Рыцарь золотого веера - Николь Кристофер. Страница 21

– На полу? – вздохнул Уилл. – А подушки, господин Тадатуне, какие они у вас?

Тадатуне улыбнулся.

– Вы, люди из-за моря, почему-то предпочитаете губить силу своего тела слишком мягкими постелями. Но не тревожься, Уилл Адамс, подушки тебе понравятся. Они сделаны так, чтобы было удобно и шее, и голове, – из дерева особой породы.

– Из дерева?!

– Конечно. – Тадатуне поднялся на ноги, подобрав с пола меч. – Не думаешь же ты, Уилл Адамс, что мы кладём под голову камень?

Рай или ад? Его инстинкты указывали на последнее. Но в этом случае зачем бояться смерти? Как это может быть раем, когда здесь нет Господа Бога, священников, нет никакой уверенности в том, что человека не окружает со всех сторон зло, стремящееся привести его к проклятию? Когда здесь верят только в силу и в готовность применить её? Когда здесь считают, что с помощью меча человек может подняться от последнего крестьянина до высочайшего поста в стране?

Но в таком случае, где же наказание? Уилл шагал по саду, ощущая свежесть в голове и во всём теле, наслаждаясь удобством одежды и обуви на ногах. Его кимоно… Само слово казалось греховным. Он только что искупался. Или, скорее, был искупан. Но теперь он уже не испытывал чувственного удовольствия от такого приключения: каждый вечер и каждое утро из пяти проведённых здесь суток его купала девушка, причём каждый раз новая. Бунго… Странное название. Бунго… Но, без сомнения, названия «Англия», «Голландия» или «Франция» покажутся японцу не менее странными.

Быть выкупанным молодой обнажённой женщиной и не чувствовать никакого греха и никакого удовольствия, кроме ощущения тепла и благополучия после погружения в горячую воду. Следовательно, может ли это быть адом? Отсутствие чувственности? Но зго чепуха. По словам самого священника, такое состояние уже является благословением Господним. Но он, во всяком случае, был далёк от этого. Купавшая его девушка уже не значила для него ничего, кроме хорошей служанки, которая также приносила ему пищу и подметала пол в его комнате. Но Магоме Сикибу… Он редко её видел. Она больше не присутствовала при купании и, будучи дочерью хозяина, конечно же, не опускалась до личного обслуживания их за трапезой. У неё были другие обязанности – постоялый двор никогда не пустовал. Кажется, этот городок лежал на главной дороге через Бунго.

В сущности, ещё только два раза он был в её обществе после их прибытия сюда. Однажды – когда она вернула их европейскую одежду, вычищенную, выглаженную и тщательно починенную, так что она стала почти как новая. И в другой раз – вчера, когда она руководила стрижкой его чересчур отросших волос и бороды. Да и то она только стояла у него за спиной, время от времени давая указания служанке своим чистым, мелодичным голосом. Только раз она коснулась его шеи, указывая что-то девушке, работавшей острейшим ножом. Его кожа всё ещё хранила память об этом прикосновении, и ночью, во сне, он снова мечтал о её пальцах, касающихся на этот раз не шеи.

Грех? Да, даже в раю есть грех.

– Отличный денёк! – Якоб Квакернек сидел около искусственного холма, наблюдая за бегущим ручейком. – Но, по-моему, здесь других дней и не бывает.

Даже Якоб почти оправился от своей болезни, а Уилл просто никогда раньше не чувствовал себя таким здоровым и отдохнувшим. Как странно – вытерпеть такие адские лишения и муки и оправиться от них так быстро, что через пять дней все вспоминалось, как дурной сон. Но так было не со всеми. Трое умерли на следующий день после высадки на берег. Их похоронили с надлежащей церемонией. Хотя у японцев почти отсутствовали внешние проявления религиозности, к смерти они относились с достаточным уважением. Но больше никто не умрёт. Ни с кем никогда раньше не обращались так хорошо, как с ними в эти последние пять дней.

И всё же они не были довольны ни собой, ни своим штурманом. Некоторые помнили, что он обещал им скорое прибытие. Они прибыли, и это их смущало. Другие – как Гильберт де Коннинг и Ян ван Оватер – завидовали ему и вспоминали (по крайней мере, по их словам) только ужасы их экспедиции и предупреждение бедняги Тима Шоттена. Они без конца твердили, что лучше было остаться на побережье Америки с пятьюдесятью людьми и большими запасами оружия и боеприпасов – тогда, если повезёт, они могли бы захватить какой-нибудь испанский корабль и вернуться домой. И разве не мог бы этот корабль иметь груз золота и серебра? И теперь бы они были богаты и находились бы дома. Теперь же все это откладывалось на неопределённое время.

– Я был на берегу, – сказал Уилл. – Корабль всё ещё стоит на якоре. Хотя, если погода изменится, лучше бы ему там не стоять.

– Разве в этом заколдованном месте когда-нибудь меняется погода? – спросил Квакернек. – Во всяком случае, от нас сейчас ничего не зависит. Благодарю Господа, что за эту неделю я так поправился, но всё же я не рискну снова выйти в море раньше, чем через несколько недель. И большинство команды сейчас ещё слабее меня. Я предлагаю, Уилл, оставить все мысли о возвращении в этом году. Иначе тревога тебя доконает.

Уилл вздохнул.

– Ты, конечно, прав.

Он увидел, что Магоме Кагею вышел из дома и направляется к ним. Хозяин постоялого двора был так же улыбчив, как и его дочь. Но сейчас улыбки на его лице не было.

Подойдя к ним, он поклонился.

– Уважаемые господа, – обратился он к ним по-португальски.

– Прошу вас последовать за мной.

– В чём дело? – поинтересовался Квакернек.

– Похоже, что нас переводят отсюда, – сказал Уилл. – Куда мы идём, господин Магоме?

Хозяин снова отвесил поклон.

– Господин Симадзу Таканава хочет вас видеть, уважаемый господин. – Он хочет поговорить с командой «Лифде».

– Но господин Квакернек едва ходит!

– Больных понесут на носилках, уважаемый господин. Господин Таканава хочет, чтобы присутствовали все.

Уилл перевёл.

– Не нравится мне это, – пробормотал Квакернек. – Уж слишком они были добры.

– Молодой знатный господин, который доставил вас сюда в тот день, – сын этого человека. Он сразу сказал, что вскоре его отец захочет поговорить с нами. – Уилл повернулся к Кагею: – Вы дадите нам время переодеться в наше европейское платье? – Да, так хочет мой господин Таканава.

– Мы скоро. – Уилл нахмурился: – Мысль об этой встрече тревожит вас, господин Магоме. Мы – нежелательные гости в Бунго?

– Вам рады в этом доме, уважаемый господин, и, насколько мне известно, во всей Японии. Но сегодня из Нагасаки прибыл священник.

– Португалец?

– Да, португалец. И я прошу вас соблюдать осторожность. Этот священник был очень зол, увидев в гавани ваш корабль. Кроме того, уважаемый господин, этот священник заводил разговоры с людьми из команды корабля.

– С кем? – потребовал Уилл.

– С человеком по имени Коннинг и с человеком по имени ван Оватер.

Дело принимало серьёзный оборот.

– Спасибо, уважаемый господин Магоме. Я приму во внимание ваше предупреждение, – поблагодарил Уилл.

Было раннее утро, когда они вышли из деревни. Море оставалось сзади, солнце светило в затылок, отбрасывая тень на лежавшую перед ними дорогу. Сразу за деревней дорога взбиралась на холм. Крутизна дороги и слабость половины членов экипажа не позволяли двигаться быстро. Тех, кто не мог идти, несли на носилках – другого транспорта не было. Конечно, были в этой стране и лошади – Уилл видел их иногда перед гостиницей, но, судя по их виду и количеству, они не предназначались для простолюдинов.

И всё же пеший переход не был чересчур тяжёл. Если бы не беспокойство перед предстоящей встречей, прогулка была бы даже приятной. Сначала они миновали высокие деревянные тории – незамысловатые ворота, ведущие в расположенный тут же синтоистский храм. Пока что это был единственный очевидный признак религии в жизни японцев. Но даже религия сочеталась здесь с личной свободой, казавшейся немыслимой в глазах европейцев. Не было никаких специально установленных дней и часов молитв – каждый мужчина и каждая женщина посещали храм тогда, когда им подсказывала их совесть, без всякого принуждения и наказания. За храмами тянулись залитые водой поля, на поверхности которых виднелись только отдельные стебельки травы. Но оказалось, что это – не трава. Как сказал Кагею, это был рис – основная культура в этой стране. Сейчас поля были пустынны, но вскоре они заполнятся мужчинами и женщинами, объяснял Кагею, потому что земледелие – основное занятие подданных Симадзу. Поля не принадлежали им, а арендовались у феодала-даймио. Здесь, вдали от своей резиденции, он был представлен наместником-хатамото – Симадзу Таканавой.