Бедлам в огне - Николсон Джефф. Страница 12

И вдруг меня осенило, что как только два психиатра соберутся вместе и примутся задавать вопросы, они тут же раскусят, что я выдаю себя за другого. Разоблачение грозило унижением – ну и что с того? Какое это имеет значение? Я не знаю этих людей, они не знают меня. Я не прочь сблизиться с Алисией Кроу, но вполне вероятно, что после нынешнего вечера я больше не рискну посмотреть ей в глаза. А раз так, то почему бы не насладиться ее обществом, пока есть такая возможность? Именно поэтому я согласился с ней поехать.

– А где именно я должен преподавать? – спросил я.

– В клинике Линсейда.

– Это что-то вроде больницы?

– Лечебница для душевнобольных. Сумасшедший дом. Психбольница. Желтый дом. Психушка. Дурдом. Не удивляйтесь.

Но я полагал, что для удивления у меня есть причины. До этой минуты я не ведал, что психушки нанимают преподавателей литературной композиции, поэтому усомнился вслух, что это приятная и легкая работа.

– Подождите встречи с доктором Линсейдом, – сказала Алисия. – Все разъяснится.

Я в этом сомневался – как и в том, действительно ли я жажду, чтобы разъяснилось. Путаница устраивала меня куда больше. Тем временем такси подъехало к внушительному, даже величественному зданию Викторианской эпохи на самой окраине Брайтона. Выглядело оно солидным и одновременно суровым, но для больницы маловато: здание скорее походило на переоборудованный особняк священника или сельскую школу, лишь отдаленно отвечая моим представлениям о психиатрической лечебнице. Фасад был причудлив: многочисленные фронтоны и эркеры, слуховые окошки и наличники с замысловатой резьбой. Дом был очевидно выстроен в готическом стиле – но не в том, который привычен для фильмов ужасов. На самом деле здание выглядело вполне добродушно, и я не сразу заметил, что ограда вокруг дома гораздо выше обычного, а высокие чугунные ворота снабжены электронным замком. Алисия извлекла ультрасовременную коробочку, махнула ею в сторону ворот, и те автоматически открылись. Эта футуристическая картина произвела на меня немалое впечатление.

Мы прошли за ограду и направились к главному входу. Наверное, по ночам психбольница с ее запертыми воротами и высокими стенами навевает мрачные фантазии и дурные сны, но сейчас я не чувствовал никакой угрозы. В вестибюле за стойкой сидела санитарка, лицо у нее было грубое, словно его вырубили топором. Она безучастно посмотрела на нас. Я обвел вестибюль глазами и поразился суровой белизне интерьера: сплошь белоснежные поверхности, залитые безжалостным сиянием ламп дневного света. Именно такое освещение отгоняет тени и призраков. Алисия провела меня к своему боссу, и в его кабинете я увидел то же самое, – нарочитую больничную белизну и безликость.

Доктор Эрик Линсейд сидел за пустым металлическим столом. Чернокожий человек, за сорок, Я удивился, но лишь чуть-чуть. Куда больше я бы удивился, если бы руководителем психиатрической клиники оказалась женщина. Или если бы доктор говорил с сильным акцентом. Но в речи доктора Линсейда не слышалось и намека на акцент. Голос у него был густой, низкий, чуть хрипловатый. Если в нем и таился намек на тропическую легкость, то он был умело замаскирован. У доктора Линсейда был очень авторитетный голос – голос влиятельных кругов.

В докторе вообще чувствовалась какая-то основательность, масштабность. Человек он был довольно грузный, но при том подвижный, и все в нем казалось мягким и округлым. Мясистые запястья и шея были слишком плотно стянуты манжетами и воротом, которые он периодически подергивал, пытаясь ослабить давление. Лысая голова напоминала отполированный купол со вмятинами; живот, этот ком плоти, туго натягивал белый халат; короткие приплюснутые пальцы казались очень сильными. Доктор Линсейд излучал спокойствие, достоинство и компетентность, быть может даже мудрость, – или я просто поддался обычному заблуждению, наделяющему всех врачей могуществом и харизмой? Походил ли он на гения? А как должен выглядеть гений? Как безумный ученый, этакий чокнутый профессор, наподобие Эйнштейна? По таким меркам Линсейд выглядел вполне заурядно.

– Мистер Коллинз, – произнес он. – Очень рад наконец познакомиться с вами. Алисия много о вас рассказывала.

Алисия перехватила мой взгляд и победоносно кивнула, понуждая меня плыть по течению и просто слушать Линсейда. Словно давала понять, что позже все разъяснится. Неужели она действительно рассказывала ему о Грегори Коллинзе? И что же она могла сказать?

– Приятно познакомиться, – отозвался я.

– Не стану кривить душой, – продолжал Линсейд, – я не прочел вашу книгу от корки до корки, но весьма внимательно ее просмотрел, и у меня появилась уверенность, что мы сработаемся.

Странно, откуда бы ей взяться? Тем не менее у меня тоже появилась уверенность – что он заблуждается.

– Из вашего труда со всей очевидностью следует, что вы очень точно и очень тонко понимаете извивы неустойчивого человеческого разума. Похоже, вы немало времени провели с душевнобольными, так?

– Я провел три года в Кембридже.

Несколько секунд он обдумывал мои слова и лишь затем рассмеялся. Смех зарождался где-то в недрах живота, а наружу вырывался пронзительным присвистом. Затем и Алисия решила, что ей тоже надо бы рассмеяться. Профессиональная вежливость соблюдена.

– Вижу, мы отлично поладим, – сказал Линсейд.

Я улыбнулся – как можно более неопределенно, официально, непроницаемо. Внезапно мне захотелось поскорее выбраться отсюда, но я не знал, как быстрее это сделать: тупо соглашаться или хранить молчание.

– У вас много обязательств, Грегори?

– Нет, – ответил я.

А что еще я мог сказать?

– Значит, вы можете приступить к работе с первого числа следующего месяца?

– Наверное, – сказал я.

– Тогда будем считать, что вы так и сделаете. Приятно видеть вас в наших рядах, Грегори.

В рядах? В каком это смысле? Я рассчитывал в лучшем случае обсудить теоретическую возможность моей работы в клинике, но Линсейд говорил так, словно я уже согласился. На такой вывод могла навести его только Алисия, и я не понимал, зачем ей это понадобилось. Я хотел было запротестовать, но тут же вспомнил, что протестовать бесполезно, да и умоляющий взгляд Алисии заставил меня воздержаться от каких-либо слов. Мне вовсе не хотелось причинять ей неприятности, не хотелось выставлять ее перед начальством в невыгодном свете. Поэтому я постарался внушить Линсейду мысль, будто согласен занять место преподавателя литературной композиции с первого числа следующего месяца. Мое согласие выглядело достаточно туманным и одновременно вполне определенным – чтобы Алисия потом нашла способ выбраться из унизительного положения, в которое сама себя загнала. Если она пожелает свалить все на Грегори Коллинза и заявит, что этот мерзавец ее подвел, я возражать не стану.

– Ну вот и хорошо, – сказал Линсейд. – Я поручу Алисии познакомить вас с нашими владениями, разъяснить условия работы, показать, где вы будете жить. Естественно, жить вам придется при клинике. Знаете, вы, писатели, – странные существа. Алисия предполагала, что вы скорее всего станете артачиться и вас придется долго уговаривать, но она, по своему обыкновению, оказалась чересчур осторожной. Что ж. Увидимся в следующем месяце. Вам понравится у нас. До свидания.

Мы обменялись символическим рукопожатием, после чего я ушел, сопровождаемый Алисией. У нее хватило совести напустить на себя пристыженный вид.

– Умеете вы манипулировать, – сказал я.

– Разве?

– Точнее, мошенничать.

– Это так ужасно?

– Да, – сказал я, – а еще – очень смешно.

Очевидно, явно и несомненно – это был тот самый момент, когда мне следовало во всем признаться, сказать, что я тоже мошенник и лишь выдаю себя за Грегори Коллинза. Мы бы вместе посмеялись над нелепостью и глупостью ситуации, поняли бы, что мы родственные души, и слились бы в объятиях, предавшись на одну ночь невероятному сексуальному блаженству, которому никогда не суждено повториться. Но я не признался. Я остался подлым и лживым, и оправдание у меня было стопроцентным: мне не дали возможности признаться.