Последнее пророчество - Николсон Уильям. Страница 88

— Но ее прекрасное, нежное лицо… ах-ах-ах…

Аира Хаз налила Сирей молока и поднесла кружку к губам девушки. Принцесса глотнула немного.

— Вы очень храбрая девушка, — сказала Аира.

Сирей дрожала. Подул холодный ветер. По всему лагерю люди скатывали одеяла и готовились двигаться вперед. За повозкой Креот доил коров. Возница запрягал лошадей.

— Принесите одеяло, — сказала Кестрель.

Они укутали трепещущее тело Сирей потеплее. Ланки собралась промокнуть порезы на щеках, но Йодилла оттолкнула ее руку.

— Дай мне зеркало, Ланки. Я хочу видеть.

— Нет, детка, нет. Не надо.

— Дай мне зеркало.

Сирей было трудно говорить. Она сморщилась от боли. Ланки увидела это и горестно всплеснула руками.

У путников не нашлось зеркала. Кестрель налила воды в миску, и, когда поверхность успокоилась, Сирей наклонилась над водой и посмотрела на свое отражение. Принцесса внимательно вглядывалась в две диагональные линии, которые пересекали щеки от скул до челюстей, полностью изменяя лицо. Исчезла вся мягкость, вся нежность. Сирей стала выглядеть старше, суровее, неистовее. Кровь запеклась двумя неправильными темно-красными полосами, выделявшимися на холодной бледной коже.

— Мне очень жаль, — сказала Кестрель.

— Тут не о чем жалеть, — спокойно ответила Сирей. — Теперь я стану собой.

Кесс подавила рыдание. Спокойное мужество Сирей тронуло ее больше, чем вопли и рыдания Ланки. Она видела, что брат смотрит на них, и знала, что он чувствует то же самое.

— Теперь я могу остаться с вами?

— Конечно. Ты можешь ехать в повозке.

— Нет, я пойду пешком, как все. Нам ведь далеко идти?

— Да, очень далеко.

— Я рада. — Сирей обернулась и увидела Бомена. Она легким жестом показала на изуродованные щеки. — Теперь ты не должен любить меня. Ты не обязан даже со мной разговаривать. Хотя я бы хотела иногда беседовать с тобой.

— Я буду рад, — отвечал Бомен.

Сирей попыталась улыбнуться, но раненые щеки болели, и принцесса лишь чуть-чуть приподняла уголки губ.

— Я теперь не могу даже улыбаться. — В тоне Йодиллы не было жалости к себе, словно то, что случилось, совсем мало значило для нее. — Как странно иногда все складывается.