Мертвая зыбь - Никулин Лев Вениаминович. Страница 17
— Присаживайтесь, Александр Александрович. От дверей дует.
Немного помедлив, Якушев сел.
— А молодёжь сядет против нас. Рядом с Верочкой. Так, молодой человек?
«Молодой человек», то есть Саша, сел рядом с Верочкой. Ей было лет пять, не более.
— Внучка? — спросил Якушев.
— Внучка. У меня трое внучат: Петенька от Лиды, а Верочка и Оленька от Серёжи.
Якушев опять подумал: «И этого безобидного старика втянули в шайку извергов и убийц…»
— Евгений Христофорович… — Якушев оглянулся, звенели ложечки, мамаши и бабушки занимались собой и своим малолетним потомством. — Евгений Христофорович… Вы помните беседы у вас в Мамонтовке на даче? И один разговор в дачном поезде… Подождите, Евгений Христофорович! — Якушев видел, что старик изменился в лице и открыл рот, собираясь его прервать. — Подождите… Я прошу считать эти беседы несостоявшимися. Их не было. Их не было, и я и вы должны об этом забыть.
Прошло несколько секунд, пока Градов смог понять, о чем идёт речь. Он вдруг просветлел и, чуть не опрокинув стакан, бросился пожимать руку Якушеву. Успокоившись, сел и стал внимательно слушать.
— Евгений Христофорович! Забудьте. Никаких разговоров на эту тему не было, — внушительно повторил Якушев. — И никаких денег у Кушакова на известные вам цели не просите.
— Да я и не просил. По зрелом размышлении я решил воздержаться, зная, что Кушаков не даст денег, его вполне устраивает нэп… Кроме того, я недавно привлечён к работе в Наркомюсте. Работать и держать нож за пазухой не в моих правилах…
— Вы абсолютно правы. На этом мы кончим. Как ваша подагра?
— Беда! Что поделаешь?! Годы…
И они заговорили о другом.
«Работать и держать нож за пазухой» — это мне не в бровь, а в глаз. А ведь я так работал. Нет, рвать так рвать…»
К вечеру Якушев и Саша возвращались домой.
— Папа, — сказал Саша, — я поиграю во дворе. Можно?
— Иди… Скоро придёт мама.
— Будем играть в «красные» и «белые».
— То есть как?
— В войну. Я буду краском, а Витька с того двора — беляк.
— Хорошо…
«Всюду одно и то же… Всюду борьба. Даже у детей».
Якушев позвонил и вдруг вспомнил, что в квартире никого нет. Он достал ключ и вошёл в коридор. Навстречу ему бросился Бум, визжа от радости.
Пройдя в кабинет, как был, в пальто, Якушев сел и взял папиросу. На душе стало чуть легче — с Градовым уладилось. Но разве это всё?
И тут он услышал звонок, слегка тявкнул Бум.
Якушев пошёл к дверям, открыл дверь и окаменел.
В дверях, поглаживая рыжую холёную бородку, стоял Стауниц.
— Вы? — с удивлением сказал Якушев. — Какая неосторожность!
— Не беспокойтесь. Я произвёл разведку и установил, что вы один в квартире.
В это мгновение сорвался со своего коврика Бум и с яростью залаял на Стауница.
— Уберите вашего тигра…
Якушев подхватил собаку под мышку и отнёс на кухню.
— Странно, — сказал он, проводив Стауница в свою комнату. — Бум никогда никого не трогает, ласковая собачка.
— Возможно. Но этот шум ни к чему.
— Чем обязан? — сухо спросил Якушев. — Полагаю, что дело неотложное и важное.
— Совершенно верно. Разрешите доложить: помещение на Болотной площади приведено в порядок. Может вместить чуть не сто человек, если понадобится созвать съезд провинциальных групп.
— По поводу съезда мы ещё ничего не решили в Политическом совете. Собрать такое количество людей — небезопасно. Кроме того, пока мы не получим помощь из-за границы, средств на организацию съезда монархических групп у нас нет.
— Оборудование помещения обошлось недёшево. Ртищев мне говорил, что у вас есть виды…
— Виды есть. Но денег пока нет.
— В связи с этим надо обсудить важный вопрос: об «эксе».
— О чем?
— Об экспроприации. Члены моей группы томятся, требуют активных действий. Предлагают «теракт», то есть террористический акт. Поскольку Политический совет поручил вам руководство нашей «семёркой», мы бы просили вас пожаловать завтра в восемь на Болотную площадь. Пароль: «Я от Селянинова». Отзыв: «Фонтанка, шестнадцать». Позвольте откланяться.
Якушев проводил Стауница. Выпущенный из кухни Бум злобно лаял ему вслед.
«Что ж, надо решать…»
Он погладил собаку и подумал вслух:
— Ты, оказывается, разбираешься в людях. Впрочем, это не люди!
И опять перед глазами Якушева возникли Ртищев, Остен-Сакен и многие другие. Нечего сказать — «друзья»! С кем он хотел связать свою судьбу! Кто их союзники — грабители и убийцы!
Он вскочил и пошёл было к телефону. Потом остановился. Нет, этого не скажешь по телефону. Якушев взял бумагу и твёрдым почерком написал:
«…сегодня я окончательно убедился в том, что оставаться между двух лагерей мне невозможно. Я готов бороться вместе с вами, бороться на жизнь и смерть с врагами советского народа и прошу вас оказать мне доверие. Я, конечно, явлюсь на очередное сборище так называемого Политического совета МОЦР и „семёрки“. И отныне все, что там будет происходить, вам будет в точности известно. Надеюсь, у меня хватит сил играть роль прежнего Якушева… Если бы я не явился на совещание Политического совета МОЦР и не присутствовал на собрании „семёрки“ Стауница, это вызвало бы подозрение в том, что я хочу отойти от МОЦР. Я слишком много знал, чтобы они оставили меня в живых. Я мог поступить иначе: бросить им вызов и заявить, что их политическая программа несбыточна, а кровавые затеи омерзительны, — в этом случае я не ушёл бы живым, и это был бы род самоубийства.
Правильнее и честнее всего — всецело перейти на сторону революции, стать верным помощником ГПУ в борьбе с оголтелыми врагами новой России, сохраняя личину прежнего Якушева, одного из руководителей МОЦР.
И я выбираю этот путь».
Письмо прочитал вслух Дзержинский. Был первый час ночи. В его кабинете собрались Артузов, Пилляр, Косинов и Старов, который с тех пор стал держать постоянную связь с Якушевым. Тут же находился и автор письма.
— Товарищи всецело доверяют вам, Александр Александрович, — сказал Дзержинский, — письмо подкреплено фактами. Характеристики всех этих деятелей совпадают с нашими данными. Вы правильно отметили цензовый состав их: крупные землевладельцы, балтийские бароны вроде Нольде и Остен-Сакена, махровые черносотенцы из «Союза Михаила-архангела», бывшие сенаторы, придворные чины, гвардейские ротмистры… Я обращаю ваше внимание на то, что авторитетных военных в штабе МОЦР пока нет. Об этом вы должны поднять вопрос в Политсовете. Для чего? Скажу впоследствии. Не все монархисты — тупоголовые кретины. Среди них есть весьма опасные люди — хитрые и злобные, хотя бы этот Стауниц.
— Мне думается, что Александр Александрович должен взять в свои руки закордонные связи, — сказал Артузов. — Основание такое: благодаря своему служебному положению он может получать командировки за границу и сноситься непосредственно с парижскими и берлинскими зубрами. Надо стремиться к тому, чтобы Якушев стал как бы министром иностранных дел МОЦР…
Дзержинский кивнул.
— Но это в будущем. Ваша задача сейчас заключается в том, чтобы устранить из МОЦР и из «семёрки» Стауница наиболее опасных и активных врагов. Постарайтесь умело скомпрометировать их. Вы, честный и бесстрашный руководитель организации, якобы отстаиваете чистоту белого движения и под благовидным предлогом отсекаете от организации авантюристов и проходимцев. Вы будете сообщать нам о том, какие действия предпринимает организация, контролировать её и предупреждать нас о таких опасностях, как подготовка террористических актов или диверсий. Мы говорили с вами и о том, что надо помочь тем, кто сомневается или колеблется. Они должны отойти от монархистов.
— Я это уже делаю.
— Отлично. Но главная задача, — устраняя из руководства МОЦР опасных людей, стремиться к тому, чтобы на их место в организацию проникали наши люди…
— Военного руководителя мы постараемся подобрать, — сказал до сих пор молчавший Пилляр.
— И ещё… Нужно дать условное наименование МОЦР. Это необходимо для связи с эмигрантскими организациями за границей. Внешне оно будет служить щитом для конспирации. Для нас это будет условное название операции в целом. Я предлагаю отныне вашу организацию именовать «Трестом». Об изменений названия сообщите Политсовету и всем «друзьям» за границей. Сейчас это название соответствует времени, оно звучит безобидно. Повторяю, самое важное — это внедрить наших людей в контрреволюционную организацию, сделать её нашим «Трестом». Не менее важно — уберечь организацию от губительного влияния заграничной контрреволюции. Этого возможно будет добиться под флагом того, что организация хочет вести самостоятельную политику.