Варторн: Воскрешение - Асприн Роберт Линн. Страница 53

При всем при том он не ослабел, не замедлял хода. Его легкие горели, руки, стискивающие подсвечник, вытащенный на ходу, начали болеть, но сейчас это ничего не значило. Все побоку, главное – они не должны его схватить.

Прохожие, видя солдат, бегущих с обнаженными мечами, вопили от удивления и испуга. Грязь здесь была не особенно густой, но это не облегчало движения. Брик уже пару раз едва не плюхнулся в лужу.

Он еще раз сменил направление, нырнув в вонючий переулок. Оглянувшись на бегу, он успел увидеть, как один из солдат – вблизи оказалось, что это девушка, – потеряв опору под ногами, плюхнулась лицом в грязь, выронив меч. Но другой солдат даже не оглянулся на нее.

Переулок петлял, изгибаясь под неожиданными углами. Повсюду валялись поломанные ящики, раскисший картон и всяческие отбросы, но двери темных тесных лавчонок были зазывно распахнуты. Есть где спрятаться, куда зарыться.

Брик резко остановился за первым же поворотом. Стал поудобнее, весь обратился в слух. Сердце его колотилось, рвалось из груди. Ближе… ближе…

Когда солдат в азарте погони с разгону вылетел из-за угла, Брик замахнулся, вложив в движение всю силу мышц, на какую был способен, и обрушил на его голову свой красивый подсвечник.

Солдат даже не успел его заметить, заворачивая за угол. Если убегающий человек сворачивает в переулок, значит, он хочет спрятаться или должен знать какой-то выход из него. И даже собираясь напасть на преследователя, беглец, конечно же, углубился бы в эти дебри, в тень, чтобы устроить засаду под прикрытием, а не за первым поворотом…

Литые бронзовые лепестки подсвечника впились в лицо врага, рассекли кожу, сокрушили зубы и челюсть. Солдат дико задергал головой. Ремень на его подбородке не был застегнут, и шлем слетел, со звоном врезавшись в облупленную стену. Ноги солдата подогнулись, и он упал, ударившись головою о ту же стену.

Меч выпал, тело глухо стукнулось о камень и сползло наземь. Голова была теперь повернута под очень необычным углом.

Брик был готов – душой и телом – ударить второй раз. Но этого не понадобилось. Помедлив, он бросил подсвечник рядом с солдатом. Тот лежал навзничь, окровавленным лицом к небу.

Брик отвернулся и побрел прочь.

Деньги – монеты – все еще были при нем, зашитые в подкладку куртки. В карманах лежала и небольшая пачка фальшивых бумажек – за исключением двух «золотых», потраченных на подсвечник. А вот его меллиглос остался на квартире, то есть был потерян. Отчего-то Брика это расстроило. Старания сойти за барда завели его слишком далеко. Он полюбил свой инструмент, как если бы действительно был музыкантом.

Опасно верить собственному вымыслу, думал он, наскоро сдирая бритвой колючую седую бороду, не беспокоясь о порезах. Из-под бороды проявилось худое лицо с выступающими скулами – из-за чего он поначалу и решил отпускать бороду. Зеркала в комнате не было. Он подождал, пока вода в тазу отстоится, и снова взглянул на свое отражение на ее поверхности. Перемена была разительной. Он выглядел на десяток зим моложе.

Брик встряхнул головой и приступил к уничтожению остатков бакенбард. Качество бритья его не волновало, лишь бы изменить внешность. Бритье было первым этапом, но ему нужно сделать кое-что еще.

За дверью заскрипели доски. Брик резко повернулся и услышал два коротких удара, потом, после паузы, еще два.

– Это подойдет, – сказала Квентис, войдя в комнату. – Отцовские.

Она разложила принесенную одежду. В комнате было тесно – ее переделали из кладовой. Квентис делила это пространство со своим старшим двоюродным братом, Ондаком. Он сейчас дежурил у порога дома, готовый поднять тревогу, если появятся солдаты.

Вряд ли, думал Брик, хотя тоже тревожился. Если бы кто-то выследил, как он шел сюда, фелькские вояки не стали бы медлить. Они бы ворвались в дом, чтобы его схватить – а может, просто убить на месте.

– Спасибо, – сказал он Квентис, рассмотрев одежду. В Каллахе все такое носят. Очень хорошо.

Он сообразил, что благодарит женщину то и дело с того момента, как вошел с нею в этот дом. Но как еще можно было в полной мере выразить ей свою благодарность?

Он ушел из района, где убил солдата, двигаясь так быстро и незаметно, как только мог, на каждом шагу ожидая, что его схватят – пока не добрался до улицы, где впервые встретил Квентис в день Лакфодалмендола.

У нее была передвижная тележка, а не постоянный прилавок, но он рыскал по всем окрестностям, пока не нашел ее. Он подошел, она узнала его, и он попросил убежища.

В тот момент это показалось ему совершенной нелепостью, абсурдом. Он не имел никакого права просить о такой помощи; у нее не было никаких причин помогать ему. И все же он здесь. Она спасла его.

Она пристально смотрела на него, оценивая результаты бритья.

– Смотрится неплохо, – одобрила она наконец. Ее голос звучал деловито. Он ничего не знал об этой женщине, но был уверен, что она не из тех, кто легко впадает в панику.

Он отер лицо влажным полотенцем. До сих пор у него не было времени разобраться, что заставило его – какой безошибочный инстинкт? – искать именно ее. Ведь он мог бы спрятаться где-нибудь еще. Каллах – действительно большой город. Однако в гостиницу идти было нельзя – в Каллах теперь не приезжали путешественники, и подобные заведения почти опустели или вообще закрылись. К тому же его стали бы искать именно там.

Ему было приятно, что Квентис здесь с ним, в этой тесной комнатке.

– Спасибо.

– Вы это уже говорили. – Ее голос теперь зазвучал мягко, впервые за все время. Все произошло так быстро. Его поиски, встреча с женщиной на улице, его умоляющий шепот, ее отрывистое предложение следовать за нею. Оставив где-то свою тележку, она привела его сюда.

– Простите, что повторяюсь, – сказал он. – У меня нет слов, чтобы высказать свою благодарность.

– Будем считать, что ваша благодарность сама собой разумеется.

Он глянул прямо в ее янтарные глаза и не сразу отвел взгляд. В руках он все еще сжимал принесенную ею одежду.

– Да переодевайтесь же. Я выброшу то, что на вас сейчас надето.

Он сунул руку в карман, вытащил деньги – все сразу, комком. Он думал оставить себе что-то, чтобы выжить на первых порах; но он должен был дать что-то этой женщине, хоть как-то уравновесить свой огромный долг перед нею.

– Когда переоденетесь, – продолжала она, даже не моргнув при виде денег в его руке, – мы безопасно выведем вас отсюда.

– Прежде чем я уйду, мне хотелось бы…

Захочет ли она взять все? Он отдаст, если она так скажет. Она как будто лишь сейчас заметила его жест.

– Это вам пригодится, когда мы вас устроим.

Что она имела в виду?

– Мы? – Он взмахнул, неопределенно указывая на выход из домика. – Вы и Ондак, что ли?

– И Ондак, и другие. Переодевайтесь же!

Она вышла и плотно прикрыла дверь.

Он вынул из старой куртки свои монеты и поддельный пропуск – который, возможно, еще поможет ему выйти из города. Много ли удалось фелькским ищейкам узнать о нем? Не будут ли солдаты поджидать барда, пытающегося покинуть пределы города? А главное – кто предал его? И как?

Мысли об этом сводили его с ума. Он был все время так осторожен, действовал так скрытно! И все же солдаты пришли за ним, и ему пришлось убить одного из них.

У него не было времени сожалеть о содеянном, почувствовать подавленность, которую, как ему казалось, должен испытывать всякий, впервые в жизни отняв у человека жизнь. Он запомнил мертвое лицо солдата. Он даже ощущал запах его крови, пролившейся в том грязном переулке.

И все же… А скольких они убили вот так же в У’дельфе? Неужели солдаты Фелька, которые зарезали его жену и детей, испытывали угрызения из-за этого? А если и испытывали, то какая разница?

Когда Квентис вернулась, Брик уже был полностью одет. И снова женщина одобрительно кивнула. Снаружи шел дождь, барабаня по крыше. Квентис надела дождевой плащ.

– Пойдемте, – сказала она. – Нам пора.