Убить ворона - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 34

Чайник закипел, Сабашов хотел было сделать кофе Турецкому, но тот жестом остановил его и налил сам.

– В этот раз Савельев тоже брал фотоаппарат. Это утверждала не только Савельева, но и механики, обслуживающие самолет перед вылетом. Видели, как он нес в тот день его на ремне через плечо.

Александр усмехнулся про себя скрупулезности Сабашова. Это ему нравилось в скромном следователе. Он сам всегда стремился к точности в деталях.

– Я сегодня снова был у механика Стояновского, – продолжал Валентин Дмитриевич. – Он рассказал, что в день катастрофы собирался отметить свой служебный юбилей – десять лет работы в новогорском аэропорту. Встретил Савельева перед вылетом, увидел у него фотоаппарат и попросил сфотографировать его на память.

– Все это замечательно, Валентин Дмитриевич. – Сделав последний глоток кофе, Турецкий заметно взбодрился. – Но что теперь дает нам основание думать, что мы хоронили Витрука? Только фантазии его жены?

– Это моя вина, Александр Борисович. Я номер не проверил, – еле слышно сказал Сабашов.

– Проходите, пожалуйста, – вежливо пригласила следователей жена Витрука. – Чаю хотите?

– Нет, спасибо, – отказался Турецкий.

Сабашов тоже отрицательно покачал головой.

– А я выпью, – сказала Маша и на минуту покинула своих гостей, удалившись на кухню.

Турецкий по привычке оглядел квартиру. Он сразу обратил внимание на иконы, расставленные на полочках, в книжных шкафах. На столе лежал Молитвослов. Он был открыт на странице, где Турецкий прочитал: «Акафист за единоумершаго».

– Вы, наверное, хотите узнать про фотоаппарат? – вернувшись с чашкой чая, спросила Маша Турецкого. – Меня в прошлый раз ваш следователь расспрашивал о вещах, – она кивнула на Сабашова, – но про фотоаппарат я только вчера узнала. Не хотел мой Игорь, чтобы я это знала.

– А почему не хотел? – спросил Турецкий.

– А потому что фотоаппарат… Никита ему дал. – Женщина украдкой взглянула на икону и совсем тихо и быстро произнесла «Господи, помилуй!».

– Никита – это ваш сосед? – уточнил Сабашов.

– Я не буду о нем даже говорить, – упрямо мотнула головой женщина. – Он – нечисть – Она снова почти неслышно произнесла несколько слов, из которых Турецкий смог разобрать только «Спаси и сохрани».

На лице ее застыла странная улыбка.

– Знаете, – вдруг сказала Маша, – для меня все это настолько закономерно. И эта катастрофа. И то, что мой Игорь погиб. Ему было всего тридцать три. Может быть, вы люди неверующие? – вопросительно взглянула она на Турецкого.

Александр неопределенно пожал плечами.

– А я верю, – продолжала Маша, – что Бог в молодом возрасте забирает людей из милосердия, чтобы человек не пал еще ниже.

Сабашов оторвал глаза от протокола, не зная, записывать ли ему эти размышления свидетельницы. А она тем временем, чуть стыдясь своей откровенности, продолжала:

– Из-за этого… Никиты муж и погиб. Из-за него Игоря даже нельзя было отпевать. Не крещеный он оказался – опять же по вине этого прислужника сатаны. А ведь собирался два года назад, даже к батюшке уже ходили. И невенчанные мы остались… И как потом – в той жизни, – Маша задержала дыхание, сдерживая слезы.

Турецкий внимательно смотрел на молодую женщину. Конечно, смерть близкого заставляет любого задуматься о том, что будет после смерти. Но от Маши исходило такое здоровое и земное дыхание жизни, что слышать от нее о посмертной жизни ему было странно. Сабашов внес в протокол необходимые сведения, опустив религиозные размышления свидетельницы.

Уходя, Турецкий краем глаза успел заметить, как Маша вслед быстро перекрестила их с Сабашовым.

…– Он здесь живет, этажом выше, – сказал Сабашов, когда вышли. – Двенадцать лет назад им занималась госбезопасность, – вводил в курс Турецкого Сабашов. – Гремело у нас тут в области скандальное дело по кришнаитам. Этот Никита и был главным кришнаитом.

Следователи поднялись этажом выше.

– Баламутил молодежь, распространял «перепечатки», – продолжал Сабашов. – У меня дочь даже что-то домой притащила. Были два самоубийства в его группе. Но доказать его виновность в доведении до самоубийства не смогли. При обысках всю литературу находили у ребят, а он вроде бы остался чист. Удивительно, что на допросах все ребята дружно выгораживали его. И тогда гэбэшники не нашли ничего лучшего, как подкинуть этому Никите в квартиру ворованные пластинки. Дали год «химии».

Звонок в квартиру главного кришнаита Новогорска не работал. Турецкий постучал, но никто не открыл. Турецкий толкнул дверь, которая оказалась открытой.

Хозяин сидел посередине комнаты с закрытыми глазами в позе «лотос» и, как сразу сообразил Турецкий, усердно медитировал. Дымились ароматизированные палочки, тихо играла индийская музыка. Стены квартиры были разрисованы символическими рисунками. Не было кровати и стульев, во всю комнату был расстелен ковер. А в углу располагалось что-то напоминающее низкую тахту. Везде: на полу, на подоконниках – беспорядочно валялись книги: некогда запрещенная литература о карме, о переселении душ, астрологии, все эти кастанеды, гурджиевы, раджнежи, блаватские, которых теперь продавали на каждом углу.

Медитирующий наконец открыл глаза. Он спокойно посмотрел на Турецкого и Сабашова и, казалось, совсем не удивился их появлению в своем доме. Сабашов объяснил ему суть дела и попросил рассказать обо всем, что касалось его фотоаппарата. Сесть было негде, и Никита на несколько секунд удалился на кухню.

– Для важных гостей, – с улыбкой сказал он следователям, вернувшись с двумя запыленными табуретками.

Турецкий и Сабашов сели на табуретки, а хозяин опустился на ковер в прежнюю позу.

– Да, молодые люди, я дал Игорю свой фотоаппарат, как вы правильно сказали, марки «Никон», – вежливо сказал Никита.

Сабашова покоробило от слов «молодые люди». И не только потому, что кришнаит был моложе и Турецкого, и Сабашова. А потому, что в этом обращении чувствовалась снисходительность.

– Видите ли, Игорь давно мечтал попасть в Индию, встретиться с посвященными, быть хотя бы на некоторое время ближе к Шамбале. Хотя конечно же эта близость к Шамбале и посвященным никогда не была географической и временной, здесь действуют уже духовные расстояния. И все-таки для него это было очень важно. Он готовился к посвящению у саньяситов. И конечно же хотел все зафиксировать на пленку.

– Простите, вы не могли бы показать паспорт фотоаппарата? – перебил его Турецкий.

– Конечно, пожалуйста, – улыбнулся, глядя Турецкому прямо в глаза, Никита.

Турецкий чувствовал, что его начинает мутить от запаха ароматизированных палочек.

Никита же, как назло, очень долго искал документы среди множества своих книг. При этом, наталкиваясь на какую-то заинтересовавшую его книгу, он раскрывал ее и, прочитав несколько строк, чему-то загадочно улыбался. Иногда он зачитывал некоторые фразы из книг вслух и тогда поворачивался к Турецкому и Сабашову, одаривая их своей мудрой улыбкой.

Наконец паспорт фотоаппарата нашелся. Сверили номер – он совпадал с номером, найденным среди обломков самолета. Пришлось составлять протокол изъятия вещдока и допросить Никиту по поводу событий, связанных с тем, как этот фотоаппарат оказался в салоне самолета.

Уже в прихожей хозяин мягко задержал Турецкого.

– А я знаю, что произошло, – тихо сказал он ему на ухо.

Турецкий вопросительно взглянул на Никиту.

– По-нашему это называется черная кара. А по-вашему – злая воля.

– Интересно… – несколько иронично сказал Турецкий.

– Откуда я знаю? Я чувствую, – сказал хозяин очень серьезно.

С представителем правительственной комиссии проговорили часа два. Действительно, узнали мало, если не сказать – ничего. Правда, околичностями сухой академик склонялся к версии о неисправности моторов. Но со многими, многими оговорками. Турецкий поставил ему вопрос о диверсии, но тот только замахал руками – ни в коем случае!

После этого зашли в кафе, взяли по сто граммов водки.