя. Откуда она у тебя?
– Степанова вернула.
– Все-таки она стащила, а мне врала, что не ее рук дело. Еще сказала, что я… но это ладно, – осеклась Стромынская, как человек, чуть не сболтнувший унизительную для себя информацию. Но после секундного колебания (обида пересилила соображения конспирации) все-таки выложила: – Эта грымза заявила, что не доверила бы мне клистир поставить. Представляешь? Мне! Врачу первой категории, с двадцатилетним стажем!
Ирина полностью разделяла точку зрения матери на профессиональные качества Стромынской, но вслух этого, естественно, произнести не могла.
– Послал тебе бог пациентку на участок! За какие грехи? – продолжала Стромынская. – Я от нее вышла, семью потами обливаясь.
«Получив конверт с деньгами, – мысленно продолжила Ирина, – и еще продукты прихватив. Достойная плата за получасовое заточение в туалете».
– Спасибо! Я пойду? – спросил старичок пациент, напуганный тем, что в его присутствии врачи перемывают косточки больным.
– Присядьте, – показала Ирина на стул, – мы еще не договорили. Я звонила в больницу, – обратилась она к Стромынской, – Краско умер, двусторонняя пневмония.
Стромынская не посчитала нужным изобразить печаль или раскаяние, пожала плечами и поведала то, ради чего пришла:
– Яу главного на завтра отпросилась на полдня, тебе мои вызовы запишут. Пока! Бывайте!
– Чей-то все гадины так хорошо устраиваются? – не стесняясь пациента, возмутилась Верочка, когда за Стромынской закрылась дверь.
Ирина перевернула карточку, прочитала на первом листе имя больного и обратилась к нему:
– Иван Александрович! Вам необходимо пройти обследования, по результатам которых…
Стромынская не обозналась. Она действительно видела в коридоре Павла, стремительно шагавшего, не ответившего на приветствие, в расстегнутом пальто.
Во искупление вчерашнего приступа ревности Павел решил встретить жену после работы. На подходе к кабинету Ирины его ноги вдруг отяжелели, а лицо окаменело. У стены стоял мужик и читал газету. Явно не пациент, явно дожидается Ирину. Отлично знакомая поза, сам так не раз стоял, отгораживаясь газетой от сидящих на лавке больных.
Павел прошел в конец коридора, изображая идущего по делу (какого лешего, для кого спектакль?), дернул закрытую дверь процедурного кабинета, развернулся и двинул в обратную сторону. Отчетливо услышал, как спросили «ухажера»:
– Вы последний?
– Нет-нет, я не на прием.
«Не на прием! Не на прием!» – пульсировала кровь в ушах. Кажется, кто-то поздоровался с ним, Павел не ответил. У гардероба нечаянно толкнул плечом женщину, прошипел сквозь зубы извинения, будто проклятия.
Выскочил на улицу, в лицо ударил морозный ветер, распахнул незастегнутое пальто. Холода Павел не ощущал. Он кипел, раскалился докрасна от гнева и ярости. Как чайник. «Я и есть чайник», – думал Павел, подставляя разгоряченное лицо ветру.
Вспомнились Ирины слова, не раз повторенные: «Ты обладаешь удивительной способностью заводиться с полоборота из-за пустяков». Она еще прибавляла: «Живем не тужим. Тишь, гладь, божья благодать. Вдруг – бах! Трах! Замыкание, искры во все стороны, пулеметная очередь, артиллерийская канонада, танковая атака! Окопы сровнялись с землей. Сдаюсь! Бери меня в плен! Только не стреляй, зачехли орудия!»
Водится за ним такой грех, чистая правда, гневлив нешуточно. В детстве слыл отчаянным драчуном, первым бил обидчиков, кулак летел вперед, опережая мысль и разум. С годами научился сдерживаться, давить вспышки гнева. Но сегодня, пять минут назад, до судороги в руке хотелось вмазать «ухажеру», впечатать ему газету в расквашенное лицо. Но устроить драку с любовником жены в коридоре поликлиники! Это уже слишком!
Возможность того, что он потеряет Ирину, разрушится их семья, была настолько кошмарна, что не поддавалась осмыслению. Все равно как представлять в деталях свою предсмертную агонию. Думать – невозможно, кипеть от ярости – легко.
А что делать? Как он должен поступить прямо сейчас? Купить водки и поехать к Даниле, пусть принимает в свой клуб обманутых мужей! Решение не оригинальное, но другого не имеется.
4
Верочка и Ирина вместе вышли из кабинета. Верочка держала стопку медицинских карточек, Ирина закрывала дверь на ключ. К ним шагнул мужчина, посмотрел на одну, на вторую, выбрал Верочку:
– Добрый вечер! Позвольте задержать вас на несколько минут?
– Чей-то? Прием окончен!
– Убедительно вас прошу!
– Нет, ну что за люди! – продолжала возмущаться Верочка.
– Ирина… Ирина Николаевна! Я друг вашей мамы, мне обязательно нужно с вами поговорить.
– Разве у вас есть мама? – удивленно посмотрела на Ирину медсестра.
– Теоретически у каждого есть мать. До свидания, Верочка! До завтра.
– Ага! Я пошла. – Вывернув шею, продолжая рассматривать мужчину, Верочка медленно двигалась по коридору.
– Простите, обознался! – вслед произнес мужчина.
Ирина откровенно и молча его рассматривала. Сколько, мать говорила, ее любовнику? Двадцать семь. Выглядит на все сорок, изрядно потрепанный. Но совершенно не похож на душегуба или убийцу. Впрочем, с преступниками Ирина никогда дела не имела, неизвестно, под какой личиной они прячутся. Этого она скорее отнесла бы к породе тихих интеллигентных неудачников, чья карьера в институте не поднимается выше старшего преподавателя, а на предприятии – ведущего инженера. Заведующим кафедрой или начальником цеха такому никогда не стать.
– Меня зовут Толик… то есть Анатолий… Витальевич.
Он заметно стушевался под оценивающим, далеким от дружелюбия взглядом Ирины.
– Что вам угодно? – спросила она.
– Я друг вашей мамы, – повторил Толик Витальевич. – До недавнего времени близкий… до сегодняшнего дня… Маруся меня прогнала.
Он никак не мог взять правильный тон, смущался и заикался. Ирина была спокойна и тверда как скала. Только любовника матери ей не хватало!
– Обязательно посвящать меня в подробности ваших отношений?
– Нет, простите, Ирина… Николаевна.
– Анатолий Витальевич! Чего вы от меня хотите? Надеюсь, не выступить ходатаем в примирении с Марией Петровной Степановой?
В коридоре появилась уборщица с ведром и шваброй. Ирина пошла на выход, Анатолий Витальевич засеменил следом. Быстро заговорил, обращаясь к затылку Ирины:
– Возможно, вы не знаете… Маруся очень скрытный человек, хотя с первого взгляда может показаться, что очень открытый… Я не подозревал, например, о вашем существовании, извините. Маруся никогда не говорила, что у нее есть дети… дочь, такая… взрослая.
Не случайно он принял Верочку за Ирину.
– Постарше вас буду.
– Разве? Мне сорок, то есть тридцать семь. Мать в своем репертуаре! Врет на каждом шагу! Ради эффекта скинула любовнику десять лет. Правда, произведенный на Ирину эффект оказался противоположного свойства. Да и… пятьдесят четыре минус тридцать семь – семнадцать лет – вызывающая, если не сказать пошлая, разница в возрасте. Хотя, с другой стороны, вынуждена была признать Ирина, мать отлично выглядит и рядом с Толиком не смотрелась бы старшей сестрой.
Они спускались по лестнице. Анатолий Витальевич обогнал Ирину и преградил ей путь:
– Вы не знаете, но Маруся тяжело больна! Она похоронила мужа, очень переживала. Это глубочайшие терзания: любить человека и ждать его смерти как избавления от унизительного существования, недостойного его прежнего. Я уговорил Марусю поехать на юг, мы провели прекрасный месяц на Черном море! Из-за солнечной радиации, мне знакомый врач говорил, наверное, и случилось. В поликлинике Марусе сделали УЗИ щитовидки, обнаружили узел, взяли биопсию. Вы знаете, что такое биопсия? Конечно же! Простите за глупый вопрос.
Процедура не сложнее взятия анализа крови. Ирина прекрасно представляла, как под контролем УЗИ матери ввели в опухоль иголку, надетую на пустой шприц, движением поршня отсосали часть содержимого, размазали его затем по стеклу. На следующий день цитолог посмотрел стекло под микроскопом и дал заключение.