Молот Люцифера - Нивен Ларри. Страница 2

Снаружи донеслось низкое урчание мотора какой-то мощной машины. Через узкие обрамляющие дверь окна она увидела, как из темного лимузина высыпало с полдюжины народу. Тим сможет позаботиться о себе сам. Она похлопала его по руке:

— Очень мило, Тим. Извините меня, хорошо?

Поспешная, выражающая что-то интимное улыбка, и Джулия исчезла.

Если это сколько-то и смутило Хамнера, то он этого ничем не проявил, а направился прямиком к бару. Сзади него Джулия спешила приветствовать самого важного гостя — сенатора Джеллисона — и его свиту. Он всегда прихватывал с собой не только членов семьи, но и помощников.

Когда Тим Хамнер добрался до бара, улыбка его стала еще более ослепительной.

— Добрый вечер, мистер Хамнер.

— Добрый вечер. У меня сегодня замечательное настроение. Можете поздравить меня, Родригес. Мое имя собираются присвоить комете!

Майкл Родригес, протиравший за стойкой бокалы, слегка смутился.

— Комете?

— Ага. Комета Хамнера-Брауна. Она приближается, Родригес. Примерно в… м-м… июне… плюс-минус пара недель… ее можно будет видеть. — Хамнер извлек телеграмму и с треском развернул ее.

— Здесь, в Лос-Анджелесе, мы ее все равно не увидим, — Родригес вежливо улыбнулся. — Чем могу быть вам полезен?

— Шотландского. Ее вы сможете увидеть. Она, возможно, величиной с комету Галлея. — Хамнер взял бокал и огляделся. Целая группа собралась вокруг Джорджа Суттера, а люди сейчас притягивали Тима, как магнит. В одной руке у него была телеграмма, в другой — бокал с выпивкой. Джулия, тем временем, встретив, вводила в дом новых гостей.

Сенатор Артур Клей Джеллисон чем-то напоминал кирпич. Он был скорее мускулист, чем тучен. Грузный, общительный человек, украшенный густой седой шевелюрой, он был дьявольски фотогеничен и его могла узнать в лицо добрая половина страны. Сейчас его голос звучал так же, как и во время телевизионных передач: мягкий резонирующий голос, такой, что казалось, будто сенатор обретал некую таинственную значимость.

У Маурин Джеллисон, дочери сенатора, были длинные темно-рыжие волосы и бледная чистая кожа. И красота, от которой в другое время Тима Хамнера охватил бы приступ застенчивости. Но когда Джулия Суттер обернулась и — наконец-то! — сказала: «Так что там насчет…», он даже не улыбался.

— Комета Хамнера-Брауна! — Тим взмахнул телеграммой. — Китт-Пиккская обсерватория подтвердила мои наблюдения! Это действительно комета, моя комета, и ей присваивают мое имя!

Маурин Джеллисон чуть приподняла брови. Джордж Суттер осушил свой бокал, и лишь после этого задал очевидный вопрос:

— А кто такой Браун?

Хамнер пожал плечами. Выпивка из лишь чуть отпитого бокала плеснула на ковер. Джулия нахмурилась.

— Никогда раньше не слышал о нем, — сказал Тим. — Но Международный Астрономический Союз утверждает, что он обнаружил комету одновременно со мной.

— Так значит, вы — владелец половины кометы, — сказал Джордж Суттер. Тим искренне рассмеялся.

— Джордж, если вы когда-нибудь станете владельцем половины кометы, я куплю у вас все те акции, которые вы так старательно пытались мне продать. И целую ночь буду поить вас за свой счет. — Двумя глотками он расправился со своей выпивкой.

Подняв глаза, он обнаружил, что слушатели рассеялись, и направился обратно к бару. Джулия, завладев рукой сенатора Джеллисона, вела знакомить его с новичками. По пятам за ними следовали помощники сенатора.

— Половина кометы — это очень много, — произнесла Маурин. Тим обернулся и обнаружил, что она по-прежнему находится рядом с ним. — И как вы вообще смогли разглядеть хоть что-то через этот смог?

В голосе звучал интерес. И глядела она с интересом. И никто не мешал ей уйти со своим отцом. От шотландского у него потеплело в горле и в желудке. Тим принялся рассказывать о своей горной обсерватории. Ее — обсерваторию — отделяют от горы Вильсон не так уж и много миль, но, тем не менее, она находится достаточно далеко в глубине гор Анджелес, чтобы свет Пасадены не мешал наблюдениям. Там у него есть запасы пищи, есть помощник, и он месяцами проводит ночные наблюдения неба. Он следит за уже известными астероидами, за спутниками планет, он приучает свои глаза и мозг наизусть помнить небо. Наблюдая, он постоянно ожидал найти току света там, где ее быть не должно, заметить аномалию, которая…

В глазах Маурин появилось знакомое выражение.

— Я уже надоел вам? — спросил он.

Она стала извиняться.

— Нет, нет, ну что вы, просто… так, случайная мысль.

— Я знаю, что меня иногда заносит.

Она улыбнулась, покачала головой. Ее роскошные темно-рыжие волосы всколыхнулись, пустились в пляску.

— Нет, мне действительно интересно. Папа — член подкомиссии по финансированию науки и астронавтики. Он любит отвлеченные научные исследования, и от него это перешло ко мне. Просто я… Вот вы — человек, знающий, чего он хочет, и вы нашли то, что искали. Не о многих можно сказать то же самое. — Она внезапно стала совсем серьезной.

Тим смущенно рассмеялся.

— Мне что, исполнить на бис?

— Ну… вот что вы будете делать, если вы высадились на Луне, и тут выяснилось, что куда-то потеряли программу исследований?

— Хм… Не знаю. Я слышал, конечно, что у высаживающихся на Луне бывают некоторые трудности…

— Ладно, пускай вас это не беспокоит, — сказала Маурин. — Сейчас вы не на Луне, так что наслаждайтесь.

Очищая улицы от смога, вдоль холмов Лос-Анджелеса дул сухой и горячий ветер, известный под названием «Санта Анна». В рано наступивших сумерках танцевали огни уличных фонарей. Гарви Рэнделл и его тень Лоретта катили в зеленом «торнадо» с открытыми стеклами. Приятно: летняя погода в январе. Доехали до особняка Суттеров. Гарви притормозил машину возле одетого в красную куртку слуги-парковщика. Подождал, пока Лоретта отрегулирует на лице тщательно отработанную улыбку. Они вместе проследовали через огромный парадный вход.

Сцена — обычная для вечеринок, устраиваемых в Беверли Хилз. Сотня людей рассыпана промеж маленьких столиков, и еще сотня собравшихся кучками. Музыкальный ансамбль в углу наигрывал что-то веселое. Прилипший к микрофону певец наглядно демонстрировал всем, в каком он экстазе.

Поздоровавшись с хозяйкой, они разделились. Лоретта нашла себе собеседников, а Гарви по самой многочисленной группе засек расположение бара, где и получил свой любимый двойной джин с тоником.

Рикошетом до него доносились иногда обрывки разговоров. «…Понимаете, мы запрещаем ему заходить на белый ковер, и получилось так, что кот стоял в самой середине этого ковра, а пес, как часовой, ходил, карауля, по периметру…»

«…и вот, на сиденье прямо впереди меня в самолете — прекрасная юная цыпочка. Просто потрясающая цыпочка, хотя все, что я мог видеть — это ее затылок и волосы. Я уже начал подумывать, как бы это ее снять, и тут она оборачивается и говорит: «Дядя Пит! А вы что здесь делаете?..»

«…парень, это здорово помогает! Когда я звоню и говорю, что это член комиссии Роббинс, я как бы заново сдаю экзамен. С тех пор, как мэр научил меня, у покупателя больше нет права выбора. А также права на ошибку…»

Все эти кусочки и обрывки профессионально укладывались в памяти Гарви: он занимался телевизионной документалистикой. Не слушать он не мог, хотя ему и не хотелось слушать, действительно не хотелось. Окружающие его люди нравились ему. Иногда ему даже хотелось иметь такой же образ мышления, как и у них.

Он огляделся, высматривая Лоретту, но она была недостаточно высока ростом, чтобы выделяться в этой толпе. Зато его взгляд наткнулся на высоко взбитую неправдоподобно-оранжево-рыжую прическу Бренды Тей, с которой Лоретта говорила перед тем, как Гарви направился к бару. Расталкивая локтями желающих выпить, он двинулся в сторону Бренды.

— Двадцать миллиардов баксов — и за все это мы смогли лишь прогуляться по скалам! На эти проклятые ракеты доллары — миллиардами! — текут как вода меж пальцев. И зачем мы на них столько тратим, когда за такие деньги мы могли бы получить…