Брачный сезон или Эксперименты с женой - Николаев Константин Николаевич. Страница 19

– Забыла! – передразнил Виталька. – Эти бабы вечно что-то забывают! Без этого они никак. То трусы под подушкой, то заколку на унитазе. Ну это барахло я научился отслеживать. Трусы и заколки в первую очередь проверяю. Но чтобы заметить то, что оставила эта родственница поэта, надо быть либо разведчиком, либо… обычной бабой!

Я опешил. Интересно, что такого можно забыть, чего мужчина в здравом уме и твердой памяти заметить не способен?! Рыбкин наверняка перед приездом благоверной постарался замести следы.

Тем временем он продолжал:

– Зашла Светка в ванную и тут же выскочила с таким воплем, будто нашла там по меньшей мере с десяток трупов. Я спрашиваю: что такое, любимая? А она мне по морде хрясь…

– И что же там было?

– Что?! – Виталька сардонически ухмыльнулся. – Волос какой-то. На полу под зеркалом. И как только разглядела? Вот ведь штука!

– Что еще за волос? – не понял я.

– Баба, вопит, у тебя была, и волос под нос сует. Глянул: и правда, Ларискин вроде волос-то. Светик, говорю, это же твой собственный, посмотри получше. А она мне опять хрясь по морде и снова в крик: врешь, скотина!

– Чудеса! Чудеса внимательности. Ей бы на конвейере на оптическом заводе работать. Линзы проверять.

– Вот и я говорю.

– И что, она так вот взяла и выгнала тебя?

– Не сразу, старичок, не сразу, – Рыбкин даже немного повеселел. – Но факт ты правильно усек. Выгнала. Сунула мне этот поганый волос в карман и выгнала. Завтра, говорит, пойдет заявление подавать. На развод.

Мой старинный друг внезапно сделался зеленым, как нефритовый Будда. От жалости я даже налил себе чаю и чокнулся своей кружкой с его рюмкой.

– Все будет хорошо.

А что еще можно сказать? Рыбкин запустил пальцы в банку. В его глазах заблестели слезы.

– Мы ведь с ней почти пять лет прожили, – угрюмо пробормотал он. – Привычка, понимаешь…

Я с готовностью затряс головой. Но Виталька не оценил этот товарищеский жест и продолжал:

– Эх, ничего ты не понимаешь! Вот, старик, зашел я к тебе и вижу: стены драные, в ванной – грязная посуда, пыль какая-то космическая летает. Сразу видно – один мужик живет. Сидим вот, из банки закусываем. – Виталька посмотрел на меня и поправился: – Ты не обижайся, конечно, но это ведь нелицеприятный факт! А к хорошему-то быстро привыкаешь. К удобствам всяким там… Как я теперь без бабы-то?

– Ну найдешь себе новую.

– Сказал тоже, новую! Бабы-то – все одинаковые, поверь мне. А я свою знаешь сколько дрессировал? Это ведь годы и годы. Которые, между прочим, летят.

– Значит, ты мне не советуешь жениться? – осторожно спросил я.

– Ну нет, отчего же? Когда-то ведь надо. Тебе-то как раз – самое время.

Я растроганно предложил:

– А хочешь, я вас помирю?

Рыбкин задумчиво покопался в боковом кармане своего пиджака и после долгих поисков выудил длинный пастернаковский волос.

– Да я, старик, в сомнении, – сказал он, накручивая волос на палец. – Хотя, нет. Нет! Я за немедленное перемирие! Может, она при тебе постесняется выкаблучиваться. А то, глядишь, и послушает умного человека… Чем черт не шутит?

Я уже жалел о своем предложении. Однако Виталька воодушевился. Мы оделись. Рыбкин придирчиво осмотрел мое пальто в стиле «осень-зима 1976 года» и промямлил:

– Слышь, а у тебя поприличней ничего нет? А то эти синяки еще. Скажет, познакомился с каким-то алкашом во дворе. И слушать не станет.

Я подошел к шкафу. Пришлось влезать в парадный костюм. Рыбкин завязал на моей шее свой широкий галстук (мой ему показался каким-то старомодным) и восторженно похвалил:

– Ну, теперь совсем другое дело! Полное соответствие образу мирового судьи!

– Ты так думаешь?

– Только квадратной шапки и парика не хватает!

Глава 14

Миру – мир

Мы с Рыбкиным пугливо переминались у его бронированной двери и робко по очереди нажимали кнопочку звонка. По ту сторону стоял мелодичный перезвон.

– И не звони, – донеслось из-за брони, – не пущу я тебя, скотина! Иди ночуй к своим бабам!

– Светик, – ласково позвал Виталька и выпятил вперед нижнюю губу, под которой уже пробивалась щетина, – открой, а? Поговорить надо…

– Не о чем нам говорить! Ты, сволочь, у меня уже вот где сидишь со своим «поговорить»!

Рыбкинская жена, видимо, провела ребром ладони по горлу, потому что как-то странно булькнула и на мгновение умолкла. Виталий воспользовался дарованной ему судьбой и этим красноречивым жестом паузой и медовым голосом заметил:

– А я, между прочим, не один!

– Ну конечно, – отозвалась жена, – небось, бабу опять привел!

– Светик, ну что ты такое говоришь? Какую бабу? – Рыбкин подмигнул мне. – Представляешь, иду я по двору и встречаю Арсюшку Васильева. Мы с ним еще в институте учились! Оказывается, он тут рядом живет…

– Так я тебе и поверила, – голос Светланы Рыбкиной явно смягчился.

– Я иду, а он стоит. Несчастный такой. Что ж ты, старик, говорит, меня совсем забыл. Правда-правда!

Повисло молчание. Видимо, с той стороны меня рассматривали в глазок. Наконец в замке заскрежетал ключ.

– Сработало! – торжествующе прошипел неверный муж и, строго глянув на меня, добавил: – Только ты смотри, поинтеллигентней…

Дверь распахнулась. На пороге стояла плотная, но довольно симпатичная дама с огненными волосами. Лицо ее было таким загорелым, что походило на одну из африканских масок, украшавших стены квартиры Виталькиных родителей. Из-за плеча женщины выглядывала ее бледная копия. Портрет на стене.

– Добрый вечер, – скромно, но с достоинством проронил я.

Светлана внимательно посмотрела на мой (вернее, Виталькин) галстук. «Наверное, узнала», – подумал я. Тем не менее госпожа Рыбкина ничего не сказала на этот счет. Она жестом пригласила меня войти и буркнула:

– Не слишком-то вовремя.

Я зацепился о железный порог и ткнулся головой в мягкий, но упругий живот Виталькиной жены.

– Светик, – встрял Виталька, – это вот и есть Арсений, мы с ним…

– Слышала уже, – отмахнулась бронзоволицая супруга и саркастически обратилась ко мне: – Проходите, Арсений, чувствуйте себя как дома. Надеюсь, вас жена не выгнала?

Я замялся и с усилием выдавил:

– Да нет, что вы. У меня нет жены…

– Повезло, правда, Витасик? – она насмешливо посмотрела на мужа.

Рыбкин молчал. Его роскошная шевелюра сбилась куда-то набок, как на египетском барельефе.

Мы прошли в гостиную. Строгая женщина на портрете сверлила нас с Рыбкиным глазами. Я поежился.

– На диван лучше не садитесь, – предупредила меня Светлана, – тут Виталий проводит время с женщинами. Это святое место! Экспонат!

Я вспомнил Ларису и уже открыл было рот, чтобы сказать, что я, мол, знаю, но вовремя опомнился.

– Светик, может, хватит? При посторонних! – театрально взревел Виталька.

– Ну ты же сам его привел, – мадам Рыбкина посмотрела на меня и заключила: – Значит, он не посторонний. Можно сказать даже – член семьи. И сейчас станет свидетелем грандиозного скандала…

Она решительно сжала кулаки. Золотые кольца выступили вперед кастетом. Виталька бочком пробрался к бару и достал какую-то фирменную бутылку.

– Давай выпьем, Сень, – невозмутимо предложил он. – За встречу…

– Ты же знаешь, я не пью, – отказался я, прочно застолбив за собой роль интеллигентного человека.

– Вот видишь, паскуда, – бросила Светлана, – есть еще приличные люди на свете. Хоть они и твои бывшие друзья!

Виталька предательски сверкнул на меня глазами: мол, не обижайся, друг.

– Ха! И ты ему поверила? Да Сенька пьет как собака! Это он просто стесняется.

Мадам Рыбкина недоверчиво окинула взором мою неказистую внешность и спросила:

– Это правда, Арсений?

Я оказался меж двух огней. Сказать, что неправда, – подвести Витальку. А согласиться – значит опуститься в глазах его жены и, следовательно, опять-таки подвести друга.