Брачный сезон или Эксперименты с женой - Николаев Константин Николаевич. Страница 14
Видя мое недоумение, она пригласила:
– Ну, прошу к столу.
Я замешкался и вспомнил о цветах, которые все еще увядали у меня под мышкой.
– Куда бы их пристроить? Это вам, Мария Антоновна.
Она одарила меня странным взглядом и достала из буфета стеклянную вазочку.
– Мне так давно не дарили цветов, – пробормотала вдова летчика-испытателя и двинулась по направлению к кухне. – Я воды налью, а вы пока устраивайтесь.
Да, ради такого взгляда стоит иногда разориться на цветы. Даже на «японские хризантемы».
А где, кстати, сам хулиган Еписеев? Небось, хулиганит? Хорошенькое же будет дельце, если он обнаружит в собственной квартире собственного же классного руководителя. Представляю его рожу. Надо будет, кстати, поинтересоваться у Маши, где ее чадо. И выпить с ней на брудершафт – хотя бы и облепихи, – а то ни в какие ворота: все «Мария Антоновна» да «Арсений Кириллович».
Я плеснул желтоватой водицы в хрустальные стаканы и потянулся за огурчиком.
– Сама солила! – раздалось над моим плечом.
От неожиданности я отдернул руку.
– Да вы кушайте, кушайте, не стесняйтесь, – продолжала Мария Антоновна, – у меня тридцать банок насолено…
Хрустнув огурчиком, я поднял стакан с облепихой и предложил:
– Мария Антоновна, давайте-ка на «ты».
– Ой, – смутилась она, – да как же я вас называть-то буду?
– Очень просто, как все – Сеня…
Мы чокнулись, выпили кисловатого напитка, и я во второй раз ощутил прикосновение ее красных губ. Легкое дуновение на щеке, словно муха пробежала. Я на мгновение замер, но тут же очнулся и опасливо покосился на неплотно прикрытую дверь. А вдруг в прихожей притаился хулиган Еписеев? Самое время задать тревожащий меня вопрос.
– Мария… То есть, тьфу, Маша, а вы… то есть ты, не знаете, где сейчас твой сын? Я ведь, собственно, его проведать заглянул. Как классный руководитель…
Хозяйка глянула на меня и с размаху шлепнула мне в тарелку горку салата.
– Да гуляет… А вы… ты разве к нему пришел? Я думала, ко мне…
Маша понурилась. Она подлила в стаканы облепиховой воды. Мы снова чокнулись и молча выпили. После чего я объявил:
– К тебе, к тебе! Или ты думаешь, что хулиганы едят конфеты и нюхают цветы?
– Ну вот, уже и хулиганы. А сам Володьку на собрании хвалил.
И что теперь делать? Сказать, что я ошибся? Вот из подобных ситуаций и возникает вранье, в котором нас так любят обвинять женщины. Впрочем, это будет вранье во благо. Хорошая она женщина, хоть и насолила тридцать банок огурцов. Огурчики, однако ж, недурны. Хрустят.
– Ты же понимаешь, – ухватив еще один огурец, соврал я, – что все эти похвалы несколько преувеличены.
– А зачем же ты тогда… – начала было мадам Еписеева.
Но я ее перебил:
– Из-за тебя. Тебе ведь было приятно?
Мадам Еписеева зарделась, словно лакомилась не облепиховой безделицей, а по меньшей мере портвейном. И бухнула мне в тарелку новую порцию салата.
– Да, – она вонзила ложку в салатную пирамиду. – Если хочешь знать, я к тебе уже давно приглядываюсь…
– Это с какой же целью?
– Просто так. Может, жалко мне тебя. Какой-то вы, Арсений Кириллович, неухоженный. Заботливой женской руки не чувствуется…
Вот это новость! Ну да, живу я один. Ну и что с того? Неухоженным меня еще никто не называл. Разве что Рыбкин. Кстати, как он там? Даже интересно…
Внезапно дверь распахнулась и на пороге возник взлохмаченный хулиган Еписеев.
– Мать, похавать чего-нибудь есть? Голодный как собака… – Тут его глаза остановились на мне. Владимир тихо присвистнул и подхалимски улыбнулся. – Здравствуйте, Арсений Кириллович.
Я вжался в диван. Разом заалевшая мадам Еписеева начала оправдываться:
– Вот, Арсений Кириллович мимо бежал, да и заглянул к нам на минутку. Проведать, как ты тут живешь. Посмотреть твою комнату. Хватает ли тебе света в рабочем углу… А то, может, из-за этого и двойки, – добавила Маша виновато.
– Колобок, блин, какой-то. Бежал – не добежал. – Еписеев отодвинулся в коридор.
Мне оставалось только встать и осмотреть комнату хулигана. А также измерить уровень освещенности в его «рабочем углу».
Дверь с черепом скрипуче открылась. Я наугад шагнул. Под ногой звякнула какая-то железяка. Вот ведь вляпался в историю! Владимир протянул руку куда-то в зашкафную щель, и «детская» озарилась.
Прямо под моими ногами лежал глушитель от мотоцикла. Чуть поодаль сгрудилось промасленное тряпье. За ним маячила лежанка с ворохом вечерних туалетов хулигана Еписеева. Еще дальше размещался стол, заваленный металлоломом, сквозь который кое-где проглядывали несвежие пятна школьных тетрадей. И наконец, имелось окно, подоконник которого был заставлен пивными бутылками.
Я бросил взгляд на стены, задрапированные плакатами. С одного на меня уставилась чья-то рожа с высунутым языком. Если бы не язык, рожа была очень похожа на мое отражение в зеркале через пять минут после нападения собратьев Еписеева в Катькином дворе. Но сейчас я был загримирован Мариниными тенями.
– Может, ему света не хватает? – нарушила молчание Маша.
– Этого-то как раз хватает, – мрачно ответил я.
С кухни донеслось чавканье. Хулиган Елисеев приступил к вечерней трапезе.
– Да ты не бойся, – успокоила Маша. Но почему-то шепотом. – Сильно он тебе досаждает? На уроках-то?
– Ну что ты, – опять соврал я. – Не больше, чем все остальные, – тут я соврал совсем чуть-чуть.
– Управы на него нет, – грустно заметила она и взмахнула пергидролевыми волосами. – Я уж пробовала… Да что поделаешь, без мужика-то в доме? Разве что этот, летчик…
– Да, – согласился я, – от летчика проку мало…
В комнату вошел Владимир.
– Ну что, шмон закончен? Хватает мне света?
– Вполне…
– Ну ладно, мне уроки надо делать, – бесстыдно заявил он и ехидно добавил: – Литературу.
– Может, тебе помочь? – нерешительно предложил я.
– Да уж я сам как-нибудь.
– Не будет он ничего делать, – неожиданно встряла мать хулигана. – Врет все! Сейчас опять музыку включит на полную катушку, и хоть трава не расти.
Я переступил с ноги на ногу. Еписеев стал потихоньку оттирать нас со своей территории. Я попятился. Моя спина уперлась в руль мотоцикла. Упало пальто.
– Может, посидите еще, Арсений Кириллович, – предложила Маша.
Что я мог ответить? Да, охотно, мол, посижу? Поем салата? Смешно. Тем более что сын летчика-испытателя сверлил меня наглым взглядом и ждал, когда я уберусь восвояси.
– Нет-нет, уже поздно, – я трусливо отпрянул от мотоцикла. – Я пойду… Как-нибудь… потом… В следующий раз.
– Вы что же, каждую неделю собираетесь мать объедать? – В Еписееве неожиданно взыграли сыновние чувства.
– Ну почему каждую неделю, Володя? Если хочешь, я больше не приду…
– Очень хочу! – сказал хулиган и гадко улыбнулся. – Мне вас и в школе во как хватает!
– Ну что ты такое говоришь, Вова, – обреченно выдохнула Мария.
Я понял, что больше в этом доме не появлюсь. Натягивая пальто, я горестно смотрел на прекрасное в электрическом свете Машино лицо. Ее губы изогнулись в легкой улыбке.
– А ну марш за уроки, нахал несчастный! – вдруг крикнула мадам Еписеева сыну.
Как ни странно, Еписеев молча скрылся в своей «детской» и захлопнул за собой дверь. Череп таинственно щерился всезнающим оскалом. Через минуту за дверью что-то взорвалось. Я вздрогнул. Судя по всему, хулиган Еписеев приступил к прослушиванию музыкальных произведений.
– Я тебя провожу, – нерешительно сказала Маша.
– Там темно.
– Тем более.
Мы осторожно спустились по лестнице. Света в подъезде по-прежнему не наблюдалось. Фонарик моя спутница забыла, а потому крепко держала меня за руку. Словно маленького. Наконец мы вышли под звезды и двинулись к метро.
– Боже, как мне все это надоело, – пробормотала мадам Еписеева, когда мы преодолели половину пути.
Я промолчал. Мне вдруг стало жалко эту маленькую женщину. Нелегко жить с хулиганом под одной крышей. Хотя кто знает?